Любой из них вполне мог оказаться односельчанином Джека. Это были самые обыкновенные люди: просто им однажды не посчастливилось уснуть на склоне эльфийского холма и услышать нездешнюю музыку в ночи. А ведь Бард предупреждал, как это опасно! Тот, кого заманят внутрь холма, чего доброго, останется там на долгие годы!
Брюда и его спутников к столу не пригласили. Пикты ждали у порога, толкаясь, пихаясь и нюхая воздух.
«Хорошие собачки. Сидеть!» — подумал Джек с мрачным злорадством.
Даже с рабами и то больше считаются.
Мысли его мешались. Мальчуган то готов был презирать эльфов всей душой, то, оборачиваясь к своей соседке леди Этне, вновь подпадал под ее очарование. А та расспрашивала его о Срединном мире, о человеческих семьях, о земледелии и скотоводстве и — как ни странно — о монастырях. Но про монастыри Джек мало что знал, вот разве что про обитель при источнике Святого Филиана.
Конечно же, Этне о ней слышала. Ну не ужасно ли — как бедняжку Нимуэ поймали в ловушку в ее же собственном фонтане? Отец Суэйн сбрызнул святой водой внешние стены. И всякий раз, как Нимуэ пыталась пройти сквозь них, у нее начиналась отчаянная чесотка.
Голос Этне звучал что звонкое журчание ручейка на склоне холма. Джек завороженно внимал, напрочь позабыв про сидящую рядом Пегу.
— Не упусти момента! — посоветовала Торгиль, ткнув приятеля голубиной ножкой.
Джек поднял глаза: Партолис и Партолон сошли с возвышения и теперь совершали торжественный обход зала, приветствуя подданных, что склонялись перед монархами в почтительных поклонах. Вниманием Нимуэ целиком завладел Брут. За Люси никто не приглядывал.
Джек подошел к помосту и тронул сестренку за ногу, привлекая ее внимание.
— Мы пришли забрать тебя домой, — прошептал он.
Люси нахмурилась.
— Я разве тебя знаю?
— Я твой брат. Хватит дурачиться.
— Нет у меня никакого брата. — Люси лягнула его ногой.
— Как знаешь. Но мать с отцом у тебя есть, и они по тебе страшно скучают.
— А, эти. — Люси пожала плечами. — Мои настоящие родители — здесь. Ну, по крайней мере Партолис. Кто был моим отцом, она, конечно, не помнит.
Джека так и подмывало шлепнуть негодницу, но приходилось сдерживаться.
— Мы проделали такой долгий путь, чтобы тебя спасти! Ты, наверное, околдована и не помнишь, как хорошо дома.
— Ох, да помню, конечно! Жесткие постели, безобразные платья, и всякий день — одни и те же овсяные лепешки!
Люси откинулась назад, и на шее у нее блеснуло ожерелье из серебряных листьев. У Джека упало сердце.
— Можно мне глянуть? — спросил он, думая про себя, что, возможно, это украшение и подчиняет Люси своим чарам.
— Не смей трогать, не смей! Вор! — Люси спрыгнула с трона и бегом кинулась к Владычице Озера.
Та ожгла Джека ядовитым взглядом — и вновь обернулась к Бруту.
— Избалована по самое не могу, — вынесла приговор Торгиль, когда Джек возвратился ни с чем. — А я всегда говорила: хорошая порка да ночь в лесу с волками пошли бы девчонке куда как на пользу.
— Пожалуй, ты и права, — хмуро откликнулся Джек.
Партолис с Партолоном завершили обход зала и вновь взошли на возвышение.
— А теперь — сюрприз, сюрприз! — возвестила королева. — Я бы попросила дорогих гостей спеть нам песенку или еще как-нибудь поразвлечь нас, дабы отблагодарить нас за гостеприимство… нет-нет, Брут, только не ты. Не стоит давать Нимуэ повод к ревности.
Брут хищно ухмыльнулся. Торгиль выругалась сквозь зубы, в лице Пеги отразилась паника.
— Я спою, — вызвался Джек.
Он знал: остальные перед публикой выступать не привыкли, а самому ему доводилось увеселять слушателей и похуже. Не он ли пел для кровожадных берсерков? По крайней мере, эльфы вряд ли изрубят его на куски, даже если музыка им не понравится.
Троны сдвинули в одну сторону. Эльфы не сводили с мальчика глаз. Видно было, что они с нетерпением ждут песни, и однако ж в этом напряженном внимании Джеку чудилось что-то недоброе. Ну и ладно! Не страшнее же они Фрит Полутролльши, при одном взгляде на которую кровь стыла в жилах.
— Я спою вам сагу о Беовульфе, — объявил мальчик.
Джек знал: на голос ему жаловаться не приходится.
Однако ж не такого отклика он ожидал. Эльфы словно бы остались разочарованы, хотя королева держалась учтиво, а Этне ободряюще улыбалась. Когда песнь закончилась, все захлопали — но как-то без энтузиазма.
— Мне доводилось слыхать эту историю и прежде, — заметила Партолис. — От смертного по имени Драконий Язык.
— От Барда? — пораженно переспросил Джек.
— Ах, вот ведь дерзкий был негодник, — промолвила королева, улыбаясь собственным воспоминаниям. — А кудри, кудри… чистое золото!
Партолон впервые за вечер встрепенулся:
— Прохвост был тот еще, что правда, то правда!
— Тебе просто не нравилось, что он за мною увивался. Да ты никак ревнуешь! — возликовала королева.
— Чушь. За тобой все увиваются: летят как мошки на свет. Было бы о чем беспокоиться! А вот Драконий Язык удрал, стащив толику моей лучшей магии, — проворчал Партолон, вновь погружаясь в молчание.
Эльфы между тем шумно требовали еще историй.
— Клянусь бровями Одина, нечего на меня поглядывать, — буркнула Торгиль. — Не стану я выставляться на посмешище, пусть меня копьем ткнут!
Но вот Гоури присоединил свой голос к общему гвалту, вызывая воительницу. Так что Торгиль, которая на самом-то деле куда как любила пускать пыль в глаза, вскарабкалась на возвышение.
Беда Торгиль в том, думал про себя Джек, что рассказчик из нее никудышный. Она сломя голову кидается в самый разгар событий, а потом вынуждена возвращаться вспять и объяснять подоплеку. Да, истинно поэтические находки у нее случаются, но голос ее звучит так резко и грубо, как будто воительница не столько повествует, сколько ругается на чем свет стоит. С другой стороны, она будет всяко получше, чем Свен Мстительный, который вечно забывает, в чем соль шутки, или Эрик Красавчик, который орет во всю глотку. Викингам ее манера исполнения пришлась бы весьма по вкусу.
Торгиль рассказывала об Олаве Однобровом и его битвах. Сага была, понятное дело, длинная: подраться Олав был не дурак. Но уже в середине первой истории, о том, как дюжий великан спас Ивара Бескостного от Горной королевы, раздался чей-то смех.
Воительница запнулась. Это позабавило эльфов еще больше; слушатели принялись подталкивать друг друга локтями.
— Ну же, дальше! — крикнул один.
Торгиль продолжила, но смешки послышались снова, и очень скоро уже хохотал весь зал.
— Да ей цены нет! — шепнула какая-то эльфийская дама.
— А голос, голос! От такого голоса впору самому завыть, — подхватила другая.
Торгиль побагровела от возмущения.
— Эй вы, хлюпики расфуфыренные! Я тут рассказываю про храбрейшего из героев, отважнее на свет не рождалось; а коли вам не по душе, так и валите куда подальше!
Зал так и взорвался хохотом. Эльфы колотили кулаками по столу и просто-таки рыдали от восторга. Воительница выхватила нож. Брут вскочил на ноги.
— По мне, так это было великолепное выступление! — закричал он, вставая между Торгиль и ее обидчиками. — Похлопаем же нашей доблестной воительнице!
Стены содрогнулись от громовых аплодисментов и одобрительных воплей. Брут проворно увлек Торгиль к ее месту.
— Им что, вправду понравилось? — озадаченно спросила Торгиль.
— А то как же. У них даже слезы на глазах выступили! — заверил раб.
— Конечно понравилось! — подтвердил и Джек, зная про себя, что на самом-то деле эльфы потешались над бездарностью Торгиль.
— А теперь подавайте нам малявку хобдевчонку! — завопил Гоури.
Шутка пришлась ко двору: по залу снова прокатилась волна смеха.
— Я туда не пойду, — пролепетала Пега, вжимаясь в сиденье.
— Хобдевчонку! Хобдевчонку! Хобдевчонку! — скандировали эльфы, барабаня по столу.
Королева Партолис поднялась с трона, дабы унять шум.
— У нас тут празднество, — с милой улыбкой напомнила она. — Боюсь, дитя, тебе придется-таки выступить. Мои подданные настаивают.
— Не могу, — простонала Пега.
— Матушка, пожалуйста, не надо, — вступилась за девочку Этне, вставая со своего места. — Дитя себя не помнит от страха; настаивать было бы жестоко.
Партолис нахмурилась.
— Ты, Этне, хоть и моя дочь, но уж больно много в тебе от порочной человечности. Я сказала, девочка споет нам — и так тому и быть.
К вящему удивлению Джека, Этне обняла Пегу за плечи и прошептала:
— Я поддержу тебя.
— Мы все тебя поддержим, — подхватил Джек. — Не бойся. Если собьешься, я подхвачу песню.
Трепеща всем телом, Пега позволила отвести себя на возвышение. Торгиль и Брут встали позади нее почетными телохранителями, Этне взяла девочку за руку.
— Спой им гимн брата Кэдмона, — прошептал Джек.
И Пега запела. Сперва — едва слышно; но девочка быстро освоилась. Она любила музыку не меньше Джека и, едва начав, забывала обо всем прочем. Голос ее летел к сводам: эти божественные звуки некогда произвели такое впечатление на Барда и очаровали Буку. Казалось, вся красота, которой недостало ее бедному телу, сосредоточилась в этом единственном даровании.
Ныне восславословим всевластного небодержца,
Господа всемогущество, благое премудромыслие
И созданье славоподателя, как он, государь предвечный,
Всякому чуду дал начало.
Этот гимн подсказал Кэдмону ангел. Слушая, вы словно наяву видели перед собою великолепие Небес и чудеса земли. То было победное торжество жизни; даже Джек с его посохом вовеки не добился бы ничего подобного. Мальчуган смиренно признавал нелестную для себя правду. Его так захватила песня, что Джек не сразу заметил, как она подействовала на эльфов. А те хранили гробовое молчание.
Эльфы были потрясены.
В зале послышался всхлип — и Джек очнулся. Какая-то эльфийская дама закрыла лицо руками; еще несколько рыдали молча.