17 апреля. Пустынные вьюрки свили в серых ветвях серое гнездышко. Скоро вьюрчиха отложит в него серо-седые яички.
Стали высовываться из норок молоденькие песчаночки. Они до того доверчивы, что иногда их можно даже погладить!
Осыпаются цветы с кустиков астрагала. Черные жуки под кустами старательно жуют лиловые лепестки.
Вылетели бабочки-репейницы. Но в песках репейника нет, и вот эти простушки садятся на роскошные эремурусы, астрагалы, кандымы и тамариски.
Птицы летят над саксаульниками на север. Пролетели без остановки рыжие пустельги и белые аисты. А горихвостки-лысушки и черные каменки опустились закусить и отдохнуть. А пролетные соловьи даже запели!
19 апреля. Сколько сегодня первых событий! В гнезде пустынного вьюрка первое яичко. Закраснели первые маки. Забелели первые маленькие ромашки и зазолотились столбики красавицы заразихи.
Днем свистела первая птичка-чечевичка, первая вертишейка хватала длинным язычком шустрых муравьев-фаэтончиков. Вечером сверчал первый сверчок и урчал первый козодой.
24 апреля. Схлынула волна голубогрудых варакушек. Поднялись в человеческий рост зеленые дудки ферулы. Засеребрились первые листики на песчаной акации.
25 апреля. Зацвели зеленые кусты кандыма: кто в белую, кто в розовую крапинку. Поплыли над сухими песками свежие запахи их крохотных цветов. На кустах первые черноголовые чеканы, а над кустами первые золотистые щурки.
26 апреля. Появился разбойник — пустынный жулан. Схватил пеночку, убил и заклинил в развилку сучка.
30 апреля. Зацвела серебристая песчаная акация, и зацвел серебристый лох.
Пряным запахом потянуло от его крохотных желтых цветочков. Стал зеленеть серый саксауловый лес. А кандымы уже осыпают свои белые и розовые цветочки.
2 мая. Жухнет и желтеет травка. Ветер гонит по песку желтые шарики осочки. А на эремурусах уже белые шарики с семенами. Лопнули и запылили грибы-пыхтуны.
4 мая. К лужице слетаются горлинки, пустынные вьюрки и воробьи, чечевицы, майны, серые мухоловки. Пьют не скопом, а в порядке птичьей очереди: кто слабее — тот и в хвосте!
Впервые высунулся из норы варан. И в первый раз прокуковала кукушка.
7 мая. Большие песчаные тараканы, похожие на маленьких черепашек, несут в норках яйца. Воробьи и тушканчики срывают с акации зеленые горошины-галлы, набитые личинками.
9 мая. Сколько всяческих вдруг! Откуда-то вдруг прилетели розовые скворцы, расселись по саксаулам и защебетали. Вдруг просвистела золотая иволга! Вдруг пропела весничка! А им всем пора бы уже на севере быть!
Опали лепестки маков. Кончилась весна. Пришло лето.
Песчаная акация издали — как серебряный фонтан из сухого песка! Ствол — струя главная, плакучие ветви — опадающие струи, серебристые листья и фиолетовые цветы — как брызги и блестки.
Тут и там из голого песка бьют серебряные фонтаны и ветер качает листья-брызги и вправо, и влево. И шумят, и журчат листья словно вода.
В разгаре сенокос! Старые песчанки отбегают далеко от нор и стригут траву зубами. Настригут, затолкают ручонками в рот целый пучок — и тащат к норе.
Суета: мелькают в зеленой осочке светлые зверьки. В зубах веники, снопики, букеты. Одна несет букетик красных маков. У другой в зубах букет желтых ромашек.
Траву и цветы раскладывают у нор сушиться. Но тут из нор высовываются глазастые усатые мордочки: это молоденькие песчаночки. Они усаживаются на задние лапки и начинают зубрить сочную травку. А самые шустрые бегут навстречу старикам и объедают травинки прямо у тех изо рта.
Сенокос в полном разгаре. Старые косят и носят. А молодые — опробывают.
Когда вóроны гнездо строили, воробьи сидели сложа крылышки. А только строить кончили — воробьи тут как тут! Тоже за дело взялись. Под самым вороновым гнездом, как под огромным зонтом, спрятали свои гнездышки. Пусть жара, пусть пекло вокруг, пусть свирепствует солнце — под вороновым зонтом у них тень и прохлада. Так по всей пустыне вороны строят для воробьев зонтики.
Черепаха прячется от врагов в своем щитке, как в каменной крепости. Еж всю жизнь словно за забором из колючей проволоки живет. Змея живет за частоколом ядовитых зубов-кинжалов. А скорпион всем грозит ядовитым ятаганом-жалом. Жить бы им да не тужить!
Но ящер варан всем им жизнь портит. Глотает черепашек, словно карамельки. Хватает ежей, как печеньице. Хапает скорпионов и змей. Нипочем ему их крепости и заборы, частоколы и ятаганы.
Огромное гнездище орлов напичкано воробьиными гнездышками, словно погремушка горохом. И шум от такого гнезда ну словно от погремушки: трескотня, чириканье, драки.
Разные хищники давно на этих воробьев зубы точат, да боятся орлов, далеко стороной обходят гнездо, хоть и вкусно из него пахнет. Никому неохота из-за воробьев связываться с орлами.
Живут воробьи в орлином доме припеваючи и никого не боятся, ни от кого не таятся. За орлиной спиной — как за каменной стеной. Галдят в полное свое удовольствие.
Под кустиком эфедры темнеет нора. Вчера из нее впервые за эту весну высунулся варан. Он увидел меня и медленно упятился в темноту.
Сегодня я у норы с утра. Хочется разузнать, как варан выходит из норы после своей зимней спячки — все-таки полгода без просыпу спал!
Сижу поодаль в жиденькой тени саксаула и не спускаю с норы глаз.
Вот что-то в ней засветлело. Высунулся нос, потом плоская голова, внимательный золотой глаз. Медленно, тягуче-медленно — по сантиметру в минуту! — стал выползать из норы варан.
Ноги мои совсем затекли, спина замлела, жжет раскаленный песок, а варан не торопится. Не сводит с меня своего золотого настороженного глаза. То язык длинный высунет — словно дразнится, то широко раскроет темное ухо — прислушивается. Как-никак, а полгода ничего не видел и ничего не слыхал!
Слышно ему: серая синица поет по-весеннему. Видно ему: песчанки, как часовые, у норок стоят: лапки «по швам», усы лихо блестят, глаза навыкат.
Вот, наконец, варан весь из норы выполз. Сладко зевнул во всю свою щучью пасть — неужто еще не отоспался? — и тут же блаженно распластался на горячем песке.
Лежит наслаждается, я сижу — поджариваюсь.
В зеленой осочке желтый суслик мелькает: прыг-скок и столбиком, прыг-скок и столбиком. Пляшет жаворонок хохлатый: кружится, топчется, крылышки оттопырил — словно руки в бока! Того и гляди в присядку пойдет!
А солнце все выше, а песок все горячей. Суслик весело прыгает. Жаворонок весело пляшет. Варан сладко дремлет. Один я мучаюсь, как на раскаленной сковороде сижу!
Варан за ночь прозяб в норе, онемел — скорее на солнце! Выполз и распластался у входа. Животом на горячий песок, спину под жаркое солнце: сладостное тепло разлилось по холодному телу.
Никому невиден варан: тело его как валик песка, полосы на спине — тени от веток, желтый глаз — камешек. А сам он все вокруг видит, все замечает.
Вот черная песчаная оса села у самого носа: волоком притащила большую полосатую гусеницу. Бросила гусеницу, забегала по песку, разыскивая свою норку. Варан чуть приоткрыл губы и гусеницу проглотил! Оса растерянно покружилась и за другой улетела. Вторую приволокла — он и вторую съел.
Долго бы еще оса по глупости варана кормила, да только гусеницы для него не еда! От них только аппетит разыгрался.
Вот-то, наверно, удивилась оса, когда вдруг «песок» рядом зашевелился и вместе с «тенями» и блестящими «камешками» зашагал в кусты!
Булак — это ключ, родник. Где бы он ни пробился в пустыне, его сразу заметишь: яркое веселое зеленое пятнышко среди скучного желтого или серого.
А вблизи это рощица. Шумливые, как осины, туранги, плакучая, как ива, джида. Кусты розового тамариска и розового чингила.
В кустах свистит соловей, на джиде горланят испанские воробьи, на туранге воркует горлинка. А в родничке верещат и плещутся розовые скворцы.
Журчит, посверкивая, вода. Лопочут, поблескивая, зеленые листья. Прохлада и тень. Зундят большие рыжие комары. Крохотный обитаемый островок среди безбрежного песчаного океана.
Майны в кишлаке собирают утиль. Настоящие мусорщицы — только мешка не хватает! Тащат в гнезда клоки войлока, пучки ниток, лоскуты тряпок. Вату, сено, окурки. Обрывки газет, ленточки целлофана, папиросные пачки, выброшенные конверты. Даже садятся на верблюдов и щиплют шерсть. Даже набрасываются на кур и выщипывают у них перья!
Замесили глину с навозом, сделали саманные кирпичи. Из сырых кирпичей построили дом. Вставили двери и окна, оставили дом сохнуть. Стоит сырой дом — сохнет.
Солнце дом прогревает. Ветер дом обдувает.
Не успел дом просохнуть — весь травою оброс. От крыши до самой завалинки. Весь зеленый стал и мохнатый. Как газон, поставленный на ребро. На стенах хоть сено коси или цветы собирай. А на крыше коз пасти можно. Вот сколько в навозе и глине было разных семян! И все они проросли.
Подсадили на крышу козу — она всю траву на крыше объела. А на стенах трава и сама высохла. Солнце ее иссушило, ветер развеял. И стал дом как дом: сухой, крепкий, серый. И теперь один только я вспоминаю, каким он был недавно зелененьким и пушистым. Да еще, наверное, коза…
Из щели дряхлого домика вдруг забил темный фонтан! Мириады летучих термитов ринулись из щели вверх и затолклись столбом выше крыши и дерева. Шорох и блеск их слюдяных крылышек словно плеск и сверканье струй.