— Но нам не дано понять, как этот замысел ткется. Тебя должны были оставить на здешнем берегу. Не знаю зачем. Не знаю, зачем я сам здесь, но в этом мире нам назначено трудиться, исполняя свое предназначение. Жалеть самого себя — бессмысленно.
Джек затаил дыхание. Монах словно нарочно подбирал слова, способные вывести Торгиль из себя. Девочка побледнела, затем покраснела. Напряглась всем телом.
И вдруг — расхохоталась, к вящему изумлению всех.
— Ты пользуешься словами так, как Олав некогда орудовал кулаками, рабопоклонник. Но и я тоже могу воевать с помощью слов.
— Тогда я приветствую в тебе достойного врага, — отозвался отец Север.
Путешественники пробыли на взморье несколько недель, дожидаясь, чтобы отец Север поправился. Каждое утро Торгиль взбиралась на высокую скалу и сидела там, глядя на море. Время от времени она пыталась помогать по хозяйству, но любая работа напоминала ей о бесполезной руке. Тогда она в досаде бросала все, что делала, и убегала на свою «жердочку». У Джека не хватаю духу ее бранить.
Отец Север лежал под деревом. Казалось, он молча наслаждается счастьем, но Джека тревожили лихорадочные алые пятна на его щеках и вечный кашель.
— Порой мне кажется, за все то время, что я пробыл в Эльфландии, я ни разу глаз не сомкнул, — пробормотал себе под нос отец Север. — Наверное, поэтому я сейчас так измучен усталостью.
Джек хорошо его понимал. В Эльфландии везде просачивались чары, так что поди знай, спишь ты или грезишь. Даже его собственные воспоминания о Люси путались и расплывались. Неужто он в самом деле видел сестренку? И она не захотела с ним знаться? Или это был дурной сон? Отчего он даже лица Люси не в силах вспомнить?
— Иные называют Эльфландию Полой землей, — сказал отец Север, когда Джек поделился с ним своими мыслями. — Она создана из наших собственных желаний и вместе с тем — всего лишь отражение чего-то, существующего на самом деле. А ты музыку тамошнюю помнишь?
О да, только ее Джек и помнил ясно. Музыка словно повисала в воздухе, как последний отблеск солнца перед приходом кромешной тьмы.
— Я слушал их голоса каждую ночь, пытался преисполниться к ним презрения — и не мог, — вздохнул отец Север.
На берегу Пега соорудила затейливую пирамидку из камней, с углублением для огня внутри. И водрузила сверху плоский камень — для жарки. Джек собирал моллюсков, красные водоросли, дикий лук и чеснок. Что до рыбалки, здесь хобгоблины не знали себе равных.
Рыбачили они своеобразно. Бука усаживался на скальный выступ, далеко вдающийся в море, и болтал ногой в воде. Немезида ждал рядом с дубинкой. Пальцы у хобгоблинов были длинные и гибкие; Бука умел шевелить всеми пятью в разных направлениях одновременно. Он гордо продемонстрировал свои таланты Пеге; та в сердцах прогнала его прочь.
Снизу эти пальцы, по-видимому, казались выводком жирных червяков. И в глазах рыбы выглядели куда как аппетитно. Вскорости, впрочем, выяснилось, что рыб нужно приманивать, сообразуясь с их размером. Однажды гигантская треска заглотала ногу Буки целиком, и, не оглуши ее Немезида вовремя, все остальное последовало бы за ногой.
— Отменная треска, лучше во всем море не сыщешь, — похвалился король, швыряя рыбу наземь.
Глаза Пеги расширились от ужаса. Такой рыбины на всех хватит!
— Ты ранен! Это ведь кровь? — Девочка горестно охнула.
Там, где треска прокусила кожу, из ранок сочились желто-зеленые капли.
— Ты беспокоишься за меня! — возликовал хобгоблин, на радостях прошелся «колесом» вокруг своей дамы и запорошил ее песком.
— Беспокоиться — еще не значит любить, — буркнула Пега, смахивая песок с лица.
— Значит! Еще как значит! О, я так счастлив, что того и гляди глипчать начну!
— Не надо! — взмолилась девочка, но торжествующего хобгоблина было не унять.
Джек благоразумно убрался за пределы слышимости, подальше от мерзких звуков. Глипчанием хобгоблины выражали свой восторг — по мнению Джека, чересчур часто. А еще оно было заразительным. Стоило начать одному, как остальные тотчас же подхватывали: вот так в толпе зевнет один, глядишь — и все вокруг уже не в силах сдержать зевоты. Немезида, никогда особой веселостью не отличавшийся, негромко глипчал про себя, потроша рыбину.
Из Этне помощница была никудышная. Пега попыталась научить эльфийку плести корзинки, но плетение разваливалось в ее руках. Костер у нее гас, чайки растаскивали рыбу. Пега посылала ее за укропом, та возвращалась с беленой.
— Это же яд! — негодовала Пега, швыряя траву в костер. — Ты что, вообще ничего не соображаешь?
— В Эльфландии мы всякий день ели салат из белены, и ничего, — надула губы Этне.
В конце концов она подсела к отцу Северу и стала заучивать молитвы на латыни. Джек готов был поспорить, что латыни Этне не понимает, но, по крайней мере, так она ничего не натворит — да и отцу Северу развлечение.
Наконец однажды днем, после того как на обед был съеден жареный гусь (пальцы хобгоблинов и гусям казались очень даже аппетитными), Бука созвал совет.
— Нам всем пора отправляться по домам, — объявил он.
— Какой такой дом? — промолвила Торгиль. — Мои соратники уплыли, посчитав меня мертвой. Часто на рассвете, в одиночестве скорбном, оплакиваю я мой удел. Нет со мной сотоварища, некому излить душу.
Пиры в палатах постыли мне ныне,
Тень тоски тяготит душу,
Снова я слышу, от сна пробуждаясь,
Песнь победную пенного моря.
Приходят родичи — радостно сердцу!
Но тают тени в тиши бесприветной.
Джек, ценитель хорошей поэзии, пришел в восторг от чеканных строк. А отец Север воскликнул:
— Господи милосердный, воительница! Да ты просто упиваешься собственным горем!
— Вовсе нет!
— Настоящий воин с благодарностью принимает милость Господа. Ты могла бы утонуть в морской пучине. Или сгореть в пылающем доме. Тысяча демонов могли бы драться за твою душу — а в один прекрасный день так оно и будет! — а вместо этого ты сидишь на прекрасном взморье в окружении друзей. Позор тому, кто жалуется на судьбу!
— Вот я, например, потеряла дом, и что же? Ни капельки себя не жалею! — похвасталась Этне.
— Этне, нам давно пора очень серьезно поговорить с тобой о гордыне, — откликнулся отец Север.
— Возвращаясь к делам насущным; с приходом осени это взморье станет непригодным для жилья, — промолвил Бука.
— Может, построим лодку? — предложила Торгиль с проблеском надежды.
— Нет! — отрезал Немезида. — Хобгоблины никогда, никогда не садятся в лодки!
— Из-за келпи? — спросила воительница.
— Эти твари, почуяв лакомый кусочек, могут плыть за ним часами, — затравленно озираясь, прошептал Немезида. — Днем и ночью, не смыкая глаз, преследуют они добычу — не сдаваясь до последнего. Они неутомимы.
— Посмотри, что ты наделала! — упрекнул девочку Бука. — Произнесла то самое слово на «к».
Король хобгоблинов увел друга на прогулку, и по возвращении Немезида снова приобрел здоровый зеленый оттенок.
— Как я уже сказал, прежде чем меня перебили, нам всем пора по домам. По счастью, на этом берегу не одна пещера, — проговорил Бука.
Глава 41Видение
Ну конечно же! И почему Джеку самому это в голову не пришло? А ответ между тем напрашивался сам собою. Когда они с Брутом и Пегой отправились в поход, они, помнится, заночевали в огромной подземной пещере с летучими мышами. От пещеры отходило восемь туннелей — точно восемь паучьих лап.
«Тьфу, пропасть, этот образ мне не нравится», — подумал Джек.
Один из коридоров обрушился при землетрясении, но, возможно, другие уцелели. Бука уверял, что у Полой дороги есть множество ответвлений и что хобгоблины знают их все как свои пять пальцев.
— Нам известен короткий путь к источнику Святого Филиана, — сообщил король.
— Наверное, колодец до краев заполнен водой — теперь, когда Владычица Озера вернулась? — предположила Пега.
— При землетрясении образовался пролом до самой Полой дороги. Чтобы его заполнить, понадобится целое море.
Солнце быстро садилось; над маленьким лагерем на берегу кружили и реяли ласточки. Пега с Джеком загодя развели костер, и теперь все наслаждались живым теплом — в преддверии ночной прохлады.
— Я им все время рыбки оставляю, да только они не едят, — посетовала Пега, глядя вверх, на ласточек.
— Ласточки рыбой не питаются, — объяснил Джек. — Вот только не понимаю, мы-то на что им сдались?
— Мамуся попросила их приглядеть за нами, а что? — Бука поймал изумленный взгляд мальчика. — А разве я тебе не рассказывал?
— Нет, не рассказывал, — заверил Немезида. — Ты, конечно, собирался, но эта светлая мысль благополучно провалилась в продуваемую сквозняками пещеру, что у тебя считается мозгом.
— Тогда сейчас самое время наверстать упущенное, — бодро промолвил король. — Мамуся научилась языку ласточек у Старика-с-Луны. Более того, она умеет вселяться духом в такую вот птичку. Пега, когда ты исчезла, я был безутешен. Думал, что ты погибла, — пока Немезида не признался в содеянном.
— Лучше б промолчал, — проворчал Немезида.
— Но ты пожалел меня, — отозвался король. — За внешней сварливостью, под этой заскорузлой коркой, бьется сердце из чистой лягушачьей икры. Мамуся тотчас же помчалась в теле ласточки к Драконьему Языку за советом.
— Вы знаете Драконьего Языка? — закричал Джек.
— Ну конечно! Он — мудрейший из мудрых, — ответил Бука. — Он-то и рассказал нам, что свеча Пеги заключает в себе жизненную силу земли. Но он же и предостерег нас, что, если зажечь свечу, колесо года стронется с места. И в Земле Серебряных Яблок время никогда более не пребудет в неподвижности. Мы начнем стареть — медленно, но неотвратимо.
— Мы созвали совет. Требовалось согласие всех и каждого, — поведал Немезида.
— И все согласились, Пега, любовь моя. — Бука ласково держал ее руки в своих длинных, липких пальцах. — Все сказали, оно того стоит — ради такой прекрасной и доброй королевы с таким певучим голосом.