елое, хищное лицо его отца, с непомерным горбатым носом и старым кривым шрамом у подбородка. Одежда посланника тоже была залита кровью. Царапина. Мочка уха разрезана, и дальше до самой шеи след тянется, неглубокий. Казалось, посланник не замечал своей раны. Бывалый воин и решительный к тому же, сразу видно. Несмотря на мимолетное удивление, он вовсе не стремился разглядывать спасителя, все оглядывался назад, на лестницу за распахнутой дверью.
— Счастлив, что смог оказать эту небольшую помощь посланнику, — Тай отошел на шаг, приближаясь к Ижоку.
— Я не забуду этого, — твердо сказал посланник, так же, как ронял все свои слова. Только чужеземный выговор делал их полуоборванными. — Это мой единственный сын. Я — вечный должник айэта Кальги.
Тай залез в седло. Голод зверем грыз внутри. Он так и не успел ничего вкусить под родной крышей, когда поспешил к Правителю. Да и отец его, должно быть, уже полночи прождал. К голоду и усталости добавились еще и угрызения совести, и Тай поскакал во всю прыть прямиком во дворец Кальги.
Родной дом встретил его редкими огнями. Только Анду преданно караулил его у дверей до сих пор да еще двое слуг томились в ожидании его прибытия из дворца. Айэта Архала так и не удалось известить о возвращении сына.
Ак Ми Э бережно укладывала свежесорванную траву фэн в корзину, стараясь не отдаляться от Матушки. Пора возвращаться. Тин Ло, наверное, скоро захочет есть. Да и Сис Мя Э надо пожалеть, замучалась, поди, совсем с крошкой.
Девушка улыбнулась травинкам. Только им можно пожаловаться на судьбу свою счастливую. Она опять вернулась к Матушке, но не в маленький домик рядом с рощей тин-кос, нет, а в помощницы. Коли духи ее так отметили, такой честью наградили, то и родичам не зазорно разрешить бывшей Хранительнице снова Роду помогать. Теперь уж, дело известное, настоящей Хранительницей Рода Ак Ми Э уже не стать, отказалась она, сама отказалась, не вернешь того, что упущено. Но почему ей не доверить травы собирать, отвары целебные делать — дело, в котором она мастерица такая? Почему ей не позволить с хворыми сидеть да убогими, раз духи против ничего не говорят?
Вот ведь как… Раньше гнали, теперь зазывают везде. Если что случится, сразу Хранительницу кличут, а за ней Ак Ми Э — на удачу да на здоровье. А Хранительница пусть со злыми духами справляется, и время надо на то, и силы. Вот Ак Ми Э и призывают. После рождения Тин Ло да нового священного тин-кос родичи ее понемногу привечать начали, а теперь уж норовят задержать подле себя подольше. А в этот час сами с Тин Ло возятся, если младшая Хранительница Сис Мя Э не может к себе его взять.
Вот ведь как… То ненависть и злоба, то радость и почет. А она как была, так и осталась, все та же Ак Ми Э. За что же ей та злоба, еще вчерашняя? За что же ей сегодняшний почет?
Неуютно стало в родном поселке, с уходом Тая и вовсе печально сделалось. Девушка вздохнула. И Тин Ло скоро так разбалуют, что ни сладу ни ладу не будет. Ведь его же каждый встречный позабавить или одарить старается. Женщины стайкой рядом вьются, когда Ак Ми Э по поселку идет с дитем, дотронуться хотят, погладить, слово ласковое сказать. И мужчины тоже хороши… здороваться уже всерьез с ним начали, с младенцем-то несмышленым!
Она положила последнюю горстку травы фэн сверху резко пахнущей кучи. Прикрыла чистым полотном, чтобы не просыпалось по дороге.
— Матушка! — крикнула, прислушиваясь к лесу. — Ты где?
— Ак Ми Э! — подала та голос из-за деревьев.
Девушка взвалила на спину огромный короб и пошла на зов, аккуратно переступая. Топкие места, низина неподалеку от поселка. Лето уже к концу повернуло, вот дожди и хлещут то и дело. Трава просохла со вчерашнего, а землица, и без того вязкая, уронить норовит. Ноги разъезжаются, да еще как будто камни привязаны, столько грязи налипло. Связанная и перекинутая через плечо обувка Ак Ми Э чуть не потерялась, пока она выбиралась на место повыше.
— Матушка, я уже полную набрала!
Она сняла с плеч короб и поставила на полянке, где до сих старалась Старшая Хранительница.
— Да я уж тоже… сделала… дело свое… — Матушка с натугой распрямилась, держась за спину. — Ох, стара я, стара… стала… мочи нет. Дай дух перевести…
Ак Ми Э подскочила, усадила ее, сама закрыла полотном Матушкин сбор, затянула ремешки на коробе.
— А ты посиди, посиди, Матушка! Полегчает, тогда и в путь тронемся. Идти-то близко совсем.
Она посмотрела на свои перепачканные ноги. Ей до ближайшего ручья босиком идти придется. А если в тот, что внизу остался, слазить опять, то досюда она снова перемазанная доберется. Потому идти им неспешно: здесь в низинах жалящей травы много, как бы не напороться невзначай.
— Не суетись, присядь тоже, — Матушка почти отдышалась. — Даже хорошо, что передохнуть надо. Я, Ак Ми Э, с Ак Ло Таном давеча говорила… Приходил он ко мне… Про тебя речь заходила.
Девушка опустила глаза.
— К тебе… А я — то думала, что раз перестал он подле дома моего являться, то успокоился… Остепенился, думала.
— Он сказал, что ходить боится рядом с тобой. Себя боится, совсем истаял парень.
— Так и лучше, наверное. — Ак Ми Э сама опустилась рядом с Матушкой. — Пускай не ходит. Глядишь — и забудется все.
— Не забудется, девочка, и не думай про то, — Хранительница покачала головой. — Он ведь у меня приворотного обряда просил…
Ак Ми Э сразу подбросило вверх, на корточки.
— Как?! Как это можно? Я не его жена! Как он придумал только! К тебе с таким приходить!
— Потому и спрашиваю у тебя, Ак Ми Э.
Зачем? — Девушка удивленно глядела на Матушку, не понимая, к чему все эти речи.
— Затем, что не его жена, потому не могу без твоего согласия приворота просить у духов, — терпеливо пояснила Матушка,
— Ты что-то не то говоришь… Да и глядишь… чудно. Старая Хранительница на самом деле глядела смущенно, и в тот же час хотела казаться и в меру строгой, и сердечной к неразумной Ак Ми Э. Вот поди, убеди такую упрямицу в благе своем.
— Не его, — качнула головой Матушка, — не его жена, правда твоя… но и ничья теперь. Коли захочешь…
Ак Ми Э отмахнулась в испуге.
— Я говорю: коли захочешь! — Матушка сделалась строже. — Вот ты машешь и машешь руками и плачешь ночами по своему адия! Мне Сис Мя Э рассказывала. Забудь Сан Хи Э! Нет его! Как и не было.
— Как же не было? — прошептала Ак Ми Э просительно. — Как же так, Матушка? Не было!.. — Слезы покатились по щекам крупными зернами. — Не было… Как же не было? А Тин Ло? А дерево тин-кос? — всхлипывала она. — Что ты такое говоришь? Как можешь говорить такое?
Она повалилась на добрые руки старой Хранительницы. Та уложила ее голову на колени, принялась гладить, уговаривать, как дитя малое.
— Да был, был… Успокойся, девочка… Или нет, поплачь, поплачь, легче станет. Горе выплачешь, оно и уйдет.
Ак Ми Э повернула к ней залитое слезами лицо, хлюпнула покрасневшим носом.
— Да нет уж горя никакого… — снова всхлипнула. — Я о Тае… о Сан Хи Э уже давно не плачу, вспоминаю только. Сис Мя Э напутала. Не по нему я плакала, по Ак Ло Тану, по старой удаче его, по старой силе. По тени его, по тому, кого нет уже. А Тай… он везде, он не уходит, он тут остался. Он всюду. Я как поняла, так плакать и перестала. Его это место, родное, тут ему и быть. Куда бы ни пошел, возвращаться станет. Как я. У него и корень появился теперь, дерево нашего Тин Ло! Мы же хотели… ты сама говорила… чтобы он тут корень заимел!
— Как это везде?… — пробормотала Хранительница. И строже добавила: — Опомнись, девочка! Сан Хи Э не дух здешний, человек он, и сейчас в Земле Адия уже, если звери в лесу не порвали. Не может он тут быть. Не гневи духов! Они отомстить могут!
— Они? — Ак Ми Э улыбнулась лесу. — Они — нет. Они справедливые. Это люди отомстить могут. Почем зря… — Она вздохнула.
— Ты будешь учить меня, каковы наши духи и чего могут, а чего нет? — Хранительница рассердилась всерьез.
Ак Ми Э приподнялась с ее колен.
— Да я почти всю жизнь с духами живу, с ними встаю, с ними засыпаю! А ты всего раз видела! И то ничего не уразумела! — не могла успокоиться Матушка.
Девушка, не ожидала такой бури от всегда ласковой и покладистой Хранительницы, строгой всегда в меру и такой спокойной перед духами.
— Они разные для всех… — прошептала девушка, понуривши голову. И зачем она такое сболтнула? — Для тебя, стало быть, одни, для меня — другие… Как хотят, так и являются. Где хотят, там и живут…
— А ты как знаешь? — оторопела Матушка. Девушка пожала плечами:
— Знаю, и все. Я после дерева того… ну, когда Тая моего спасала… я снова видеть перестала, и слышать тоже… только… знаю ни с того ни с сего. Как будто всегда знала, как будто родилась такая, не помнила только. А как знаю, не знаю… — Она запуталась в словах и примолкла, поглядывая на Матушку.
Какое-то время они сидели в молчании.
— Ладно. Не будем попусту духов поминать, — примирительно сказала, наконец, Старшая Хранительница. — Но твой адия ушел и не вернется. Так что нет у тебя здесь больше мужа. Ты вольна заново выбирать.
— Вольна… — Девушка задумалась. Слезы уже подсохли, но нос все еще пламенел, указывая, как ей было худо недавно. — Вольна, конечно. Но не хочу я. У меня Тин Ло остался.
— Подумай, Ак Ми Э, — уговаривала Матушка. — Если б тебе до Ак Ло Тана дела не было, ты б о нем не плакала, да еще горше горького. Ты обмануть себя хочешь, потому и страдаешь. Вы же еще мальцами вместе бегали, друг друга никуда не отпускали. Отказалась от него потом, по закону сделала, потому и умница… да только духи жертвы твоей не приняли. — Хранительница принялась поглаживать руку Ак Ми Э, мягко, но настойчиво увлекая девушку своими словами. — Значит, быть вам вместе по всему выходит. А твой адия только затем и пришел, чтобы кровь свою в Род наш влить. Принести нам Тин Ло. Ты гордиться должна, девочка, тебя духи выбрали, чтобы новое дерево вырастить. Ты свое уже сделала, теперь пусть природа свое возьмет. Прими Ак Ло Тана и успокойся в счастье.