— Дрянь какая! — вознегодовала Люси, швыряя неумело вырезанную фигурку в огонь. — Олаву Однобровому ты в подметки не годишься. Не годишься, не годишься, не годишься! Вот он мне красивые игрушки делал.
Девочка была по-прежнему одета в белое йольское платье, все изгвазданное в саже, а на шее у нее сверкало ожерелье из серебряных листьев.
— Отец? — окликнул Джек, сглотнув. Джайлз Хромоног поднял глаза. — Отец, я пришел попросить прощения.
— Давно пора, — отозвался тот.
Джек сдержал порыв гнева.
— С моей стороны было дурно спрятать деньги: нечестно и бессовестно. Я приму от твоей руки любое наказание.
— И ты его заслужил.
Джайлз пошарил в куче растопки и вытащил длинную березовую розгу. Джек призвал на помощь всю свою храбрость. Бил отец от души и считал, что меньше шести ударов — это пустяки, детские игрушки.
— Ты гадко себя вел, — самодовольно объявила Люси, вытирая руки о запачканное йольское платьице. — С удовольствием полюбуюсь, как тебя побьют.
Джек мысленно дал себе зарок отобрать серебряное ожерелье, как только останется с сестренкой наедине. Отец ухватил Джека за волосы и занес розгу. Мальчуган сжал зубы.
Но вместо того чтобы нанести первый удар, Джайлз Хромоног отшвырнул розгу прочь и рухнул на колени.
— Не могу! Не могу! — вскричал он и залился слезами.
Джек пришел в ужас. Он в жизни не видел отца в таком состоянии.
— Да ладно, пап, все в порядке, — неуверенно проговорил он.
— Я не должен был лгать, — плакал отец. — Во всем виноват я. Люси — это моя вина. Это все грех гордыни.
— Ты приляг, Джайлз, — увещевала мать, опустившись на колени рядом с ним. — Кажется, у тебя жар… да-да, я уж вижу. Ступай на чердак. Я сделаю тебе целебное питье.
Джек с матерью довели отца до приставной лестницы. Он медленно, с трудом поднялся наверх; Джек поддерживал его сзади, чтобы Джайлз не сорвался. Больной, все еще рыдая, рухнул на постель, и мать сварила ему снотворного из латука и ивовой коры. Очень скоро отец погрузился в сон — одному Господу ведомо какой.
Джек присел у огня, слишком потрясенный увиденным, чтобы вступать в разговоры. О чем таком солгал отец? Что за грех он совершил?
— Я не давала ему разрешения идти спать, — надула розовые губки Люси, накручивая на пальчик локон. — Я велю моим рыцарям его выпороть.
Холодея от ужаса, Джек глядел на сестру. Люси сошла с ума, и отец, по всей видимости, тоже. А после того как он, Джек, нынче утром повел себя с Пегой, впору усомниться, не утратил ли рассудок и он заодно с прочими.
День выдался долгим и унылым. Прибежал мальчишка с соседней фермы, помочь по хозяйству. Черномордых овец почти всех выгнали на пастбище, осталась лишь пара молочных овцематок. Они все пытались прорваться сквозь ограду (мальчики как раз ее чинили) к бобам и гороху. А когда затея не удалась, они по чистой злобности принялись гоняться за бедной Ромашкой, пока та не рухнула наземь от усталости. Джеку пришлось запереть ее в хлеву.
Овцы могут запрыгнуть на каменную стену выше человеческого роста, грациозно замереть наверху, сдвинув все четыре ноги вместе, и приземлиться по другую сторону. А вот забор для них — надежная преграда; он слишком узок, чтобы удержать равновесие. Джек удовлетворенно наблюдал, как овцы пытались перескочить его — и раз за разом терпели неудачу.
Настойчивые попытки Люси ему приказывать Джек оставлял без внимания. Он не верил, что девочка действительно лишилась рассудка. Она же не Полоумный Том, отец мельника, которого приходится к дереву привязывать, чтобы он не повредил себе ненароком. Люси просто-напросто скрылась, спряталась, как прежде, когда королева Фрит держала ее в плену. Джек надеялся, что терпением и настойчивостью ее удастся призвать назад.
«Можно попробовать прозрение, — думал он. — Я же нашел Торгиль. Что, если попытаться отыскать Люси?»
Но это же совсем другое. Торгиль жила в том же самом мире, что и он. А в каких нездешних пределах заплутала Люси?
Незадолго до заката на ферму явился Бард вместе с Пегой.
— Сейчас мы разберемся, в чем дело, — заверил Бард мать.
Он, нахмурившись, оглядел Люси в ее замызганном платьице и отца, что, сгорбившись, сидел у огня.
— Джек, хватит пялиться, — буркнул старик. — Пега решила простить тебя.
Джек в ужасе осознал, что рот у девочки распух, а на губе — царапина.
— Я… я не хотел тебя ударить. Мне страшно стыдно, — пробормотал он.
— Да ладно, меня куда сильнее били. Десятки раз, — похвасталась Пега.
— Ну, это… — Джек не нашелся с ответом. — Чего ж в том хорошего-то.
— Однако ж я вовсе не уверен, что тебя прощаю, — продолжал между тем Бард. — Гадко и недостойно бить того, кто тебе до плеча не доходит.
Джек покаянно промолчал. А что тут скажешь?
— Но я весь день размышлял о вашей семье. Похоже, что со времен обряда добывания огня у вас все идет наперекосяк.
В комнате повисло напряженное молчание. Последние долгие лучи солнца, перечеркнувшие порог, постепенно угасали и меркли, а огонь в очаге, напротив, разгорался все ярче. Стоял погожий, безветренный весенний вечер. В ветвях яблони у сарая пел-заливался соловей.
— Той ночью на воле разгуливали темные силы, — промолвил Бард. — Дверь между жизнью и Смертью оставалась открытой; было очень важно, чтобы пламя перешло в руки невинного дитя. К сожалению, Люси оказалась запятнана виной. — Бард пристально воззрился на девочку. Та безмятежно выдержала его взгляд; участливая забота Барда оставляла ее совершенно равнодушной. — Поначалу я подумал, что от проникшего в мир зла пострадала только Люси, но похоже, что она передала заразу дальше. Мне следовало догадаться, когда Джайлз попытался купить Пегу.
— Это я во всем виноват! Это все грех гордыни! — простонал отец, раскачиваясь взад и вперед.
Бард ожег его негодующим взглядом.
— О тебе, Алдита, я тоже тревожился, — промолвил старик. — Муж запретил тебе видеться с Джеком, но любящая мать улучила бы случай послать ему весточку-другую. А ты словно бы замкнула на замок свое сердце.
— Нет же, клянусь, что нет! — воскликнула мать. — Просто в доме времена настали трудные.
— Жестокость тебе чужда, — продолжал Бард, — однако ты позвала Джека назад, зная, что Джайлз, скорее всего, его выпорет. Нынче утром, когда я увидел, что Джек сделал с Пегой, я был готов превратить его в жабу — если не во что-нибудь похуже. О чем ты вообще думал, парень? Ты же мог ей челюсть сломать!
— Я… я вообще не думал, — отозвался Джек.
Ему отчаянно хотелось заползти под какой-нибудь камень и никогда больше не показываться на свет божий.
— Я уже занес было посох, но Пега поймала меня за руку. «Это на него непохоже, — запротестовала девочка. — Он сам не знает, что делает». И я осознал, что Пега права. Если бы не она, парень, ты бы сейчас по болоту шлепал.
— Спасибо тебе, Пега, — пристыженно вымолвил Джек.
— Это самое меньшее, что я могу сделать для человека, который вернул мне свободу, — объявила Пега. — Притом меня бивали мастера не чета тебе. Тебе до них еще расти и расти.
Джек так и не понял, оскорбление это было или комплимент.
— В ходе обряда Люси коснулось зло. Зло распространилось на Джайлза, а потом на Алдиту. И последним затронуло Джека, — объяснил Бард. — Это все равно что лихорадка, подтачивающая жизненную силу. Чего доброго, теперь заразится вся деревня.
Снаружи уже совсем стемнело, с западных холмов повеял знобкий ветерок. Мать встала закрыть дверь. Заплясали блики от огня, все тени удлинились, гигантскими фигурами легли на пол и задвигались по стенам.
— А почему мне ужинать не несут? — возмутилась Люси.
На серебряных листьях ожерелья холодно мерцали отсветы. В очаге пылало теплое желтое пламя, а вот синеватый блеск украшения наводил на мысль о ледниках и замерзших озерах.
— Мы поедим попозже, — отозвалась мать.
— А я хочу сейчас! — завопила Люси. — Я — принцесса, мне не пристало ждать! Пусть эта лягушка-рабыня пошевеливается!
Пега вскочила с места, сжав кулачки.
— А ну, возьми назад свои слова! Я не рабыня!
— Лягушка, лягушка, лягушка! — дразнилась Люси.
Пега кинулась было на нее, но Бард преградил ей путь.
— Вот так оно и начинается! — воскликнул старик, воздевая посох.
Горячая волна обдала Джеку лицо, Пега рухнула на пол. В воздухе зашумело, как будто что-то пролетело над домом на гигантских крыльях. Бард опустил посох — и ощущение развеялось.
— Вот так зараза и распространяется, — объяснил старик. — Сперва бросает в жар, затем накатывает ярость. Необходимо изгнать ее, прежде чем недуг сожрет нас всех. И первым делом следует избавиться от этого ожерелья.
— Нет! — завизжала Люси. — Оно мое! Мое! Мне его подарила моя настоящая мать! Никто из вас его и пальцем не тронет, понятно?
Тут с девочкой приключилась самая настоящая истерика, и отец поспешно встал между нею и остальными.
— Я не позволю ее обижать, — заявил он.
— Джайлз, дурень ты непроходимый, мы же ей помочь пытаемся! — возразил Бард. — В ходе обряда «огня бедствия» Люси оказалась уязвима именно из-за ожерелья. Его необходимо снять.
Мать, Джек и Пега встали рядом со стариком. Джек чувствовал, что и сам вот-вот впадет в истерику. Чего доброго, им придется силой обуздывать отца, а исход такой борьбы отнюдь не предрешен. Джайлз, конечно, хром, но долгие годы тяжкой работы на ферме закалили и укрепили его мускулы. Он же несгибаем и крепок, как старый дуб, и притом упрямее черномордого барана.
— Это не Люси, это я во всем виноват, — промолвил Джайлз Хромоног. — Все потому, что много лет назад я солгал — да, я знал, что поступаю дурно, но меня одолел грех гордыни. Я поддался искушению, я не выдержал испытания. А теперь пришла пора расплачиваться за грехи.
Бард опустился на скамью и протер глаза.
— Какую-то бессмыслицу ты несешь — прямо даже хуже, чем обычно. Держу пари, у половины деревни головы болят именно из-за тебя.