— Да не нужен мне Ак Ло Тан! Как ты не понимаешь! — почти простонала девушка. — Я и того не любила, которого пять лет назад оставила. А этого и вовсе не знаю! Чужой он мне!..
— Так узнай! Адия твой тоже, верно, не родным глянулся сперва.
— Так-то оно так, — не соглашалась девушка, — да ведь глянулся уже! Не поделаешь ничего! Не могу я ничего поделать! И не хочу ни капельки!
— А я тебе и говорю, — кивнула Матушка, — приворотный ритуал прими. Духи плохого не сделают, с неподходящим тебя не соединят. За тобой же Тин Ло остался, а они о дитяти не меньше нашего заботятся.
— К чему тут Тин Ло?
Ак Ми Э противилась, как могла, Хранительница и не подозревала, что столько хлопот с нею будет, что бывшая воспитанница ни одного разумного слова не услышит.
— А как же? Неужто Род смотреть будет и радоваться, что надежда его без отца растет? Без корня пропадает? Кто его мужчиной сделает? Кто отцовский корень уважать научит?
— У него есть отец! — Ак Ми Э отшатнулась, придвинулась спиной к стволу старого мшистого лесного великана, словно отыскивая у него защиты. — А Род обещал сам о дитяти позаботиться!
— Так мы и заботимся. Это ты, упрямица, слушать ничего не желаешь!
— Мы?! — воскликнула девушка. — Какие это мы? Так это не один Ак Ло Тан старается?
Хранительница оставила свои уговоры, опять пустила строгость в глаза.
— А как же? Он тебя любит. Заботиться будет, беречь… и тебя, и сына твоего. И потерянный мужской корень Тин Ло окрепнет. И вырастет мальчик, как положено, с отцом и матерью, а не одиноким деревом вдалеке от остальных. А что ты думала, Ак Ми Э? Одна бы ты была — хоть в леса беги, скачи с ти-коями, стеки вниз с рекой, обернись листом на дереве — никто бы слова не сказал. Но у тебя дитя! И непростое! Наше дитя!
— Мое! — как подстреленная птица, дернулась Ак Ми Э.
— Нет! — жестко бросила Матушка. — Не хочешь понимать в своей материнской жадности — так я тебе разъясню, раз ничего другого не остается! Ты — часть Рода, ты — его дитя. И Тин Ло тоже! Но не тебе его судьбу решать! Потому Хранительнице своих детей и не положено по законам предков: не сможет она равной мерой мерить своих и всех остальных. Она — мать всем И Лай. Потому и закон такой — своих лишиться, чтобы жадность не лелеять, чтобы про всех одинаковой мерой думать, одинаковой мерой заботиться. Потому и слово Хранительницы самое последнее, самое верное! Я забочусь обо всех людях И Лай, а не ты. Ты же от прошлой весны только о себе печешься… да еще теперь о дитятке своем. Только, девочка, вышло так, что не простое твое дитя, священное для всех И Лай. Ему путь Роду указывать, ему нести нам процветание! Потому не твое слово над ним последнее, не твоя забота последняя, а всего Рода! И решать его судьбу всем нам, а не тебе одной! Не ты заботишь меня, а Тин Ло, его радость, его здоровье, его полнота, его счастье. Потому что с ним — судьба И Лай!
Ак Ми Э вновь опустилась на мягкую, уже слегка пожухлую траву, пока говорила Хранительница. Сил не было. И слез почему-то не было. Ничего. Не ты заботишь меня, а Тин Ло, его счастье… Не ты заботишь меня, а Тин Ло… Не ты… Ак Ми Э, не ты…
А как же… равной мерой? Всех детей равной мерой?… Не мигая, глядела она на старуху.
— Что? Что ты так глядишь, Ак Ми Э? — Хранительница сбилась, глядя в полные боли глаза девушки.
Но та молчала.
— Ак Ло Тан, он себя этой зимой плохо показал, еще как плохо, — старуха покачала головой. — Но предки И Лай за то осудили его не наказанием, а долгом твоей малой ветви, разве не помнишь? Так духи после ви-тана присудили. Вот он и будет отдавать: и тебе, и Тин Ло, и Роду. И любит тебя! Тебя, глупенькая! А не то сокровище, что сын твой Роду несет. Вот о чем подумай. Да и не подпустит он к тебе близко никого, кроме себя… А зачем в страхе жить? Зачем в страхе вставать и ложиться? Так для всех лучше будет. Да слышишь ли ты меня, девочка?
Ак Ми Э сглотнула, заставляя себя выдавить хоть несколько слов.
— Решили? Уже все решили? За меня? Ради Тин Ло, говоришь? А знаешь ли ты, Матушка, что Ак Ло Тан отца его чуть не погубил? А знаешь ли ты, что в Тин Ло ему не благословенье видится для людей И Лай, а только кровь чужая? Так и сказал… я помню… — Она стряхнула внезапное оцепенение. — Каким отцом он будет Тин Ло? Чему научит? Как ненавидеть? Как меж людьми неправду сеять? Как мучить меня своим желанием, которого я не хочу? Неужто я сама для своего дитятки лучшей доли не найду? Нет моего согласия на приворот! И не будет никогда! — крикнула она Матушке в лицо.
— Хорошо, — та тоже побледнела. — Раз так, то так тому и быть. Пускай не Ак Ло Тан, пускай кто-нибудь другой. Ты любого выбрать можешь. Любой за честь посчитает. Но выбрать ты должна, Ак Ми Э. Ты не одна в лесу живешь. Это наше дитя, и люди И Лай не позволят тебе жизнь его загубить… вместе с надеждами всего Рода!
— Нет! — выкрикнула Ак Ми Э.
— Упираясь, ты поднимаешь свой голос против Рода, понимаешь ли ты? Против духов И Лай, что даровали тебе такое счастье!
— Какое? Тин Ло? Да, это счастье. Он — мое счастье, а не священное дерево в роще. Лучше бы его не было! — простонала девушка и тут же осеклась, настолько жутко прозвучали ее слова.
— Думай, что говоришь! — зашипела Хранительница. — А то вовсе ребенка можешь лишиться. Вот про что духи остерегали, про что на ритуале сказать хотели. Нам жить, нам решать. Вот мы и стараемся все!.. Кроме тебя! Одна ты своим глупым упрямством поступиться не можешь! Своего адия забыть! Девчонка! Ты недостойна такого великого дара!
— А кабы не мой адия, Матушка, то и дара б не было! — Ак Ми Э тоже зашипела. — Боитесь вы все, что удача мимо Рода проскочит, дрожите, вот и решаете все за Тин Ло!.. А вы спросили его, дитяти моего?
— Да он дитя неразумное, что он сказать-то может? — увещевала старуха расходившуюся Ак Ми Э.
— А как же дитя неразумное путь указывать будет? — Губы девушки искривились. — Да еще всему Роду?
— Это когда вырастет… — назидательно начала Матушка, но Ак Ми Э не дала ей договорить.
— И как же он Роду тогда указывать будет, когда ему самому к тому часу все уже укажется?! Род постарается! Для счастья его! Да, по правде, для своего же страха! Вы к себе в сердца загляните — они ж от страха черные! Как бы не упустить удачу, духами посланную! Как бы лепестки все мимо не пролетели! Вот и стараетесь!
Хранительница медленно встала.
— Ты сама не понимаешь, что говоришь, Ак Ми Э. Потом жалеть будешь — да поздно. Род сказал свое слово. Круг Старших сказал свое слово. Старшая Хранительница сказала. Тин Ло должен с отцом расти и с матерью. И если мать разум потеряла от какого-то адия, о Роде своем позабыла, то что ж… я испрошу приворота без твоего согласия. А мужа тебе выберут духи И Лай. Вот только вернутся наши охотники, что твоего адия повели через Великие Леса. Если до того времени остепенишься, — швырялась она словами, как камнями, в беззащитную Ак Ми Э, — то сама сможешь выбрать, еще раз говорю. Подумай! Лучше так, чем иначе.
Она тяжело взвалила корзину на спину, поправила лямки на плечах, поглядела на девушку, но та не трогалась с места. Хранительница отправилась в поселок одна. Ак Ми Э еще сидела камнем, когда та скрылась за деревьями.
— Нет, — простонала она тогда, — я не отдам тебя, Тин Ло, сынок, чужому человеку! — И сама дернулась от своих слов. — Кто будет тебя любить, кто будет любить, как я? Для них ты Священное Дерево, великая честь, надежда Рода… — Она загребла обеими руками землю, ломая ногти. — И что, что я могу против Рода?!
Ударила перепачканными кулачками.
— Нет, как же против… Рода… — горестно вскрикнула и осеклась. — Нельзя… жадность… нельзя себе… Тай, где же ты, Тай, любимый!.. Где ты… Помоги… хоть чем-то…
Он не вернется. Никогда.
Упала на землю без сил. Наплакавшись, приподнялась.
— Духи И Лай, — заговорила, обращаясь к деревьям вокруг, — вы того хотели для Тин Ло? Если скажете, что того… я покорюсь Роду… Покорюсь, клянусь вам, духи предков! Забуду про себя, про Тая, моего любимого Тая! Скажите, не молчите в моих ушах!..
Она прислушалась. Лес все так лее шумел. Птицы так Же пели, сверху плыли разорванные облака, чуть не задевая за верхушки деревьев. Ак Ми Э опустила голову, уставилась на свои перемазанные землей ладони, не понимая, что делать, куда бежать.
Ветер вокруг окреп, деревья зашелестели сильнее, но девушка почти ничего не слышала. И вдруг на ее ладонь порхнул лепесток дерева тин-кос. Лег и точно прилип. Ветер унесся так же, как пришел, а белый лепесток остался. Брат-близнец того, что пал на плат под час ритуала, когда духи благословляли Тин Ло и его дерево.
Ак Ми Э рассматривала его, как сокровище.
— Это мне?
Да, зашелестел лес. Да, запели птицы. Да, сказало сердце.
— Но что… что он значит?
Значит, зашелестел лес. Значит, запели птицы. Значит, сказало сердце.
— Я пойду в рощу и спрошу у дерева… Вы скажете мне? Лес шумел, пели птицы, плыли облака. Сердце молчало.
Тай проснулся еще до света, и прежняя усталость сразу навалилась камнем. Он не стал вчера дожидаться отца. Что, если его и вовсе нет в Чатубе? Архалу Кальги было свойственно порой исчезать на день-другой, не сказав ни слова даже сыну, не то что своим воинам или слугам. Так могло случиться и теперь. Можно было, конечно, расспросить Табата, правую руку отца, но верзила, как назло, сам куда-то подевался. Старый Ан-ду поведал, что Табат тоже ускакал среди ночи. Должно быть, долгое отсутствие господина обеспокоило его.
Тай со вздохом приказал готовить ужин и постель. Наверное, к лучшему, что он не дождался отца, слишком тяжелый день, слишком тяжелый разговор. Еще к тому же и разбойники эти в Дайчане… странные… для обычных головорезов. Уж очень искусные. Лихие людишки не выходили у него из головы. Где же он слышал похожий голос? Как будто совсем недавно… И почему они так быстро отступили, когда Тай кинулся на помощь посланнику? Ведь перевес оставался на их стороне. Стражи испугались?