А знаменитый алтайский звеньевой Михаил Ефремов сейчас специально обучает молодую смену своему высокому искусству.
Замечательные это явления; вдумаемся в них.
Американец, фермер, премированный в те годы, когда в Америке еще выдавали премии за урожай, был, вероятно, неплохим парнем, работящим, сметливым и дело свое знал. Но когда несколько газет расславили его как «чудо» (чтобы на другой день забыть), можно себе представить, как он красовался перед фотоаппаратами репортеров, как закидывал ногу на ногу, как выставлял в ослепительной улыбке все свои зубы, «я сделал — смотрите на меня!»
У нас тоже печатаются фотографии наших Героев, они становятся знатными, по-настоящему знаменитыми на весь народ, их окружают почетом и уважением. Но какая разница! Каждый из них твердо убежден: ты тогда первый, когда добьешься, чтобы другие были такими же первыми, как ты, — и тут твоя гордость. А сам иди опять вперед, чтобы снова потянуть за собой других.
И мало того, что знает это отлично любой наш Герой Социалистического Труда сам про себя, он знает еще, что и люди именно так смотрят на него, именно этого от него ждут.
Когда взвешиваются показатели в нашем социалистическом соревновании, учитывается не только то, чего ты добился сам, но и то, как ты передал свой опыт, как ты повел остальных.
Это рождение нового сознания человеческого; это победа еще труднейшая, чем победа над землей, над природой, — победа над, казалось, вековечным: «я сделал — смотрите на метя!»
ИСТОРИЧЕСКАЯ СЕССИЯ
То, что происходило в конференц-зале Министерства сельского хозяйства СССР в эту неделю — с 31 июля по 7 августа 1948 года, навсегда войдет важной вехой в историю науки.
Там шла сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, очередная сессия, как сообщалось в газетах при ее открытии. Но то не была обычная сессия. То была сессия историческая.
Академия собралась в обновленном составе. Список академиков и членов-корреспондентов пополнился многими именами исследователей-новаторов, творцов знания, преобразующего природу, агробиологов, селекционеров, почвоведов. Они были широко известны своими открытиями, своими книгами, своими сортами растений, вновь выведенными породами животных. Это были ученые-мичуринцы.
И сотни гостей пришли на сессию. Ученые из смежных областей знания, биологи всех специальностей, научные работники Академии наук, университетов, институтов, философы, литераторы, приехавшие издалека работники сельского хозяйства, агрономы.
Была какая-то особая торжественность в огромном зале, переполненном так, что даже на хорах люди тесно стояли в проходах между рядами, когда было объявлено, что работа сессии началась и на трибуну поднялся президент академии академик Т. Д. Лысенко.
Его доклад «О положении в биологической науке», одобренный Центральным Комитетом партии, сейчас знает вся страна.
Он говорил об идеологической борьбе, ареной которой была история биологии. Он подводил ее итоги.
Подробно, обстоятельно проанализировал он менделизм-морганизм, его истоки, неразрывную связь с впитанной и еще усугубленной им вейсмановской идеей о непознаваемом «наследственном веществе», мнимоглубокомысленную «математическую» схоластику хромосомной теории наследственности, хаос и случай, подставляемые морганистами на место закономерностей в природе, — всю реакционную идеалистическую, метафизическую сущность менделизма-морганизма и полную практическую бесплодность его.
И в беспощадном свете этого точного, ясного, глубокого анализа формальная генетика предстала мертвецом. Еще существовали профессоры-морганисты, еще почитывали кое-где свои курсы и разводили своих мух, но уже стало всем очевидно, что жизнь отбросила их учение и прошла мимо, навсегда и безоговорочно решив вопрос о нем, и что дело теперь идет не о споре с ними, а о том, чтобы убрать труп с великого пути развития подлинной, свободной, творческой науки.
Лысенко заговорил об этой науке, о советской агробиологической мичуринской науке. Она берет лучшее, что было в прежней материалистической эволюционной биологии. «Неодарвинисты»-вейсманисты сделали жупел из всего учения Ламарка. Но «известные положения ламаркизма, — сказал Лысенко, — которыми признается активная роль условий внешней среды в формировании живого тела и наследственность приобретаемых свойств, в противоположность метафизике неодарвинизма (вейсманизма), отнюдь не порочны, а наоборот, совершенно верны и вполне научны…»
«Мы, представители советского мичуринского направления, утверждаем, что наследование свойств, приобретаемых растениями и животными в процессе их развития, возможно и необходимо».
Мичуринская наука исходит из дарвинизма, но из дарвинизма, освобожденного от недостатков, очищенного от ошибок самого Дарвина, от «привесков», от мальтузианских схем; советский творческий дарвинизм — это дарвинизм, поднятый на новую ступень, и притом обогащенный, преображенный учением Мичурина и Вильямса. «Основы советской агрономической науки заложены Мичуриным и Вильямсом», — сказал Лысенко. Наша мичуринская наука — это новый этап во всей биологии, самое высшее из всего, что было создано когда-либо человеческим знанием о живой природе.
Два мира — две идеологии. Две принципиально различные цели науки.
Эрвин Шредингер, физик, известнейший теоретик квантовой механики, издал в 1944 году в Англии книгу «Что такое жизнь?». Объявленная сенсационной, она выдержала затем еще несколько изданий. Что же избирает в путеводители себе маститый знаток атомов и электронов, пустившийся в преклонном возрасте в бурное плавание по неведомому ему океану явлений в мире живых существ? Он избирает формальную генетику, «евангелие» от Менделя и Моргана! И вся «сенсационная» физическая книжица о сущности жизни — это популярный пересказ «Синнота и Денна», со вкладными листами, предлагающими вниманию читателей также хорошо известные по творениям морганистов серые или раскрашенные картинки хромосом из слюнных желез дрозофилы и из пыльцы школьного растеньица традесканции. Но свою книжицу Шредингер заключил эпилогом. В нем он философствует. Он делает выводы. И раскрывает («невзначай для наших морганистов», заметил Лысенко) истинную подоплеку моргановской генетики. Рассуждения о кроссинговерах и рецессивных аллеях и о «работе с хромосомами доктора Дарлингтона» оказываются «…наибольшим из того, что может дать биолог, пытающийся одним ударом доказать и существование бога и бессмертие души»!
Яснее не скажешь. Пропасть отделяет это от советской науки.
Биолог-мичуринец — творец, пересоздающий окружающий человека мир на благо народа. Он знает, что «научное решение практических задач — наиболее верный путь к глубокому познанию закономерностей развития живой природы». И познание это ire созерцательное, а действенное. Оно дает в руки человеку такую власть над живой природой, о какой еще недавно люди не смели и мечтать.
Вот почему «советские биологи считают, — говорил Лысенко, — что мичуринские установки являются единственно научными установками. Будущее принадлежит Мичурину».
Аплодисменты покрыли эти слова докладчика.
Мичуринская наука! Она родилась на глазах нынешнего поколения советских людей. Учение Тимирязева и Мичурина о развитии организмов и управлении ими слилось в ней воедино с учением о почвах, о плодородии и травопольной системе Докучаева, Костычева, Вильямса. А к этим именам надо присоединить еще имя: Лысенко. В его работе, его решениях важнейших задач социалистического сельского хозяйства осуществилось это слияние двух струй нашего естествознания. Сам он об этом не говорил, об этом сказали члены академии С. Ф. Демидов и П. П. Лобанов, а саратовский ученый С. И. Исаев характеризовал роль президента академии выразительными словами:
— После смерти Мичурина Лысенко подхватил мичуринское знамя в биологической науке.
Сессия открылась в субботу. В воскресенье делегаты посетили Горки. Там находится экспериментальная база академии. И они увидели стеной стоящую пшеницу, пшеницу, незнакомую земледельцам, с гроздьями ветвистых колосьев на каждом стебле. Пять граммов зерна было в каждом колосе, кулек семян дал урожай шесть мешков: это сто, может быть, даже сто пятьдесят центнеров с гектара, — и рядом текла простая подмосковная речка Пахра, а невдалеке белел дом, где 24 года назад умер Ленин.
Над этой пшеницей, по сталинскому заданию, работает сейчас Лысенко со своими сотрудниками академиками А. А. Авакяном и Д. А. Долгушиным. И когда заколосится она не на опытных, а на колхозных полях, не будет такой области в промышленном сердце нашей страны, на широте Москвы, которая не сможет целиком прожить своим хлебом; и скачок, упятерение урожайности полей, станет одним из величайших переворотов, когда-либо пережитых земледелием.
В понедельник продолжалась сессия, и на одном из заседаний директор Сибирского научно-исследовательского института зернового хозяйства Г. П. Высокос рассказал о целой серии яровых пшениц, перевоспитанных в озимые, и о том, что при посевах по стерне зимуют в сибирские морозы даже малозимостойкие «украинка» и «новокрымка», а яровые, посеянные по стерне, никогда не болеют жестокой болезнью — пыльной головней. И показал снопики сибирской пшеницы, давшей урожай от 16 до 32 центнеров!
А начальник Управления планирования сельского хозяйства Госплана СССР В. С. Дмитриев сообщил, что непреодолимые, казалось, трудности культуры люцерны преодолеваются лысенковскими летними посевами люцерны на юге по чистому пару и грандиозная задача облесения степей будет гораздо скорее решена применением лысенковских способов лесоразведения (гнездовой посев! Гнездо древесных ростков не подпустит самого опасного врага молодого леса — траву. Почти отпадет сложнейшее и дорогое — уход за саженцами. И уже через 3–5 лет лес начнет свою службу). Лесные полосы, посевы трав… Лысенковские предложения помогают «вытянуть» эти очень важные звенья травопольной системы. Для Лысенко слияние учения Докучаева — Вильямса с учением Мичурина — не головной, теоретический вывод; это слияние делом, практикой, без которого нельзя изменять природу и при котором именно сила одного учения открывает всю силу другого учения!