Им повезло, так как с другими пришла лишь небольшая эпидемия кори, но все закончилось благополучно.
В следующем году Иш заметил, что Эм уже сильно сдала. Он видел странные морщины на ее лице — не морщины возраста, а морщины боли. Лицо ее стало пепельного цвета. И тут он ощутил щемящий страх: он понял, что конец близок.
Иногда в следующие печальные месяцы он думал: может это аппендицит? Боль у нее именно в том месте. Почему бы мне не сделать операцию? Я могу прочитать то, что надо, узнать, как это делается. Самое худшее, что может случиться, только избавит ее от страданий.
Но он понимал, что это невозможно: руки его уже не молоды и не тверды, а мужества у него не хватит, чтобы своими руками вонзить нож в живот той, кого любит. И он знал, что скоро ему придется смотреть в будущее одному.
Но потом Иш понял, что это не аппендицит. Солнце постепенно склонялось к югу, а Эм совсем ослабела и уже не могла ходить. Он поискал в соседних аптеках, нашел болеутоляющие лекарства, наркотики — по крайней мере, он мог избавить ее от страданий. И она лежала, напичканная наркотиками и спала, а если не спала, то счастливо улыбалась. Но затем боли вернулись, наркотики уже не помогали, и Иш подумал, не дать ли ей большую дозу и покончить с ее мучениями.
Но он не сделал этого, так как знал, что Эм всегда тянулась к жизни, и мужество никогда не оставляло ее.
Он сидел долгие часы возле ее постели, держа ее за руку и разговаривая с ней.
И как это было всю жизнь — именно она вселяла в него мужество и уверенность, хотя именно она лежала, страдая от боли и ожидая смерти. Да, она всегда была для него скорее матерью, чем женой.
— Не беспокойся, — говорила она, — за детей, за внуков. И за тех, кто будет после них. Я думаю, они будут счастливы. Не думай о цивилизации. Они проживут счастливо и без нее!
Значит, она все знала? Значит, она знала, что он пытался и у него не получилось? Может потому, что она женщина и в ней течет другая кровь? И снова он задумался, что же делает человека великим…
В доме теперь хозяйничала Джози, и как ее мать, Джози, сама уже мать, стройная, с высокой грудью, ходила с величественной грацией. Она во многом походила на Эм.
К постели больной приходили и другие: высокие сыновья, сильные дочери, внуки и внучки.
Глядя на них, Иш понимал, что Эм права. — Они проживут! — думал он. — Они простые, но сильные люди. Они проживут!
И вот однажды он сидел, как обычно держа ее за руку. Она уже совсем ослабела, и Иш почувствовал где-то рядом дыхание смерти. Она ничего не сказала, но он успел ощутить слабый трепет ее пальцев в его руке.
И вот пришла Смерть и встала между ними. Он сидел, опустив голову. Глаза его были сухи. Все кончено. Они похоронят ее, и на месте захоронения не будет памятника. Таков их обычай.
И годы текли дальше. Солнце перемещалось от северных гор к Южным Золотым Воротам, возвращалось обратно, новые цифры высекались на камне.
Однажды весной от разрыва сердца внезапно умерла Молли. В этот же год внезапно заболела Джен. У нее появилась опухоль, и никто не знал, как помочь ей. А когда она сама покончила с собой, не выдержав мучений, никто не осуждал ее.
— Мы уходим, мы уходим, — думал Иш. — Мы, американцы, состарились и падаем на землю, как желтые листья осенью. — И ему становилось очень грустно. Но когда он видел играющих детей, спорящих юношей, матерей, держащих на руках детей, грусть его уходила и оставалась только радость.
Однажды пришел к нему Эзра и сказал, что Ишу нужно взять другую жену. Иш вопросительно посмотрел на него. — Нет, — сказал Эзра. — Я слишком стар. Ты молод. У Других есть молодая незамужняя женщина. У тебя еще могут быть дети.
У Иша не было любви к этой женщине, но он взял ее. Она давала ему забвение долгими ночами — ведь он еще оставался мужчиной. Она родила ему детей и Ишу было странно их видеть — ведь это были его дети, но не дети Эм.
Еще цифры были вырублены на камне. Все американцы уже умерли, кроме Иша и Эзры, но Эзра превратился в вечно кашляющего иссохшего старика. Да и сам Иш уже совсем поседел. Хотя он не был грузным, но ходить ему было тяжело, так как ноги его совсем высохли, да и болел бок, куда его ранила пума много лет назад. Поэтому он ходил уже совсем мало. Но его молодая жена родила ему в 42 Году, родила еще ребенка. Иш не очень заинтересовался им, ведь у него уже было много внуков и правнуков.
Когда кончился Год 43, Иш почувствовал, что не сможет дойти до камня, чтобы вырубить цифры, а Эзра был слишком хрупок. Поэтому они решили поручить это молодежи. Однако уже на следующий год оказалось, что идти к камню никто не хочет: одни собрались ловить рыбу, другие на охоту… На следующий год день был очень дождливый, еще через год было холодно. И постепенно все уже забыли, сколько лет прошло, но никого это не заботило.
Молодая жена Иша перестала рожать ему детей, и вот однажды она пришла к нему с молодым человеком и попросила, чтобы Иш отдал ее этому парню.
И так Иш понял, что теперь он подошел вплотную к концу всего. Все чаще и чаще они с Эзрой сидели на крыльце, как два старика.
Шли годы, и эти два старика, сидящие на солнце, все чаще стали говорить о том, что произошло много лет назад. Некоторые прошедшие годы были названы хорошими, некоторые плохими, но по сути они мало отличались друг от друга. И эти два старика говорили о прошлом. Иш понимал, что Эзра еще мудр и хорошо знает жизнь.
— Племя, как ребенок, — сказал он своим тонким стариковским голосом и зашелся в мучительном кашле. Когда он немного отошел, то продолжил: — Племя как ребенок. Его можно учить, как жить и сначала даже руководить им, но, когда оно вырастает, оно идет своим путем.
— Да, — сказал Эзра как-то в другой раз. — Время делает все ясным и простым. То, что я однажды пережил, я теперь могу объяснить, я все вижу теперь лучше, чем тогда, когда все происходило.
Часто они говорили о других американцах, которых уже не было с ними. Они смеялись, вспоминая старого Джорджа и Маурину и их прекрасный приемник, который никогда не работал.
— Да, — сказал Эзра. — Почему мы все пережили Великую Катастрофу, я до сих пор не знаю. Но я могу сказать, почему все мы не пострадали от шока, который погубил всех остальных выживших. Джордж, Маурина и, возможно, Молли выжили и не сошли с ума потому, что были глупы и не имели воображения. Джен выжила потому, что была мужественна и боролась за жизнь. Я, наверное, потому, что не стал жить для себя, а посвятил свою жизнь другим. А ты и Эм…
Здесь Эзра замолчал, и Иш сам мог сказать.
— Да, ты прав. Я думаю… Я выжил, потому что стоял в стороне и наблюдал за тем, что происходило. А что касается Эм…
И он замолчал, а заговорил Эзра.
— Да, мы были, и Племя будет. Конечно, они не гении, но и мы не были ими. Может, гениям не было суждено выжить… Но что касается Эм, то объяснять тут нечего. Мы знаем, что она была сильнейшая из ничего. Да, мы нуждались во многих. Мы нуждались в твоем предвидении: может, и я сделал что-нибудь полезное, налаживая отношения в Племени. Но больше всех нам нужна была Эм. Она давала нам мужество, а без мужества мы медленно погибли бы.
Вскоре пришло время, когда даже разговаривать стало тяжким трудом. Теперь Иш просто сидел на солнце, а рядом с ним сидел старик, который все кашлял и становился все меньше и меньше. Было даже трудно понять, как проходили дни, еще труднее было сообразить, как они складывались в недели, месяцы. И годы текли мимо них, не откладываясь в их сознании. Но Эзра оставался, и иногда Иш думал про себя: — Хотя он кашляет и сохнет, но он переживет меня.
Теперь, когда стало трудно разговаривать, Иш, в основном, думал о жизни. Собственно, какая разница, была для него катастрофа, или нет? Даже если бы ее не было, он, Иш, сейчас был бы глубоким стариком. Может, он был бы профессором, провел бы несколько исследований, написал бы несколько книг, и студенты почтительно говорили бы о нем: — Это профессор Вильямс — великий ученый в прошлом. Мы им гордимся.
В эти годы начали происходить странные вещи. Раньше молодежь приходила к Ишу просить совета, но теперь они приходили совсем с другими целями. Теперь, когда он сидел на солнце или, во время дождя, тумана, находился дома, они приходили к нему с маленькими подарками: то горсть зрелых вишен, то яркий камушек, цветное стекло… Ишу были безразличны стекла и камни, хотя это иногда оказывались сапфиры или изумруды из ювелирных лавок, но он принимал эти подарки для того, чтобы доставить удовольствие молодежи.
Вручив ему подарок, они немного беседовали с ним на незначительные темы, а он сидел со своим молотком. Иногда они спрашивали его о погоде, и тогда Иш с удовольствием объяснял им. У него еще работал отцовский барометр, и Иш мог предсказывать, когда пойдут дожди, начнутся ветры, выглянет солнышко…
Иногда они задавали ему и другие вопросы, например, куда идти им на охоту. Тогда Иш отказывался от ответа, так как в этих вопросах он не считал себя экспертом. Однако молодые люди были этим недовольны, так что Иш в конце концов решил отвечать. Он говорил: — Идите на юг! — или: — Идите за холмы! — И молодежь довольная уходила. Иш иногда боялся, что они вернутся без добычи и придут ругать его, но этого никогда не случалось.
За эти годы бывали дни, когда мозг у него работал ясно и четко, но иногда, как будто плотный туман заполнял весь его мозг, даже самые отдаленные уголки. Однажды, когда он был в ясном уме, к нему снова пришли с вопросами, и он понял, что Иш должен стать богом или, по крайней мере, оракулом, устами которого говорит бог. И тогда Иш вспомнил, как много лет назад дети, которые боялись взять молоток, понимающе кивнули, когда он сказал им, что он американец. Нет, он все-таки не хотел стать богом.
Однажды Иш сидел на своем обычном месте и, посмотрев налево, не увидел возле себя никого. И он понял, что Эзра, добрый друг и помощник, тоже покинул его, и больше он никогда не сядет рядом с ним. При этих мыслях Иш стиснул ручку молотка, который стал уже слишком тяжелым для него, так что его приходилось носить двумя руками.