— Замечено, что местами птицы не летят по прямой линии, а делают большой крюк только потому, что так летали их предки, огибая местности, неудобные для спуска на отдых, например покрытые ледниками, которые давно исчезли, или сплошными лесами, которые вырублены.
В это время среди озера вода медленно начала подниматься бугром, но не одним, а двумя — на некотором расстоянии друг от друга. Оба бугра выпустили по клубу пара и осели.
— Нужно подождать следующего извержения, чтобы определить периодичность, — предложил Ордин.
— Что же, подождем, а пока сварим чай.
Выбрали удобное место, развели огонь и повесили чайник. Горохов, захватив двустволку, стал подкрадываться к стайке уток, плававших по соседству вблизи берега. Вскоре раздался выстрел, после которого утки взлетели, оставив двух на месте. Но затем послышался второй выстрел и вслед за ним крик Горохова:
— Скорее сюда, помогите!
Все трое, схватив, ружья, побежали к. месту происшествия; но тростник и кусты задержали их немного, и когда они добрались, то увидели Гороха, лежавшего на брюхе возле воды, по которой расходились большие круги, словно туда только что погрузилось крупное тело.
— Что такое? В чем дело?
— Эх, опоздали, милые! — огорченно сказал Горохов, поднимаясь на ноги, — она ушла!
— Кто она? Рыба, что ли?
— Нерпа, настоящая нерпа! — со вздохом ответил промышленник.
«Не может быть! — заявил Костяков. — В пресной воде нерпа не живет. Это, вероятно, была речная выдра.
— Ну вот еще что скажете! — возмутился якут. — Мало я добыл нерп на своем веку.
— Где же она была?
— Вон здесь, между кочками. Когда я пальнул в уток, она приподнялась из травы и глядит на меня, словно очумелая. Я не утерпел и утиным зарядом в нее бухнул. Она завертелась, я к ней, навалился и заревел вам. Да покуда вы бежали, она вырвалась из рук, скользкий зверь ведь, не за что уцепиться, и поминай как звали.
— Что же, большая она была?
— Нет, поменьше наших; может быть, молоденькая.
— Как же очутилась нерпа в озере? — недоумевал Костяков. — Не верится мне все-таки.
— Вы ошибаетесь, Павел Николаевич! — сказал Ордин. — Вспомните, что в Байкале, тоже пресном, водится особый вид нерпы Phoca sibirica. Говорят, что она живет и в озере Орон, составляющем расширение реки Витима между двумя его. порогами. А здесь, так близко от Ледовитого моря, ее присутствие еще более понятно.
— Но как она могла проникнуть в это сравнительно маленькое озеро?
— Это доказывает, что озера Санниковой Земли прежде были больше и имели более свободное сообщение с морем. В то время нерпы и забрались сюда; может быть, вся эта земля представляла морской залив и имела соленую воду, а затем отделилась, и залив, превращенный в озеро, постепенно опреснился, так что нерпы мало-помалу, может быть в течение целых поколений, приспособлялись к пресной воде.
Вернувшись к чайнику, который уже кипел, путешественники вскоре были свидетелями вторичного извержения пара в центре озера. Промежуток оказался в сорок минут.
После чая, огибая озеро по самому берегу, путешественники убедились в правдивости слов Горохова.
В одном месте они увидели высунувшуюся из воды голову небольшого тюленя, который глядел на людей своими бархатными круглыми глазами. Но собаки, узнав хорошо им знакомого зверя, представлявшего лакомую добычу, бросились с громким лаем к берегу и тюлень, презрительно фыркнув, скрылся.
— Ваша правда, Никита, это конечно нерпа! — сознался Костяков.
ПЕРВЫЕ ПРИЗНАКИ ЧЕЛОВЕКА
За поляной снова начался лес, в котором опять шли по звериной тропе, пустив собак вперед.
Среди леса вдруг послышался отчаянный лай последних. Приблизившись с ружьями наготове, путешественники увидели, что собаки остановили целый табун лошадей, бежавших, очевидно, к озеру на водопой, Собаки, поджав хвосты, лаяли и визжали, а лошади смотрели с изумлением на этих храбрых карликов, осмелившихся загородить им дорогу.
Они били копытами землю, храпели, но не решались двинуться вперед.
— Ну, что нам делать? — недоумевал Костяков. — Путь загорожен.
— Придется стрелять? — предложил Горохов.
— Но только не пулей! — заявил Горюнов. — Мяса у нас достаточно, стоят они неудобно, и раненый вожак бросится на нас, а за ним весь табун. Стреляйте утиной дробью, она щелкнет по всем ближайшим и испугает их.
Гром выстрела, прокатившийся по узкому зеленому коридору тропы, и мелкая дробь, осыпавшая передовых лошадей, произвели удивительный переполох.
Дикое ржание огласило воздух, лошади взвивались на дыбы, поворачиваясь в тесноте, опрокидывая друг друга и ломая кусты и молодые деревья по бокам тропинки. Сплоченной массой табун наконец повернул и помчался обратно.
— Теперь можно идти спокойно, никого не встретим в лесу, — сказал Ордин.
Дикая скачка табуна действительно распугала не только животных, но и птиц, которые на некоторое время замолкли. Беспрепятственно дошли до следующей поляны, на которой внимание немедленно привлек к себе снежно-белый холм, возвышавшийся в центре и резко выделявшийся на зеленом фоне луга и леса.
— Вот те раз, какой большой сугроб! — воскликнул Горохов.
— Скорее наледь, не успевшая растаять, — поправил Горюнов.
— Разве тарыны бывают такие высокие? — спросил Костяков.
— Нет, не бывают! Разве что это наледь очень сильного источника, образовавшегося вокруг его устья.
— Тогда что же это такое?
Миновав луг, путешественники убедились, что холм возвышается среди небольшого озера, так что предположение, что это наледь или сугроб, отпадало. Вблизи холм представлялся в виде поднимавшихся друг над другом уступов и в бинокль можно было рассмотреть, что по ним струйками стекает вода.
С недоумением все рассматривали это странное возвышение, как вдруг из его вершины со свистом и шипением вырвался фонтан, сопровождаемый клубами пара; он поднялся метров на десять и рассыпался дождем по уступам. Интересное явление продолжалось не более одной минуты, по истечении которой холм принял прежний вид и только слегка дымился.
— Теперь все понятно! Это гейзер, горячий периодический источник, какие часто бывают в вулканических областях земли, — сказал Ордин.
— Вы правы, а холм — отложение кремнистого туфа, осаждающегося из выбрасываемой воды, пока она стекает по уступам.
Смерили температуру воды в озере — она оказалась 35° по Цельсию и опущенной руке казалась горячей.
— Вот почему на озере не видно птицы, — сказал Костяков.
— Вероятно, нет и рыбы, всплесков нигде не видно, — прибавил Ордин.
Но озеро не было совершенно безжизненным. На дне его были видны странные красноватые водоросли, между которыми сновали массами мелкие ракообразные, очевидно, чувствовавшие себя прекрасно в теплой воде. Но высшим животным она была не по вкусу — несколько уток, севших на озеро, с испуганным кряканьем снова поднялись, едва только коснулись воды.
— А не пора ли нам подумать о ночлеге? — спросил Горюнов.
— Да, солнце уже собирается сесть за горы, а впечатлений мы за день получили довольно, — согласился Ордин.
— И нужно выбрать удобное место, защищенное от хищников, — прибавил Костяков.
— Такое место мы не найдем, разве влезем на дерево и будем спать сидя на ветках, как птицы, что едва ли будет приятно.
— Я думаю, что нужно спать не в лесу, а на чистом месте и поочередно караулить, — заявил Горохов.
— Конечно, и все время поддерживать огонь, который пугает хищных зверей, — сказал Горюнов.
Так как возле озера топлива не было, то прошли вдоль ручья, вытекавшего из него, к опушке леса, вблизи которой расположились под одиноким тополем. Засветло нарубили дров на всю ночь и разложили два костра; в промежутке между кострами и легли после ужина, разделив время на двухчасовые дежурства. Ночь прошла не совсем спокойно: по временам то ближе, то дальше раздавались разные звуки — мычанье быков, ржанье лошадей, рев носорогов, крики сов, а собаки отзывались на них ворчаньем или лаем. С полночи туман начал окутывать поляну свет луны на ущербе еле пробивался; туман медленно полз на юг, по временам разрываясь, и луна на несколько минут ярко озаряла поляну, а белый холм среди озера иногда казался плавающим в молочном море… Его извержения повторялись каждые двадцать минут и также нарушали тишину легким свистом и шумом падающей воды.
На рассвете подул довольно сильный северный ветер и туман быстро рассеялся. Солнце, поднявшееся над восточной окраиной котловины, имевшей вид черного острозубчатого хребта с полосами снега по уступам и морщинам, застало путешественников уже готовыми для работы. В этот день решили идти на восток до окраины котловины и вдоль нее вернуться на базу у сугробов, чтобы проведать Никифора, сообщить ему о существовании крупных медведей и носорогов и посоветовать не охотиться на них.
Вскоре нашли узкую тропу, ведшую с поляны на восток через лес, который тянулся несколько километров, постепенно мельчая. Добыли несколько рябчиков и большого глухаря, которого собаки загнали на дерево, откуда он с удивлением разглядывал странных зверей, пока выстрел не сбросил его вниз. Поляна, которая сменила лес, оказалась очень мокрой, а середина ее представляла настоящее моховое болото, занявшее, очевидно, место прежнего озера.
Пришлось огибать ее по опушке, где собаки вскоре выгнали крупного оленя.
— Так и есть, сохатый! — воскликнул Горохов.
Но это был не сохатый, а олень того же роста, с гордо поднятой красивой головой, увенчанной огромными рогами, которые соединяли в себе особенности рогов как лося, так и изюбра (благородного оленя); на рога последнего они походили своими размерами, на рога первого тем, что оканчивались широкой лопаткой с зубцами. Эта великолепная дичь раззадорила охотников и, остановленная напавшими на нее собаками, пала жертвой разрывной пули.
— На сохатого похож и не похож, — заявил Горохов. — Что за зверь, не знаете ли, Матвей Иванович?