— Раку, тебе говорю, не одевайся, а иди сюда ко мне! — крикнул Горохов. Этот решительный тон подействовал, и Раку, успевшая только залезть в панталоны, подошла к нему, придерживая их у пояса.
— Садись тут! Когда все уйдут, мы будем ужинать.
Женщины подобрав детей, одна за другой вышли из землянки, воин постоял в нерешительности и наконец ушел. Раку села и сказала:
— Амнундак будет очень сердит, он меня накажет за то, что я осталась здесь.
— Не бойся, он не посмеет ничего сделать тебе. Вот увидишь! А теперь вари чай.
Спокойствие Горохова подействовало на женщину и она вернулась к своим хозяйским обязанностям. Они спокойно поужинали и собирались уже лечь спать, когда дверь отворилась и вошли четыре вооруженных воина; старший из них заявил:
— Амнундак сказал: ты не хочешь быть гостем в его жилище — оставайся здесь. Но он велел нам прийти к тебе, чтобы ты не оставался один без защиты. Мы будем здесь спать, место есть.
«Ишь, как вывернулся, мудрец», — подумал Горохов и сказал громко:
— Очень хорошо придумал Амнундак! Ложитесь двое там, — он указал на постель Ордина, — и двое тут, — он указал на свое прежнее место. — А я буду на почетном месте, пока не вернутся другие белые люди.
Три воина легли, не раздеваясь, а четвертый уселся у огня.
— Они пришли караулить тебя, чтобы ты не убежал тайком, как другие белые люди, — прошептала Раку испуганно.
— Они пришли защищать нас от вампу, медведей и подземных духов, глупая! — «спокойно заявил Горохов, конечно вполне понявший намерения Амнундака. Но на ночь он принял некоторые предосторожности: сам лег к стене и ружье положил за собой у стены, зарядив один ствол пулей, другой — картечью; Пеструху уложил в ногах постели. Горохов знал, что собака не пустит никого к спящему хозяину.
Ночь прошла спокойно; воин, сидевший у костра, время от времени сменялся одним из спавших; он поддерживал огонь и дремал, прислонившись к столбу и держа в руках свое копье. Горохов спал крепко, но Раку всю ночь ворочалась с боку на бок; ее все-таки тревожила мысль, что сделает завтра Амнундак.
Когда настало утро, воины ушли, но им на смену тотчас же явились Аннуэн и две другие. Горохов еще спал, но Раку сейчас же вылезла к ним и стала расспрашивать, что поведали духи шаману, как отнесся вождь к отказу Горохова и ее неповиновению. Но женщины, очевидно получившие инструкции, ответили:
— Что поведали духи, мы не знаем: Амнундак выслушал воина и сказал то, что передали посланные в ваше жилище; а про тебя ничего не сказал.
Раку успокоилась, но Горохов, проснувшись и узнав результаты ее расспросов, не удовлетворился ими; ему важно было узнать, что наколдовал шаман, и в течение дня, который он провел в своем жилище и возле него на воздухе, Раку несколько раз ходила по его поручению в землянку вождя на разведку, но ничего не добилась. В первый раз она пошла с трепетом, думая, что ее женщины сейчас же схватят, разденут и высекут по приказу Амнундака: так обыкновенно наказывали за ссоры, лень, непослушание. Но Амнундак даже не обратил внимания на ее появление.
Вечером Амнундак пришел к Горохову, уселся у огня и сказал:
— Ты не хотел быть гостем у меня, а я вот пришел к тебе. Вот ты вчера сказал, что сегодня белые люди вернутся. Ночь уже пришла, а их нет. Что скажешь еще?
Горохов, уже обдумавший за день, что ему делать, ответил спокойно:
— Видишь снег на земле, идти трудно, лыж у них нет, потому и запоздали. Придут ночью или утром.
— Отчего не взяли лыжи у онкилонов? — спросил Амнундак и, помолчав, прибавил: — Подожду до утра, если не придут, пошлю воинов искать их, не случилось ли что-нибудь с ними.
Он посидел еще немного, пожаловался, что снег лежит и не тает, зима наступила на целый месяц раньше времени, чем онкилоны встревожены. Потом поднялся и ушел. Вслед за ним собрались уходить и жены отсутствовавших, проведшие весь день в землянке. Уходя, они сказали:
— Раку, иди, возьми там свое молоко и лепешки.
Раку, захватив посуду, отправилась с ними, но не вернулась. Вместо нее снова появились четыре воина на ночлег. Горохов долго ждал Раку и решил, что ее не пустили. Обдумав за день свое положение, он нашел его рискованным и понял, что в одиночестве ему не удастся долго противиться Амнундаку, что силой или хитростью у него отнимут ружье и тогда сделают с ним все, что велит шаман. Он мог еще догнать товарищей, обещавших ждать его двое суток; срок истекал завтра вечером. И он решил бежать в эту ночь.
БЕГСТВО
Еще в сумерки Горохов срезал дерн с наружной стороны землянки против изголовья своей постели и эту брешь засыпал снегом. Теперь было нетрудно без шума вынуть несколько тонких коротких бревешек, едва закопанных одним концом в землю, а другим прислоненных к длинным бревнам откоса и составлявших бока последнего. В эту дыру можно было перед рассветом, когда сон одолевает больше всего и караульный будет дремать, вылезть тихонько наружу. Горохов надеялся, что Раку пойдет с ним, убежденная примером Аннуир. Котомка была приготовлена. Раку уже ходила в зимней одежде. Побег заметят только утром, потому что постель останется на месте, Пеструха тоже, она потом прибежит по следу; дыру снаружи заложат. Прежде чем спохватятся, они успеют отмахать десяток километров; две пары женских лыж были так- же приготовлены — зарыты в сумерки в снегу.
Невозвращение Раку огорчило Горохова — он привязался к ней и из-за нее главным образом остался у онкилонов. Но теперь приходилось уходить и без нее. Впрочем, она, может быть, и не пошла бы и даже подняла бы тревогу. Пожалуй к лучшему, что ее нет.
Горохов рано лег спать и положил Пеструху к себе на постель; теперь ее можно было взять сразу же с собой. Укладываясь, он громко сказал, чтобы слышали воины, сидевшие еще у огня:
— Раку не пришла; собака завтра меня разбудит и приготовит еду.
Около полуночи сильный подземный удар разбудил и дремавшего караульного, и Горохова. Заскрипели балки землянки, посыпалась земля через щели. Спавшие воины вскочили с постелей, присел и Горохов, последний в сильной тревоге. Если удар повторится — все население землянки Амнундака выбежит и будет ночевать у костра под открытым небом; тогда уйти незаметно не удастся. Нужно уходить раньше, во время суматохи.
Пока он соображал, что делать, прокатился второй удар, и вся землянка заскрипела; одно бревно из крыши центральной части сорвалось с места и упало на костер вместе с кучей дер-новин. Горохов стал поспешно одевать теплую куртку, воины с криком ужаса выскочили за дверь. Но когда волна сотрясения прошла и землянка осталась стоять, один из них вернулся и взял несколько головней из костра; они очевидно хотели развести огонь вблизи дверей, чтобы продолжать свои обязанности караульных.
— Ты бы лучше вышел из жилища, — обратился этот воин к Горохову, сидевшему на своей постели, — тебя может придавить; половина жилища Амнундака уже развалилась.
— Нет, я останусь здесь и буду спокойно спать, — ответил Горохов, — мой угол не развалится.
Воин покачал головой и вышел. Это только и нужно было якуту. Он тотчас же взял из соседнего отделения одеяло Костянова, свернул его в трубку и положил вместо себя под свое одеяло, так что при первом взгляде казалось, что под ним спит человек. Затем быстро разобрал стенку у своей постели, выставил наружу котомку у ружье, вылез сам, кликнул Пеструху, заложил отверстие, засыпал его снаружи снегом и осторожно, под покровом тени от землянки, заслонявшей его от костра воинов, направился к ближайшему дереву на окраине поляны, стоявшему шагах в двадцати. Это был старый развесистый тополь, пощаженный онкилонами, так как он не годился ни на дрова, ни на постройку. Спрятав Пеструху и котомку в дупло, Горохов полез наверх и присел, прижавшись к стволу, на толстый сук. Отсюда ему было видно все, что делалось на поляне, а сам он был скрыт сучьями и ветвями, уже лишенными листвы. Он сообразил, что переходить сейчас через поляну нельзя; она была освещена кострами онкилонов, и на белом фоне снега его черную фигуру сейчас же заметили бы бодрствующие люди. Нужно было выждать, пока они задремлют у костров. Огибать же всю поляну по лесу было слишком долго, и, кроме того, Горохов боялся, что из-за темноты попадет не на ту тропу, которая шла к базе, и заблудится.
Со своего наблюдательного пункта он видел, что часть землянки Амнундака уже развалилась; женщины суетились еще вокруг костров и вытащенных вещей и детей, воины торопливо выносили остальное имущество. Вскоре после того, как он уселся, по котловине прокатился новый удар; он почувствовал, как вздрогнул и закачался тополь; в землянке Амнундака рухнул еще один откос, вокруг костров люди закачались и некоторые упали; опять раздались крики и вопли, а с окраины котловины грохот обвалов. И тотчас же он услышал где-то поблизости среди поляны сильный треск; взглянув в эту сторону, он увидел среди белой снежной пелены, чуть выделявшейся на черном фоне леса, большое темное пятно, на котором быстро мелькали белые пятна.
«Лед разломало на озере! — подумал он. — Нельзя будет идти прямо, вот напасть».
Когда гудение земли и грохот обвалов затихли, Горохов расслышал шорох и плеск, доносившийся с черного пятна, которое быстро увеличивалось.
— Нешто вода из берегов выходит? Уж не затопит ли нас тут? Вот беда какая, костры зальет, люди в темноте останутся. Мне-то лучше будет бежать от них. А вот если на других полянах вода тоже выступила, как же идти-то? Ах ты несчастье, и зачем я только здесь остался? Вот если бы лодка была!
И тут он вспомнил, что когда озеро начало замерзать, онкилоны вытащили бывшие на воде две берестянки, с которых он не раз ловил рыбу, и зарыли их в снег на заднем откосе его землянки, оберегая от оленей, которые могли пробить днище, если оставить эти хрупкие лодки на земле. Это успокоило его — лодка совсем близко, только бы онкилоны не захватили раньше, чем он до нее доберется.
Между тем черное пятно быстро росло и край его был уже шагах в тридцати от костров; разливавшаяся вода пожирала снег и наступала все дальше и дальше. Тут ее заметили и онкилоны; один подбежал к краю пятна, убедился, что оно движется и закричал: