Тай торчал перед дверью, пока дрожь не начала бить его сверх всякой меры, только тогда поборол свою проклятую гордость. Ак Ми Э только ахнула. Он принялся раздеваться, кутаясь в шкуры, что лежали на полу. Не сидеть же тут мокрому с ног до головы?
Она тут же поставила какую-то плошку на камни в очаге. «Нет чтобы так согреть, — подумал Тай. — Да, здесь, в этой Земле «вечерних звезд», все изменилось, будь она проклята».
— Знакомый запах, — сказал, чтобы что-то сказать.
— Цветы тин-кос с моего дерева.
Ак Ми Э поднесла ему две чаши. В одной плескалось что-то горячее, а в другой — увядали и сохли некогда прекрасные цветы. Тай уже видел такие. Запах тин-кос дурманил его, опять, как в лесу, захотелось не сидеть просто так, встать, что-нибудь сделать. Вместо этого он отхлебнул пойла, заваренного Ак Ми Э. Девушка села рядом, поставив на пол плошку с цветами.
— Утром я собирала цветы с Матушкой, чтобы защищать дом. Он раньше плохой был, проклятый, — «утешила» она Тая. — Теперь наш будет. Хороший.
— Хороший… — протянул Тай. — Что хорошего, если ты теперь совсем другая, Ак Ми Э, совсем другая!
Он сжал ее плечи, так сильно, словно пытаясь выдавить, найти ее прежнюю. И тут Таю на миг показалось, что он обнимает ствол дерева, гладит его пальцами… Постой, сказал сам себе. Он вновь сжимал плечи Ак Ми Э. Да, Тай помнил его, это дерево. Тогда… в роще. Он стоял вот так… Ох, нет, это же Ак Ми Э стояла там, это ее пальцы, ее кисти.
Как будто вспышка разорвалась в голове, запах лепестков в чаше стал нестерпимым. Тай вспомнил давнишнее видение, все до капли. Все это так просто, так просто, закружилось внутри. Ну конечно же, а он, дурак, сидел в этом сарае и выдумывал дурацкие измышления, вместо того чтобы просто потянуться к ней, просто услышать!
Он рывком притянул девушку к себе, прижал, точно зарылся в нее.
— Не буду больше верить глазам, и ушам не стану… Только сердцу, Ак Ми Э, только сердцу, клянусь тебе!
Это не девушка изменилась, это он забыл то, что знал. То удивительное чувство, испытанное в роще духов, да и потом… какое-то время… затянуло пеленой утомительных переходов, холодов и хмурых взглядов вельдов. Не сразу, постепенно, но он забыл его…
— Прости, что забыл, прости, — шептал он, не соображая уже ничего от дурманящего запаха тин-кос, не видя ее слез.
Дрожа, он потянулся к ней, к ее губам, глазам, к её телу, маленькому и легкому, чуть касался пальцами ее кожи, и они наливались теплом, совсем как тогда, слабая щекочущая дрожь пронзала их и опускалась глубже, внутрь, навстречу его желанию, рождая во всем теле стремительный поток. Он кинулся к ней всем существом, еще какое-то время помнил, как целовал ее хрупкие плечи, как-то по-новому налившуюся грудь, колени, как дрожь и иголки по всему телу стали нестерпимыми, словно выдирая его из кожи вон… Потом забыл, растворился. Боль снизу ушла, а ком в груди от вертевшегося потока разровнялся, разлился теплом во все стороны, ринулся вверх, ударил в голову куда лучше любого вина и даже напитка тин-кос.
Тай снова был вместе с ней, как в тот день в роще… и как будто один, только с другим сердцем, другим телом, другие мысли летали внутри, не даваясь в руки. Упругая сила то поднималась вверх, приятно щекоча спину и зажигая искры у него в голове, то снова стекала туда, вниз, к ней… И вновь возвращалась, как будто пульсировало одно большое существо. А потом Тай и вовсе потерял свое тело, осталась только тихая дрожь, мягкая, зовущая, сладкая, она была везде, вокруг. Казалось, она разлита во всем мире…
Он медленно очнулся, со страхом ожидая знакомой пустоты и еще того хуже, боли в груди, но ожидания обманули его и тело возвращалась привычная тяжесть, но глубоко внутри оставалось по-прежнему легко, чудесное тепло переполняло грудь, кружилась голова: Он молча завернул Ак Ми Э в какой-то бурый мех, придвинулся поближе к очагу, задумчиво пропустил меж пальцев ее новую непривычную косу, так плотно спеленутую кожаными шнурами, что из нее не выбилось ни одной пряди.
— Не буду верить глазам, — опять повторил он, — обещаю тебе. Они видят, что хотят. А сердце не видит — знает. А я — дурак еще раз. Ничему Ранжин меня не научил. Прости…
Смахнул слезу, вновь блеснувшую на ее ресницах.
— Не надо говорить так… ругать себя, — прошептала девушка. — Ак Ми Э плачет, когда Тай говорит так. Не надо. Мы все такие: я, ты, все. Ты… — она поискала слово, но не нашла, — ты — странный, другой, если слышал себя. А люди И Лай — никогда не слышат. Тай понимает теперь, знает, духи рассказывали ему…
Девушка сбилась и примолкла. Он только сильнее прижал ее к себе.
— Все хорошо… хорошо, — замялся, не решаясь. — Ак Ми Э, мне показалось, что внутри у тебя как будто два сердца бьется…
— Ты знаешь, — сказала она.
— Ты носишь ребенка…
Она улыбнулась радостно, светло.
— Духи подарили нам сына!
— Так почему же ты молчала? И когда?
— Большая луна прошла до того, как мы возвращались в поселок! Я не могла тогда говорить, не знала, что будет в И Лай.
— И ты чуть было не отдала меня какой-то другой женщине? — проворчал он вполне миролюбиво.
— Ак Ми Э не хотела, но Матушка говорила, что нельзя знать для людей И Лай, что Тай — мужчина Ак Ми Э. Тогда люди не будут верить в слова Ак Ми Э, Матушка не защитит тогда Тая. И Старейшина тоже. И еще… я была Хранительница Рода.
— И что?
— Хранительница не выбирает мужчину, не рождает детей. Все в Роде И Лай — ее дети.
Тай еле переварил ее слова. Девушка никогда не говорила этого раньше.
— Вот почему… — Он тронул ее косу, слишком непривычную на ощупь после стольких дней в лесу, когда он перебирал ее милые косички.
— Да, — она сама дотронулась до волос, словно тоже не могла привыкнуть. — Я больше не Хранительница.
— Из-за меня, — Тай вздохнул, не без тайной гордости все-таки.
— Нет, — она опять улыбнулась, — из-за меня. Ак Ми Э хотела так, духи хотели так. Иначе не помогали бы.
Тай вздохнул уже по-настоящему. Вечно эти духи мешаются во все дела, даже в такие.
— А что теперь?
— Теперь — ты мой мужчина, один из людей И Лай. Никто не будет делать зла, только так… смотреть плохо, говорить плохо — это могут. А потом — пойдешь в свою Землю Адия. Может, пойдешь. — Она блеснула глазами и заговорила о другом: — Завтра будешь идти в дом Ин А Тала. Это Старейшина. Он будет говорить, что тебе делать.
Они затихли, думая каждый о своем, потихоньку подбрасывая в очаг поленья, не чувствуя под шкурами того ветра, что свищет от прорезанного рыбьего пузыря в одном из маленьких окошек. Не знали и о том, как чьи-то яростные глаза следят за ними через Эту щель.
На следующий день Тай вместе с Ак Ми Э побывал у Старейшины. Чужак не может жить просто так в поселке, справедливо рассудил старик, он, как и все, должен что-то делать. А что он умеет? Тай прикинул, что бы ответить. Оказывается, ничего… Вельды не воюют, чем он может им пригодиться? В своих землях он был воином, хорошо умеет обращаться с оружием, переводила Ак Ми Э. Но оружие у воинов адья не такое, как у охотников И Лай, и ножи другие, длинные и тяжелые, и луки странные, маленькие и стреляют поперек. Только вот копья почти такие же.
Ин А Тал подумал, потом приказал позвать кого-то из поселка. Назвал несколько имен. Ак Ми Э так близко стояла к Таю, что плечо ее почти касалось его груди. И вдруг она вздрогнула. Что случилось? Будешь охотником, если ни на что больше не годен, продолжал Старейшина, а там поглядим, что за человек. Ак Там Ун, У Со и Ак Ло Тан приглядят за тобой, объяснял старик, покажут что и как, проверят в деле твое уменье. Потом люди И Лай посмотрят, чего стоит Тай.
Все трое явились, встали, косясь на Тая. Один — уже седоватый, с уродливым рваным шрамом на шее, хмурый взгляд не обещал ничего доброго новичку. Второй — помоложе да поприветливее. Видно, этот и духам, и своим Старшим больше доверял, без подозрения смотрел. Кивнул серьезно, без радости, но кивнул же все-таки! А вот третий… Тай сразу узнал его, юношу со злыми глазами, очень высокого для вельда, всего на полголовы ниже Тая. Казалось, что со вчерашнего дня в нем накопилось еще больше ненависти. Смотрел степным волком. А старик вроде того и не заметил, завел себе спокойно речь ко всем четверым. Хитрый старикан! Вот что решил устроить чужаку! Но и Тай себя тоже в обиду не даст. Еще покажет этим вельдам!
Плечо Ак Ми Э дрожало, как осенний лист на ветру, и Тай без всякого умысла положил на него руку, чтобы ободрить, а то, глядишь, она вот-вот упадет. Лицо молодого охотника почернело, он напряженно задышал, если мог бы — бросился бы вперед. Он почти не владел собой, и Тай наконец начал понимать, в чем причина столь дикой злобы. Не он сам, чужак, тому виной, а Ак Ми Э, что досталась ему. Вон как смотрит, так и ест ее глазами. Ведь было что-то между ними, было. Только давно прошло, и вчерашняя ночь тому свидетель. А охотник еще помнит. И не может быть, чтобы Старейшина о том не ведал, пришло Таю в голову. Ай да хитрый старикан! Что приготовил!
Ему велели завтра рано поутру приходить к дому У Со, самого мирного и покладистого из троих, и Ак Ми Э повела Тая к Старшей Хранительнице. Дорогой он хотел расспросить девушку о том молодчике, но не стал. Вспомнил вчерашнее и не захотел. Зачем ворошить прошлое, «который не вспоминать»?
У Матушки им пришлось задержаться. Та долго собиралась, пока они стояли у крыльца, целый узел с собой набрала. Позвала двух других Хранительниц — Тай только сейчас разглядел, что одна из них совсем юная, не старше Ак Ми Э, — тронулись в путь. Двинулись не куда-нибудь, а прямо в священную рощу духов. Тай с восторгом глядел на деревья тин-кос, что помнил так хорошо. Аромат снова кружил голову. То место, куда он должен был прийти. Теперь уже не в видении Тай шел мимо светлых стволов, сыпавших розовым снегом веток. Он видел уже это чудо, может, оттого и чувство такое, будто он знает эту землю?
Женщины остановились у одного из деревьев. Встали вокруг. Матушка разложила на своем платке свежий хлеб, орехи и какие-то коренья, вынула какие-то чаши. Налила что-то в две из них и отставила нетронутые — верно, для духов. В третью насыпала порошка, от которого защипало ноздри. Порошок коры тин-кос.