— А в чем дело вообще?
— Выяснилось, что Григорий Матросов был знаком с двумя жертвами убийств.
— С девушками, которых задушили? — спросила Петровская. Комаров кивнул. — Они тоже были кошатницами-собачницами?
— Одна пела, вторая играла на флейте. Так что лучше сказать, всех объединила музыка. Но любовь к четвероногим тоже. Обе девушки бывали в приюте для беспризорных животных «Усы, лапы, хвост», где Григорий частый гость. Там и его питомец обитает.
— Кот по имени Шах? Он просил пустить его домой. Да я не позволила. Еще тут мне четвероногих оккупантов не хватало…
— Сегодня еще одна жертва обнаружилась. Недалеко от вашего дома. Мини-рынок знаете?
— Конечно. Там Наташка работает.
— Как раз ее подругу и задушили. И вы ее видели. Она была в квартире.
— Да, к Наташке приходили гости. Но я не знаю кто.
— А Гриша знал. Он был на дне рождения Натальи.
— То есть получается, он имел контакт не с двумя покойницами, а с тремя?
— Именно.
— А что ж ты сразу не сказал? Держал интригу? — Она сунула руку в карман своего кардигана, достала телефон. — Позвоню ему сейчас.
— А я пока попью воды, можно?
— Кран ты видишь.
Клавдия Андреевна набрала номер Гриши. Но он оказался недоступным.
— Не абонент, — сообщила она Комарову.
— Если причастен к убийствам, то не исключено, что сбежал. Вы уверены, что не имеете ключа от его комнаты?
— На сто процентов.
— А если я ее толкну посильнее, а потом вы скажете, что был сквозняк, она распахнулась?
— Ломать разрешу только после предоставления ордера. У тебя все? — Клавдия обращалась ко всем на «ты». Если не сразу, то через пару-тройку фраз. Возраст давал ей эту привилегию.
— Хотел еще кое-что сообщить лично вам.
— Валяй.
— Лариса Андреевна Казакова жива.
— Вот это новость! — Клавдия сделала вид, что удивилась, но особо не постаралась. Ей почему-то казалось, что полиция знает… что она знает. Или скорее догадывается. Телеграмму она послала через случайного человека. Поймала у почты бабулю, предложила ей пару сотен за услуги и данные паспорта. Тут не подкопаешься. — И где Лара находится сейчас?
— В Мордовии. Отбывает наказание в колонии строгого режима. Адрес дать?
— Зачем?
— Вдруг захотите отправить сестре письмо.
— Нет у меня такого желания. — Петровская подошла к холодильнику, открыла его и начала демонстративно доставать с дверки таблетки. Все они были не ее — оккупантов. У Гриши часто болела голова, у Наташки желудок. Вроде молодые, а уже развалины. — Я себя чувствую очень нехорошо сегодня. Лечь хочу. Давай закончим на этом?
— Хорошо.
— Телефон Гриши надо?
— У меня есть. Пробил по базе до прихода сюда.
— Зачем тогда просил меня ему позвонить?
— На тот случай, если он отвечает только тем, кто записан в его телефонной книжке. — Комаров направился в прихожую. — Извините, что побеспокоил. Работа такая. До свидания, Клавдия Андреевна. Хотелось бы сказать «прощайте», но, боюсь, это не последний наш визит.
Клавдия молча провожала капитана до двери. Ей хотелось, чтобы он поскорее скрылся за ней.
— Какая-то вы бледная, — проговорил Комаров, склонившись к своим кроссовкам, которые снял у порога. — Все в порядке?
— Давление упало. Мне просто нужно пилюлю принять и лечь.
Парень обулся, разогнулся.
— Давление, говорите? Тогда зачем вам таблетки от несварения? Простой цитрамон лучше поможет.
Заметил, зараза, что она достала!
Клавдия Андреевна сделала вид, что не поняла намека, выпустила опера, заперла за ним, а потом отправилась в свою комнату. Там она улеглась на кровать, но только чтобы перевести дух. Через пару минут Клава достала телефон и набрала Арсения.
Он трубку не взял.
Не ответил и на два следующих звонка.
— Сдох, что ли? — прорычала Клавдия.
Но раньше времени решила не беспокоиться и отправилась на кухню, чтобы насладиться-таки вкусом мороженого. Она вывалила его в пиалу, полила, как и собиралась, абрикосовым вареньем. Заварила чаю. Со всем этим вернулась к себе. Достала коньяк, стопку. Налила тридцать граммов «Арарата», выпила, закусила. И снова набрала номер Сени.
— Клавдия, какая ты настойчивая, — услышала она. — Я видел, что ты звонишь, но не мог взять трубку.
— Почему?
— Был с семьей.
— Ой, прости.
На самом деле никакой вины за собой Клавдия не чувствовала. Ей сказали — звони в любое время. И вообще… Замуж звали! Потому что она, как дорогое вино, с годами только лучше и прочее…
— Что ты хотела, дорогая?
— Увидеться.
— Хорошо, давай завтра там же.
— Нет, в ближайшие пару часов и где-нибудь в моем районе. Предлагаю кафе «Ностальгия». Оно тихое, потому что дорогое, но не гламурное.
— Что за спешка?
— Сеня, все плохо. И если ты планируешь дожить спокойно и уйти достойно, то собирайся. Я буду ждать тебя в «Ностальгии» в полдень.
Она отключилась. Налила себе еще стопку коньяку. Выпила. Полежав немного, поднялась, стала собираться.
На сей раз она не стала наряжаться. То, как ее воспринимает Арсений, уже не имеет значения.
Все летит в тартарары!
Выжить бы…
И Клавдия верила в хороший исход. Не потому, что была оптимисткой, просто она всегда выходила сухой из воды. Страдали все, кто был рядом, родные, самые близкие… не самые и не близкие, а просто хорошие знакомые.
А Клавдия Петровская шла по жизни. Пусть не смеясь, как думала ее сестра, а плача. И в последнее время не двигаясь вперед, а шагая на месте. Но не падая…
Когда-то очень давно Клаве гадала по рукам цыганка. Не за деньги, просто так. Она была известной артисткой и зарабатывала не ворожбой, а песнями и танцами. Когда та посмотрела на линию жизни Петровской, то присвистнула. Сказала, жить будешь очень долго. Лет сто, не меньше.
— Счастливо? — спросила Клава.
— Когда как, — уклончиво ответила цыганка. — Но пострадать придется.
— Как и всем, — беспечно пожала плечами Петровская.
— Нет, тебе и больше, и меньше, чем остальным.
— Как это?
— Все зависит от тебя самой. Как к сердцу примешь. И если близко, жди болезней. Долго жить не всегда хорошо. Еще бы не хворать…
Тогда Клавдия посмеялась. Все гадалки говорят общими фразами. И плясунья из театра «Ромэн» не была исключением. Но только прожив большую половину жизни (то есть разменяв шестой десяток), поняла, что имелось в виду. Все по-разному воспринимают события. И радостные, и печальные. Клавдия по молодости лет жила на разрыв. Билась в страстях, упиваясь и счастьем, и горем. Ей бывало так хорошо, что аж плохо. И наоборот. Да, и такое случается. Кто-то через страдания получает удовольствие. Не физическое — моральное. К примеру, была у Клавы приятельница. Циркачка. Крутила сальто под куполом цирка. Этому ее родители научили. Били с детства, а как без этого склонного к полноте и лени ребенка заставить не жрать плюшки и заниматься по двенадцать часов? Надрессировали, взяли в номер. Но мать сбежала с мотоциклистом, отец стал пить и однажды не удержал дочку на трапеции. Она два месяца в больнице лежала, потом на ноги вставала полгода. Столько же худела, тренировалась. И снова под купол полезла — отец заставил. А она умирала от страха, поднимаясь на высоту. После представления отдавалась пожилому директору, чтобы он ее родителя не уволил. Ее все жалели. А как иначе? Такая беспросветная судьба. Но однажды свершилось чудо! В циркачку влюбился итальянский актер. Не очень известный, но талантливый и красивый. Он готов был на все ради русской гимнастки. Даже остаться в СССР. Но звал и к себе. Стоял коленопреклоненным на арене с кольцом в руке. А она отвергла жениха. Сказала, не готова все поменять…
Клавдия спросила тогда:
— Он тебе совсем не нравится?
— Я его обожаю, — ответила циркачка и залилась слезами.
И еще несколько месяцев плакала. То есть циркачке нравилось быть несчастной. В этом был ее кайф.
Клавдия тоже этим грешила когда-то. Но три последних десятилетия она провела в анабиозе. Никаких страстей. Самая сильная эмоция — раздражение. Но она не в счет.
…Петровская вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь. Она ругала оккупантов, когда они так хлопали. Вылетев в прихожую, Клавдия грозно воззрилась на Наташку. Это именно она явилась.
— Кузю убили! — прокричала девушка.
— Кого? — спросила она, хотя уже поняла, о ком речь.
— Подругу мою. Маринку Кузину… — И, плюхнувшись на пол, зарыдала.
Клавдия не стала мешать Наташке плакать. Взяла губку для обуви, туфли, стала приводить их в порядок.
— Вы ее должны помнить, — прервалась Наташка. — Она была у меня на дне рождения.
— Ничего я никому не должна. — Клавдия присела на табурет, чтобы обуться. — Ты бы встала, выход загораживаешь.
— А вы бы хоть из вежливости сочувствие выразили.
— Тебе от этого станет легче?
— Возможно.
— Брось.
— Я поругалась с ней, дура. Если б знала, что вижу Кузю в последний раз, заткнула бы свой фонтан…
Дослушивать Клавдия Андреевна не стала, сняв сумку с крючка, покинула квартиру.
Она заказала котлеты по-киевски с картофельным пюре, маринованных опят и стакан кваса. Готовили в «Ностальгии» отменно. И напитки варили сами: компот, морс, кисель. Делали также алкогольные настойки, но Клавдия уже выпила дома коньяку, поэтому отказала себе в «Хреновухе». А она хорошо бы пошла под грибочки…
Арсений опаздывал. Клава не звонила, чтобы справиться почему. Ела, наслаждаясь вкусом простых и привычных блюд. Но когда тарелки опустели, она достала телефон. Однако не успела набрать нужный номер, как появился Сеня.
Сегодня он был без цветов. И костюма. Брючата, рубашка и чудовищная кепка. Смесь «аэродрома» и бейсболки. В ней он походил на гриб подберезовик.
— Прости, опоздал, — выдохнул Сеня, плюхнувшись на стул. — Таксист не местный, заплутал.
— Сейчас вроде все ездят по навигатору. Голоден?