видимую скотину? — недоумевал он.
— Ради невидимой шерсти, — откликнулся хобгоблин. — Благодаря ей мы выбираемся в большой мир никем не замеченные. Видели бы вы наши плащи — или, точнее, не видели бы!
Гоблиненок от души расхохотался собственной шутке. И резво запрыгал прочь от сгустков клякс, что хищно подкрадывались к нему.
Когда Джек наконец отдышался, все двинулись дальше. Маленький отряд забрел в самые глубины пещеры; жилища хобгоблинов остались далеко позади. Во всех направлениях отсюда ответвлялись боковые коридоры. Да их за много лет не исследуешь, угрюмо размышлял Джек; и как знать, что за твари таятся во мраке?
Тут и там поднимались известняковые колонны, призрачно мерцающие в свете блуждающих огней. На переливчатых нитях раскачивались светляки. Гигантские пещерные пауки разбегались по темным углам.
— Они мне накеров напоминают, — поежилась Пега.
— Большинство накеров мы повывели, — заверил кто-то из хобгоблинят. — Есть такое правило: если блуждающий огонек замер у входа в туннель и не летит дальше, лучше и нам туда не соваться.
Наконец в самом дальнем конце пещеры глазам открылось черное озеро. Здесь не росло ни грибов, ни чего бы то ни было живого; даже блуждающие огни не отваживались порхать над темными водами. Озеро уходило вглубь, в сгущающийся мрак, и терялось в непроглядной тени. Джеку оно сразу не понравилось.
— Я бы по этим водам плавать не стала, — заметила Торгиль.
— Бука решил, тебе это понравится, — обратился хобгоблиненок к Пеге, указывая на хрустальный уступ, нависший над водой: прозрачный как стекло и не толще ледяной корки.
— Это… потрясающе, — промолвила Пега.
Джек видел: девочке по-настоящему боязно.
— Пройди по нему, — предложил кто-то из хобгоблинят.
— Нет уж, спасибочки, — замотала головой Пега.
— Это совершенно безопасно, если не прыгать вверх-вниз.
Юный хобгоблин прошел по уступу из конца в конец и вернулся обратно. При каждом его шаге хрусталь вызванивал новую ноту. Вода подрагивала в ответ. От центра расходилась мелкая зыбь, образуя прихотливый узор, точно спицы колеса.
— Какая прелесть! — восхитилась Пега.
— Если пройтись туда-сюда, узор меняется, — подсказал хобгоблиненок.
Но Пега по-прежнему робела.
Торгиль, презрев осторожность, храбро вышла на уступ — и топнула ногой.
— Нет! — завизжали хобгоблины, в беспорядке устремляясь к скалам.
Под сводами пещеры эхом отозвалась одна-единственная музыкальная нота. Она звучала все громче, все мощнее, вода всколыхнулась, в центре возникла воронка. Все озеро пришло в движение.
— Иди скорее сюда! — закричал Джек.
Торгиль стояла на хрустальном уступе, и волны вспенивались у ее башмаков.
— Да это ж мальстрем, — расхохоталась воительница.
— Убирайся оттуда! — Джек выбежал на хрустальный уступ и потащил девочку назад.
А водоворот — или мальстрем, как назвала его Торгиль — набирал силу. Он ревел как рассерженный зверь, закручивался все стремительнее, черная дыра в центре делалась все глубже. Что там внутри, Джек не видел. Да и смотреть не хотел. Он был слишком занят — карабкался по камням и помогал Пеге взобраться повыше. Хобгоблины встревоженно тараторили на своих «насестах».
Но постепенно вода успокоилась. Рев стих, зияющий провал затянулся. На месте водоворота мерцала лишь легкая рябь.
— Клянусь девятью морскими ведьмами, приключение что надо! — ликовала Торгиль. — А то эта пещера — сплошная тоска! Да здесь ровным счетом ничего не происходит! Каждый новый день похож на предыдущий, одни и те же навязшие в зубах шутки повторяются снова и снова.
Джек не мог не согласиться с ней. Слишком просто было скатиться к бесконечной рутине, которая притупляла разум точно так же, как и грибы, которых мальчик научился избегать.
Подростки-хобгоблины обступили Торгиль, заламывая руки.
— Никогда не топай по хрусталю. Ох, нет, нет, нет, только не это, — стонали они. — Мы лишь легонько по нему постукиваем, чтобы полюбоваться на чудесные волны. Топать ни в коем случае нельзя. Ни за что и никогда.
Теперь, когда озеро вновь успокоилось, хобгоблинята увлеклись игрой. Они постукивали по хрустальному уступу и легко прикасались к нему, вызывая к жизни каскады чудесной музыки. Великолепное было зрелище, но хобгоблины все испортили своим пением. Они раздувались точно тот хобгоблин, что созывал всех к завтраку, и издавали отвратительные жалобные вопли.
Джек, Торгиль и Пега отошли за известняковую гряду, пытаясь отгородиться от чудовищного шума. Пега передернулась от отвращения.
— Бука называет их музыку «волынием». По мне, так оно хуже волчьего воя, когда ты один-одинешенек в лесной чащобе.
— Хуже волчьего воя? — эхом отозвался Джек.
Слова эти прозвучали до странности знакомо. Вот уже много дней у самой грани сознания подрагивали некие воспоминания… о чем?
— Звезды мои! Именно эти звуки слышал отец, когда похитили мою сестру!
И тут Джек припомнил, в каких словах отец описывал странных человечков: все пятнистые да крапчатые, точно травяной ковер в лесу. Шныряют вокруг, в глазах так и рябит: то покажутся, то сольются с листьями, то снова появятся. Да на них же были плащи из шкуры скрытношерстных овец, внезапно догадался Джек.
— Мою сестру украли хобгоблины! — закричал он.
— Кажется, Бард сказал, что это были «пэки», — напомнила Пега.
— И хобгоблинами Бард их тоже называл. Как я мог позабыть?
— Вот и у меня в голове все смешалось. Это все треклятые грибы виноваты. Как думаешь, девочка все еще у них?
Джек лихорадочно размышлял. В этом громадном подземном мире его сестру могут прятать где угодно. А если он и отыщет пленницу — как ее отсюда вывести? Если уж на то пошло, как им самим спастись — и ему, и Пеге, и Торгиль?
— Прямо-таки не знаю, с чего начать, — промолвил он.
— А почему ты просто-напросто не спросишь хобгоблинов, где твоя сестренка? — подсказала Пега.
— Вот так вот взять и спросить? — в один голос откликнулись Торгиль и Джек.
— Они не желают нам зла.
— Не желают зла? Они всего-то навсего нас разоружили и держат в плену! — фыркнула Торгиль.
— Слушая Буку и Мамусю, я много чего узнала, — объяснила Пега. — Сдается мне, они искренне желают нам счастья. Они, конечно, прикидываются, будто смертных терпеть не могут, и называют нас «грязевиками», но в глубине души они нами восхищаются. Вы разве не заметили, как похоже это поселение на наши деревни? Хобгоблины во всем нам подражают. У них одежда такая же, как у нас, такие же дома, те же занятия и те же развлечения. У них в садах цветы расти не могут, так они и то нашли выход: сажают красные, желтые и зеленые грибы.
Джек ушам своим не верил. Он потратил столько времени на поиски выхода, а на хобгоблинов внимания почти что и не обращал. А ведь пещера и впрямь — точная копия деревни. Зачем нужны крытые соломой крыши там, где дождь не идет? Зачем носить шляпы — а мужчины-хобгоблины ходили собирать грибы не иначе как в шляпах, — если солнце здесь не светит?
— Но на что им сдались мы? — недоумевал Джек.
— Да наш приход — самое интересное, что у них приключилось за бог весть сколько времени, — объяснила Пега. — Ты же видишь, как здесь скучно. Ничего и никогда не меняется. Мамуся говорит, что это — оборотная сторона счастливой жизни в Земле Серебряных Яблок. Однообразие сберегает жизнь — и одновременно ее разъедает. Каждый день повторяется до бесконечности, пока жители не впадут в транс, от которого уже не пробудятся. Чтобы встряхнуться и взбодриться, хобгоблины то и дело выходят в Срединный мир.
Чудовищное «волыние» смолкло; Джек слышал, как хобгоблинята встревоженно зовут их по именам.
— Мы сегодня же спросим про мою сестренку, — решил он. — Но сперва пусть Пега задобрит Буку своим пением.
Глава 27Орешинка
Тем вечером Пега спела «Веселого мельника» и «Рыцаря-обманщика», а затем — балладу «Старик-с-Луны»: этой песни Джек прежде не слышал. Старик-с-Луны спустился вниз собрать дров для своего очага и, опираясь на рогатый посох, ходил-бродил тут и там. Странная была история, в чем-то даже жутковатая. И где только Пега ее выучила, размышлял мальчик.
— Мне случалось беседовать со Стариком-с-Луны, — заметила Мамуся, когда песня отзвучала. — Он много чему может научить тех, кто готов терпеть его общество.
— Так, значит, он вправду существует? — подивился Джек.
Он-то полагал, что Старик-с-Луны — не более чем легенда.
— Он — один из древних богов. Он обречен странствовать в ночном небе один-одиненешек; быть с ним — все равно что затеряться в бескрайнем море, где ни одна звезда не укажет тебе путь. Зеленый мир он навещает лишь при лунном затмении, и речи его безрадостны и тревожны.
— Не нравятся мне эти ваши с ним беседы, — заметил Бука. — Ты потом долго плачешь и никак не можешь утешиться.
— Знание всегда приобретается дорогой ценой, — отозвалась Мамуся, невозмутимо поблескивая глазами. — Я получаю вести о широком мире от ласточек, что навещают внешний лес. У Старика-с-Луны других способов узнать о нем нет. Темными ночами летают только совы, а они глупы и угрюмы.
Глаза Джека расширились. Он вспомнил, как Бард серьезно беседовал о чем-то с ласточкой в окне Дин-Гуарди.
— Ты, наверное, бард? — опасливо спросил он.
Мамуся рассмеялась.
— Ну, это ты мне льстишь. Я, конечно, переняла кое-что по мелочи у мудрых, но я слишком ленива, чтобы посвятить подобным изысканиям всю жизнь.
Джек не поверил ни единому слову. Матушка Буки кто угодно, только не лентяйка! Похоже, она знала много такого, чем не спешила поделиться.
— Надо бы нам взбодриться после всех этих россказней о Старике-с-Луны, — вмешался король. — Пега, любовь моя, спой нам Кэдмонов гимн.
Девочка с улыбкой послушалась. Ее волшебный голос взлетал к сводам, туда, где завороженно застыл целый рой блуждающих огней. Из ближайших домов стали появляться хобгоблины. Они подходили ближе по двое, по трое, пока наконец палисад не обступило плотное кольцо. Когда же Пега умолкла, раздался дружный вздох — точно ветер пронесся по лесу.