Камнем сыча или сычом о камень — сычу все равно.
Как бы змея ни извивалась, а в нору вползет выпрямившись.
Когда караван поворачивает назад — хромые оказываются впереди.
Зима
Зимы в пустыне случаются разные. Бывают такие, как и у нас, — и снег и мороз. А то совсем зимы не бывает — ни снега и ни мороза. Бывают зимы засушливые: ни капли дождя, ни снежинки снега. Но чаще зима то наступает, то отступает.
То выбелит снег барханы, то ветер снег сдует. То мороз скует мокрый песок, то солнце его нагреет. То ясно, то мутно, то бело, то серо, то холодно, то тепло.
И случаются удивительные деньки: желтые заглаженные пески и белые, мохнатые от инея саксаулы!
5 декабря. В теплые дни изредка встречаются свежие следы удавчика, эфы, змеи-стрелки. Значит, не все еще спрятались и уснули.
9 декабря. Исчезли следы гребнепалого тушканчика. Уснул.
10 декабря. На редкость теплый день. Выползал погреться на солнышке полоз.
12 декабря. Летали кобылки. Встретил днем ночного жука-медляка. Выполз погреться и побродить по солнышку.
15 декабря. Вылезал из норы дикобраз. Обгладывал кору на кустиках и выкапывал клубеньки из песка.
20 декабря. Кончились теплые дни. Выпал снег, задул ветер — и пустыня вымерла.
22 декабря. У сайгаков начались отчаянные бои-турниры.
Холодно, холодно — хоть нос из норы не высовывай! Но и в норе на голодное брюхо не усидишь. И вот тушканчики и песчанки научились от мороза бегом удирать. Выскочат из норы — и ходу! С бугорка на бугорок, от куста к кустику — бегом, бегом, пока мороз не догнал да за уши не схватил! А как начнет догонять, вот-вот за хвост схватит, тогда с ходу головой в теплую нору. Посидят в норе, дух переведут, отогреются и снова наружу — за семенами и ветками. Так всю ночь и бегают с морозом наперегонки.
Никто в пустыню без воды и носа не сунет. Шофер воду с собой в канистрах везет. Турист во фляге несет. Уж на что верблюд к жаре привычен, но и он воду с собой тащит. Вода у верблюда в горбах. Сорок литров воды на спине — недельный запас! Горбы верблюда — это и рюкзаки с едой, и бурдюки с водой.
Когда верблюд долго не ест и не пьет, горбы обвисают, как пустые мешки. Значит, кончились у верблюда запасы, пора его снова кормить и поить досыта.
Ночью грянул мороз — корсак даже в норе прозяб. Вылез продрогший, голодный, носом повел — а живым и не пахнет! Все корсаковы завтраки, обеды и ужины уже застыли и… впали в спячку!
Летом корсаков после обеда в сон клонило, а теперь их обеды стало клонить в сон. Тушканчики, суслики, ежики, змеи, ящерицы, хомяки, насекомыши — все от мороза спрятались и уснули. Зима их словно в холодильник заперла. До самой весны!
А корсакам теперь не до сна: попробуй-ка усни на голодное брюхо!
Тронулись корсаки из северных пустынь в южные: как перелетные птицы. Туда, где еще тепло, где их обеды и ужины еще весело бегают и летают.
На зимовку под землю сползлись змеи, ящерицы, жабы, жуки, мокрицы, осы, скорпионы, даже песчаные тараканы и травяные клопы!
Глубже всех заползла в нору змея эфа, ближе к выходу свились в клубок и закопались в пыль ящерицы мабуи. В отнорках, на стенках, в тупичках и ямках сидят зеленые жабы, жуки-чернотелки, ногатые пауки, клешнятые скорпионы, полосатые осы и клопы.
Зимуют мирно, никто никого не обижает, все сонные и неподвижные, впавшие в забытье. Наверху день сменяется ночью, холод теплом, тишина бурей. А под землей всегда тишина, всегда ночь, всегда прохладно и сонно. И только весной, когда просочится снаружи тепло, обитатели подземного общежития проснутся и поползут к выходу. Тогда конец зимовки и конец дружбе.
— Грачи прилетели, весна пришла! — говорят у нас.
— Грачи прилетели, осень пришла! — говорят в пустыне.
— Грачи улетели, осень на дворе! — говорят у нас.
— Грачи улетели, весна на дворе! — говорят в пустыне.
Ранним морозным утром над деревней песчанок струится парок. Парок курится из норок, как дым из деревенских труб. Наверное, тепло у них там под землей!
Я шагаю через деревню, дую на занемевшие пальцы. А хитрые песчанки все по хатам сидят. Печки, наверное, топят. Да надо мной посмеиваются.
Чернотелка и вдруг… белая! Все у нее как у обычной чернотелки — большого черного жука! Такой же панцирь, лапки, усики, Только цвет снежно-белый! Очень красивый жук.
Но, странное дело, черных чернотелок я встречаю живых, а белых — только мертвых! Где же живые прячутся? Да нигде: белых чернотелок живых не бывает. Весь секрет в солнце: каждую умершую чернотелку оно превращает в белотелку! Такое уж тут солнце: белые камни делает черными, а черные панцири мертвых жуков — белыми.
Скворечники для скворцов, синичники — для синиц, ну а для гекконов — гекконницы. Гекконница — длинный ящичек с щелью внизу. Вешают его там, где живут гекконы. Чаще всего на каменных и глинобитных стенах. Особенно если на стене светит лампочка. Ночью на свет лампочки слетаются бабочки, комары, москиты, и гекконы их ловко хватают. У лампочки им и тепло и сытно. А если рядом еще и укрытие — гекконница — то лучшего и не надо!
В лабиринты подземных слепушонкиных ходов сползлись вялые осенние змеи щитомордники. В глухом теплом отнорке они устроились зимовать. Перепуганная до смерти слепушонка чутко прислушивалась и принюхивалась, обходя стороной отнорок с незваными гостями.
А когда змеи успокоились и уснули, слепушонка наковыряла со стенок норы земли, сгребла ее в кучу и, толкая землю лбом, заткнула отнорок со змеями, словно бутылку пробкой. Замуровала страшных жильцов и лбом землю утрамбовала.
Равнина с белыми пятнами. Но это не пятна снега, хоть на дворе и зима. Это белые пятна соли.
Дремлет на солончаке стадо ленивых верблюдов. Они смотрят презрительно, свысока, брезгливо оттопырив ворсистые губы. Вокруг стада щебет и суета. С шумом взлетают и тотчас же опускаются стайки черных птиц. Садятся на верблюжьи горбы и спины, ловко шныряют у верблюжьих ног. Это обыкновенные наши скворцы. У нас они так же ловко катались на лошадях и коровах. Сюда они прилетели зимовать зиму.
А вот и местные жители — серые и хохлатые жаворонки. В сухих пучках солянок и полыней выискивают семена.
Еще гость севера — каменка-попутчик. Пронеслась над землей, покачиваясь как на волнах, взблескивая ярко-белым хвостиком.
И опять птицы-туземцы — чернобрюхие рябки.
Бегут неуклюже на лапках-коротышках — словно на животах ползут. И вдруг разом взлетели, затрепетали быстрыми узкими крыльями и унеслись.
Идем, идем, а никого больше не видно. Греет солнце, холодит ветерок. Похрустывает под ногами соляная корочка.
Равнина рыже-серая, плоская, с серо-рыжими колючими кочками. Первыми на ней опять встречаем скворцов: но теперь они уже у овечьей отары. Куда отара овец — туда и скворцы. Так и пасутся вместе.
Вот еще наши земляки: стая грачей бродит вразвалку. Блестят черные крылья, блестят белые лысины у носов. Серые вороны пролетели торопливо: наверное, спешат к кишлаку.
Мелькая белым и черным, как-то расхлябанно пролетели чибисы: эти, конечно, к воде торопятся.
Плавно взмахивая широкими крыльями, чуть не касаясь животом земли, пролетел лунь. Повыше, тряся крылышками, висит в воздухе пустельга. Вдруг упала вниз, всполошив стайку серых жаворонков, и опять затряслась на одном месте, как подвешенная на резинке.
Еще выше кружит ястребок-перепелятник: то парит на широких крылышках, то быстро-быстро ими мельтешит. А совсем высоко, в самом небе, висит орел.
На столбе нахохлился канюк-курганник: будто дремлет, а сам зорко за всем следит.
С быстрым шорохом крыльев пронеслись рябки белобрюхие, похожие на голубков. Смотрим им вслед, прикрыв от солнца глаза ладонью.
С бархана на бархан, то вверх, то вниз, как с волны на волну. На гребнях кусты саксаула опушены густым инеем: как белая пена на желтых волнах.
Идем, идем, а ни следа, ни встречи. Наконец-то в кустике кандыма суетливое цокотание, возня, мелькают черные хвостики — все торчком! Старые знакомые — скотоцерки, или вертлявые славки.
На саксауле, роняя иней, копошатся серенькие синицы.
На сухой акации сидят два пустынных воробья — тоже серенькие. А по гребню дальнего бархана пробежала и скрылась серая саксаульная сойка.
Пусты пески, пусто небо.
В самые сердитые холода прилетает к дому и стучит в стекло наш летний выкормыш, майна: скорее впустите! Мы открываем форточку, майна сразу впархивает в нее и садится на печку, прижимаясь боком к трубе. За окном мороз, в трубе ветер воет, а майна сидит у теплой трубы и дремлет. Или негромко поет-посвистывает. Или одним глазом на стол посматривает: не выставили ли ей угощение?
Зимой следов в пустыне мало. Жуки, пауки, ящерицы, змеи, черепахи, суслики спрятались и уснули. Пролетные птицы пролетели, перелетные улетели. Правда, прилетели зимующие, но их совсем мало.
1. Следы гребнепалого тушканчика. 2. Следы мохноногого тушканчика. 3. Следы тушканчика Северцова. 4. Следы емуранчика.