Потом оконный свет начал жечь ему глаза. Максим опустил веки и ждал, регулярно отогреваясь пивом. Рано или поздно это должно было пройти, и прошло, но апатия, пришедшая следом, уходить не спешила. Она ждала, готовясь превратиться в черную, глубокую абстинентную депрессию. И Макс, не имея других занятий, ждал вместе с ней. Автобус притормозил и заглох. Максим запоздало понял, что движение прекратилось. Его голова поплыла вперед, и Максу пришлось ухватиться за подлокотник. На Людвигсдорфе бушевал ветер, и флаги трепетали на мачтах почти вертикально. Хотелось выйти. Но приходилось терпеть, пока между рядов шел польский таможенник, собиравший паспорта. Наконец автобус тронулся и сантиметр за сантиметром пополз через границу. Когда зашипела и распахнулась дверь, Максим вылетел наружу первым. Еле сгибая ноги, он побежал к серому бункеру, где виднелась надпись «Туалет», выведенная забытыми буквами. Ступени вели под землю, в невыносимо смердевший кафельный мешок.
Пол был затоплен, и под ногами хлюпала какая-то мерзость.
Помочившись в неровную дырку, Макс оглянулся в поисках раковины, которой не было. В углу виднелся стул. На его спинку опиралось мутное зеркало — старинное, огромное, в резной деревянной раме. «С возвращением», — подумал Максим, вытерев руки изнанкой кармана. Из последних сил он вскарабкался по крошащимся ступеням навстречу дневному свету, забрался в автобус и рухнул около Лизки, которая так же безучастно смотрела в экран.
— Есть хочешь? — спросила она. Макс помотал головой.
— Достань мне гамбургер, пожалуйста. Вынув замасленный пакет, Максим осторожно понюхал содержимое. Оно не пахло ничем. Макс передал бутерброд Лизе, и она съела его в три жадных укуса. А Максиму было плевать. Ни аппетита, ни обоняния, до сих пор. Когда они снова набрали скорость, Максу показалось, что у автобуса сломалась подвеска. До таможни он будто плыл, мягко покачиваясь на шоссе — а теперь кабину трясло, швыряло, подбрасывало на каждом ухабе. Кресло било Максима под зад. Вокруг дребезжало железо, а где-то внутри тяжело грохал незакрепленный багаж. «Ни фига себе», — вяло подумал Макс. Нет, он слышал эти шутки о дорогах, и сам иногда пересказывал их, но чтобы настолько … Вдоль обочины тянулась распаханная грязь. Они проезжали какую-то деревню, всё серое на сером — косые заборы, неровные шиферные крыши.
Жуткие горбатые старухи брели вдоль трассы, волоча то повозку, то пыльный мешок, то неровную вязанку дров. Земля, до самого горизонта, казалась неопрятной, убогой и совершенно брошенной.
— Черт, — пробормотал Максим непослушными сухими губами. — Ведь мы улетали из нормальной страны. Что здесь случилось, пока нас не было?
— Боюсь, это та же страна, Макс, — Лиза потерянно смотрела по сторонам. Он силился и не мог понять, значит ли это, что ей видится то же самое, или наоборот.
— Скажи, это один я… — начал он, но Лиза не слушала. Она неловко подобрала бумажный пакет, наклонилась, и ее сильно вырвало.
— Гамбургер, — сказала Лиза. — Испортился. И укачало.
— Дай сюда, — Максим забрал у нее отяжелевший пакет, завертел его наглухо и растерянно держал в руках эту мерзость до следующей остановки, безразлично надеясь, что пропитанная жиром бумага стала водонепроницаемой. Он уже истратил запас отвращения.
— В райцентре остановка пять минут, — оглушительно передал стюард по громкой связи. — Будьте осторожны, здесь воруют. Макс вышел из автобуса, держа сверток на вытянутой руке, и едва не споткнулся о тощего загорелого паренька.
— Дядя, дай на хлеб, — потребовал тот.
— Нет денег, — хмуро ответил Максим.
— Тогда давай еду, — паренек вытянул руку, норовя схватить тяжелый булькающий пакет.
— Это не еда. Макс отошел к бетонной урне и сбросил неприятный груз. Парень тут же нырнул следом, зарывшись в мусор по локти. Максим резко отвернулся и закурил, но спустя миг вышвырнул начатую сигарету, которую немедленно подобрали. «Санитары леса», — подумал он. Ни вкуса, ни обоняния. И курить не тянет. Возможно, так даже лучше.
18 мая 2005 года
«Виолончель», — сообразила Лиза, еще не проснувшись. Ребристый тягучий рев прорвался в ее грезы, оставив воображаемый привкус меди во рту. Звук ширился и рос, и Лиза открыла глаза, не в силах удержать обмелевшие грезы. На высоком потолке раскинулась люстра — чугунное страшилище, увешанное гроздьями матовых шаров. Лиза перевернулась на бок.
Упругая кровать, покрытая бархатом, спросонья показалась ей бесконечной — ползешь и ползешь, а края всё нет. Зато у Лизы было время, чтобы вспомнить место. Дорогие апартаменты в одном из этих кирпичных небоскребов на охраняемой территории, за полосатым шлагбаумом и стриженной изгородью. Швейцар у входа. Повсюду геометрический порядок. Не столько жилье, сколько дорогой аксессуар. Лиза спрыгнула на пол и оглянулась в поисках одежды, но ее не было. На Лизе осталось только нижнее белье, к тому же — не первой свежести. Ее джинсы, свитер, даже чулки — всё исчезло. Она протиснулась мимо широкой кровати. Стену напротив целиком занимал встроенный шкаф. За его тяжелой дверью обнаружилась целая выставка платьев — на вид дорогущих, хоть и чересчур парадных, как на последний ужин. Лиза выбрала самое неброское (всё равно тысячи две зеленых) и надела его, вдохнув роскошную шелковую свежесть. В дверце шкафа нашлось и зеркало, но краситься было нечем, да и незачем, решила Лиза. Умыться только — и сойдет. Решив найти ванную где-нибудь по дороге, Лиза прикрыла за собой дверь и ступила босиком на мягкий ковёр. Ноги до сих пор гудели после автобуса. Музыка струилась ей навстречу. Лиза пошла на звук, спустилась по мраморной винтовой лестнице и вышла прямо к хозяйке. Бергалиева сидела в кресле посреди широкой гостиной. Второе кресло, пустое, стояло напротив, отделенное низким полированным столиком. «Мебельный стенд», — подумала Лиза. Директриса вытянула руку и щелкнула ногтями по кожаному сиденью.
— Присаживайся. Ухватившись за спинку двумя руками, Лиза сдвинула тяжелое кресло и уселась. Сиденье было удобным, но каким-то нарочито упругим, будто ортопедический снаряд.
— Хорошо выспалась? «Странно всё это», — подумала Лиза. Начиная с прибытия. Она ждала, что возле автобуса их встретит разгневанная толпа с гнилыми помидорами, но площадь была пуста. Когда они с Максом вышли из здания вокзала, а через дорогу стоял огромный белый джип, из которого вышла Бергалиева, то Лиза решила: вот сейчас — точно начнутся помидоры или того хуже. Но директриса повела себя уж вовсе непредсказуемо.
— Ты, — сказала она Максиму. — Лови машину, вези домой багаж. А тебя я забираю к себе.
— Зачем? — спросила Лиза, хотя Макс не был против и сразу побрел искать такси.
— Тебе надо выспаться, — ответила директриса. — Отдохнешь с дороги, придешь в себя, тогда поговорим. И вот, они сидели у нее. Лиза выспалась, отдохнула и теперь ждала чего угодно. Кроме новых проявлений заботы.
— Любишь музыку? Классическую? — спросила Бергалиева, указав пультом на колонки позади. Каждая напоминала два огромных внимательных зрачка.
— Я вообще больше росла на джазовой… — промямлила Лиза.
— У меня и такая есть, — директриса нажала кнопку, переключив колонки на Эллингтона. Они посидели молча, слушая музыку. Лиза гадала, можно ли как-то намекнуть, что она с детства ненавидит джаз. Выходило, что уже нельзя, момент упущен. Ладно, хорошо хоть не «К Элизе».
— Не знаю, где мои вещи, — сказала Лиза, кивнув на платье.
— В мусоропроводе, — ответила Бергалиева. — Это моей дочери. Она учится в… Директриса небрежно произнесла несколько букв, которые, видимо, должны были значить что-то престижное, но Лиза не разбиралась в московских вузах, и гордое название оказалось потрачено впустую. Как и роскошь апартаментов. Как и музыкальное сопровождение. Лиза всё равно была начеку. Скорее закончить прелюдию.
— Зачем вы меня пригласили? — спросила она. Вообще-то, Элиза говорила «ты» всем и каждому, включая директоров, но пока Лиза решила оставаться собой. Тем более, кто знает — возможно, Бергалиева позвала ее не только от своего имени.
— Зачем? — директриса поднялась из кресла и прошла к барной стойке. — Потому что мы — девочки. Мы должны держаться вместе. Бергалиева распахнула шкаф над мойкой. Весь кухонный уголок, да и остальной интерьер, выглядел так, будто попал сюда прямо из мебельного. Лиза невольно ждала, что в шкафчике окажется пусто, не считая пакетика запчастей и мятого техпаспорта, но за дверцей виднелась батарея стекла и зеленых бутылок.
— Будешь вино?
— А? Нет, спасибо, желудок, — Лиза коснулась живота и поморщилась. У нее до сих пор не было аппетита.
— Итак, — Бергалиева вернулась и села в кресло, полируя в руке бокал красной жидкости. «До сих пор старается меня впечатлить», — отметила Лиза и чуть не хихикнула. Лиза не очень разбиралась в культуре вин и вечно путала, как правильно пьют белое или красное.
Но знала точно: ни то, ни другое не полагается хлебать как чай, держа бокал за ободок и вытянув до отказа мизинец. Ей бы с Максом померяться. Лиза снова едва удержалась от смеха.
— Итак, — повторила директриса, причмокнув тонкими губами. — Зачем вызвала. Теперь у тебя, сама понимаешь, будет другое шоу.
— Другое? В смысле, другое? А ничего, что я трахаюсь с двумя мужиками? Этот вопрос мы оставим на потом? «Заткнись, Элиза».
— Я говорю о звездах, — объяснила Бергалиева. — Не гости из народа, а эстрада, ведущие, кто там еще? КВН… и черт и дьявол. Дальше, без «небес», только страхи. И без эфира. Мы обе уже видим, что с эфиром ты не справляешься, права я?
— Почему не справляюсь?
— Я говорю о сексе, — директриса не слушала. — Нужен будет от тебя новый имидж. Какие-то сапоги, здесь кожа, там кожа, что-то более жесткое. Ты поняла? Агрессивное, открытое, смелое. Чтоб ты была как… чтоб тебя боялись. Да?
— Мода Святой инквизиции, — Лиза косо ухмыльнулась.
— Инквизиции? Нет. Я думала скорее насчет вампиров. Скоро опять будут популярными. После нашего шоу — гарантирую. Бергалиева нагнулась через низкий дубовый столик, пихнула Лизу в коленку и засмеялась. Лиза наблюдала это явление в первый раз. «Не так уж плохо», — решила она. По крайней мере, зубы у директрисы были красивые — белые и ровные, прямиком из рекламы. Лиза даже робко улыбнулась в ответ.