упал, провалился в подземную яму. Сиз остановился и крикнул с волнением:
— Дедушка! Дедушка! Где вы?
Бесполезно. Глухая каменная гора, глухой на оба уха дед. Голос канул куда-то в темноту и пропал.
Ещё раз оглянулся, ещё позвал Сиз, раздражённо подумал: «Ну, где он? Пропадёт же старый лунь!» А кукушка билась, звала Сиза — скорее, скорее, он обступают нас со всех сторон!
И Сиз кинулся за кукушкой.
Бежал он такими запутанными лабиринтами, то возвращался назад, то пролазил каменными глыбами, то перебегал карнизом над страшными провалами, что если бы не кукушка, его добрая проводница, никогда бы не выбрался он живой из этого пещерного царства. Раз пять его окружали, заваливали дорогу обломками скал, кидали копьями и оторвали ему добрую половину рубашки — всю полу аж до подмышки, но кукушка каждый раз находила какую-нибудь, хоть маленькую, хоть едва заметную щёлочку, выводила Сиза из опасности.
Ґвалт, перекличка, суматоха остались где-то глубоко внизу, а Сиз топал потихоньку вверх и вот увидел вдалеке какое-то серое мерцание. В пещере словно развиднелось, посветлело, стало видно мрачные, зазубренные очертания стен; ещё ниже, казалось, нависали над ним тяжёлые каменные своды, и вдруг — вон, вон впереди! — заголубело круглое окошко, проём, выход из проклятых пещер! «Ага, сизая голубка! Живём! Выбираемся на вольный свет!» Сиз, оборванный, потрёпанный Сиз, хоть и был до невозможности уставший, хоть и сильно прихрамывал, ведь он разбил себе колено, а тут не сдержался, подкрутил усы и, если бы немного больше ему сил, так и прошёлся бы королевским шагом, как учил его Чублик: оп-ля-ля!
Выскочил из пещеры.
Небо, луна, звёзды — живой, родной мир раскинулся перед ним!
Одним взглядом Сиз охватил весь широкий простор, что лежал перед ним в обширной долине. Лес, глухая тёмная пуща, Кабанья речка, а далеко за ней — ночное мерцание озёр. Там дом!
Сиз отодвинул куст, который закрывал вход под землю, и кивнул кукушке: «Ну что ж, айда, сизенькая, полетели — напрямик, через лес!»
Только он сделал шаг, как над головой каркнуло:
— К-р-р! Куа-а!
Откуда она взялась? Как? Зловещая птица словно сидела тут над ухом и с хищным нетерпением ждала их. Сиз не успел и пригнуться, как она крикнула, кинулась сверху, захлопала крыльями. Вихрем пронеслась над самой головой, чуть не вогнав ему когти в тело. Сиз отшатнулся, а Куа рухнула камнем вниз, а потом вздыбила крылья стоймя и резко кинулась вверх. Снова расправила крылья и крикнула с неба.
А в этот час…
Кукушка, такой маленький напуганный комочек, как она билась, как кружила над Сизовой головой, будто заклинала, отгоняла собой грозную тень хищной птицы — прочь, прочь, исчезни, иди червям на поживу!
Но Куа летела, падала вниз. И тогда, как это было над домом, кукушка метнулась ей навстречу.
Они встретились над скалой, в небе, и тут началось.
Хищная сильная птица и маленькая кукушка, они вихрем замелькали в небе. Куа наседала, вскрикивала, растопыривала когти, она гнала кукушку к скале, к острому утёсу. Но в последний миг над скалой кукушка уворачивалась, а за ней — треск и злобный клёкот. Куа с размаху билась грудью в утёс, перья летели наземь, и капала кровь на камень. Куа ещё злее нападала на маленькую пташку, сбивала её ветром, доставала когтями, захлёстывала клёкотом.
Сиз видел с земли: беда! Изнемогает его защитница! Одно крыло сломано, и какой-то смертельное отчаяние в её последних движениях.
И тут когти настигли бедную птаху. С тихим писком-прощанием кукушка кинулась вниз, прямо на скалу, увлекая с собой и хищника. С тяжким свистом Куа ударилась об камень. И больше уже не дёрнула крылом.
Сиз знал: нужно уходить, бежать скорее с этого места.
А небо светлело, бледнело, луна катилась за гору, веяло из долины свежим утренним ветерком. И Сиз с тревогой подумал с: не успею! Скоро выйдет солнце и тогда… Кто знает, что тогда будет с ним.
Уже не вела его кукушка (и никогда не прилетит она, добрая бессонная его пташка, не будет куковать, будить его вечером). Бежал, ковылял с горы, постанывал (болело разбитое колено), зажмуривал глаза от страха, когда перескакивал над крутыми обрывами, снова падал и обдирал себе ноги, но не останавливался, хотел скорее достичь леса.
Гора наконец кончилась, и он сказал себе: «Ну ещё немного! А там — в кусты, под деревья!»
Он был такой уставший, что голова падала с плеч. Однако поднял глаза, глянул на далёкую равнину. Из-за синей полоски леса вставало солнце. Оно было слепяще-яркое и красное.
Заслонившись ладонью, Сиз побежал лесом, и что-то мелькало у него под ногами, потрескивало, он и не разбирал дороги, бежал наугад. Долго шумело ему над ухом, и он сначала не понимал, или это гудит всё тело от усталости, или что-то звенит в лесу. Прислушался. Кажется, плескала за корягами вода. Неужели речка? О, так вон же чёрные сожжённые сосны, а за ними — Кабанья речка!
У Сиза ещё хватило сил добраться до берега, и тут он упал на мох. Его свалила усталость, неодолимое сонное изнурение.
Вышло солнце, закурился туман между деревьями.
Сиз спал, а всё равно настороженным ухом слышал: кто-то барахтается, стонет в воде, выбирается на берег. Может, дикий кабан? Лось? Еле-еле разлепил веки.
Из воды лез на берег мокрый, весь оборванный дед Лапоня.
— Дедушка? Это вы? Откуда вы, как?!
Лапоня тоже заметил кого-то живого, протянул руки, хрипло взмолился:
— Сынок, помоги, вытащи…
Сиза он, видно, не узнал, да и вообще ничего не видел под слепящим солнцем. Опёрся на Сизово плечо, похромал, неуклюже полез на крутой берег.
Вылезли вдвоём на мох и, вконец обессиленные, упали.
— Дедушка, как вы тут очутились? Каким чудом?
— Ох, сынок, — прохрипел дед, — со мной такое было! Сидел я на берегу, распутывал сети на рыбу. Когда «рах!» — выскочили с кустов какие-то чудища, мешок мне на голову и понесли в пещеры. Гоняли меня там, гоняли, аж пока не упал я, не провалился в расщелину. Бултыхнулся — и по шею нырнул в речку! Да хорошо, что я старый и лёгкий, как сухая конопля, вода и понесла меня, понесла под каменными челюстями и уже туточки, за соснами, выкинула на свет.
В сонной голове Сиза мелькнуло: «Лапоня… Пещеры… Давно стоусы говорили, что Кабанья речка вправду вытекает из-под гор. Может, она и вынесла из пещер деда Лапоню, который упал тогда в подземное русло, в ручей». Воспоминание о страшных пещерах разбудило Сиза. Не хотел, да принудил себя поднять голову. Долго моргал, протирал невидящие на солнце глаза и вот разглядел: на той горе, где билась его кукушка с хищной птицей, вылетали один за другим из пещер косматые страшилы в накидках. Трясли копьями и горланили в долину:
— Рах! Рах!..
Сейчас они кинутся обнюхивать землю, нападут на Сизов след и помчатся лесом — в погоню!
Надо было вставать, убегать, спасаться.
Но голова сама липла к мягкому мху. А изнуренный Лапоня беспробудно спал, свернувшись сивым клубочком. Сиз только подумал: «Где Вертутий, где Чублик, они бы не дали пропасть». Да ещё вспомнилось ему:
«Эх, если б сейчас чашку кофе, чтобы Мармусия своей рукой… Коро-хоро… два глоточка всего… Они бы сразу подняли на ноги, они бы влили такой живительной силы».
И пока он чмокал, сонный, облизывал губы, толпа здоровил уже катилась с горы, оглашая лес дикими криками.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯМармусия с веслом на озере. Трое на челнах. Кто быстрее — те или она?
Мармусия приготовила две чашечки кофе и внесла в кабинет:
— Прошу вас, Сиз Двенадцатый. Сегодня пейте кофе с маленьким сюрпризом: я вам всыпала немножко молотых семян настурции. Попробуйте, аромат необычайно тонкий.
Глянула — Сиза в кресле не было. Не дымила, как всегда, его трубка, и голубые кольца дыма не вились над головой.
Мармусия холодно и удивлённо повела бровью. Она любила точность: именно сейчас Сиз XII выпивал две чашечки коро-хоро.
— Сиз, где вы? Кофе остывает.
Выглянула в коридор. Все двери в музейных залах были открыты, немо и отчуждённо горели в глубине одинокие фонарики и веяло из длинных тёмных галерей какой-то настороженной пустотой.
Мармусия нахмурилась. Её охватили недобрые предчувствия. Она быстро прошлась коридорами, заглянула в один зал, в другой.
Нигде ничего не было.
Только валялся на полу раздавленный кусок берёзового пенька-гнилушки. Почему на полу, почему он раздавлен? А это что? Она пригнулась и вот — ни что иное, как кто-то потоптался, кто-то оставил знаки — следы огромных подошв.
Мармусия заволновалась сильнее, хоть и умела (ведь так была воспитана смолоду) сдерживать свои чувства.
Накинула чёрный платок и, высокая, в длинном, строго пошитом платье, вышла из дома. А тут — новая находка. Лежал на земле разбитый фонарик, и кто-то притоптал мельничку. Не хотела, а оно само представилось ей: горелый лес, толпы диких бродяг, что шныряют, прячутся в тёмных чащах и подстерегают стоусов.
Взяла весло и пошла. С твёрдым намерением — позвать Вертутия, он чем-нибудь поможет.
Зацокали её каблучки на лестницах к озеру. Ночь была тёмная, туманная, однако Мармусия издалека заметила какую-то неуклюжую фигуру возле перил. Тонким обострённым обонянием (а душилась она лучшими духами из Юхландии) она почуяла: тот, кто стоит возле перил и понуро смотрит на озеро, пахнет нечёсанной шерстью и ещё чем-то горелым.
«Это он! Пещерный бродяга!» — догадалась Мармусия.
Но она была настолько воспитана, что не могла просто так подойти и сказать: «Прочь отсюда!» Нет, она гордо и холодно проронила: «Что вам нужно тут, непрошеный гость?» — и лишь после этих вежливых слов навернула его веслом.
Понурый соглядатай сразу подпрыгнул выше перил.
«Ай, ай! Рах!» — зашёлся таким дурным криком, что ночь вздрогнула от его голоса, а он мелькнул, перевернулся в воздухе и так дунул под гору, аж пыль столбом за ним.
Мармусия вытерла платочком руки, быстренько окропила себя духами и сказала: «Фу, какой неряха! Видно, сто лет не умывался!» — и гордо пошла к озеру.