Весело гомоня и перекидываясь шуточками, вернулись солдаты. Стрелки отложили арбалеты, чтобы не отсырели тетивы, и заскользили к озеру на гладких подошвах. Дон Лоренцо хлопнул Ромку по забранному в железо плечу и мотнул головой в сторону берега. Молодой человек не заставил себя упрашивать. Одной рукой придерживая ножны, а другую отставив для равновесия, начал спуск.
С трудом затормозив у самой воды, он расстегнул ремешок и сдернул с головы шлем. Вдавливая в живот нижнюю кромку кирасы, неловко зачерпнул им прохладной водицы и набрал ее в рот. Выполоскал гарь, сплюнул в прибрежные кусты. Пить соленую воду озера все равно было нельзя. Протер пальцем кожу вокруг глаз, сплеснув через край, окунул разгоряченное лицо. Распрямился, отфыркиваясь. Снова набрал в шлем. Откинув голову, медленно, с наслаждением стал лить на макушку, позволяя струйкам пробежать по шее и плечам. Опять наклонился и с удивлением заметил, как расходятся от камней у берега круговые волны по неподвижной глади озера. Как будто могучий великан зачерпнул озеро в горсть и трясет на ладони.
Гладкое водное зеркало заколебалось, задергивалось, перехлестывая за каменные края. Задрожала земля, отдаваясь неприятными вибрациями в ногах. Ходуном заходили ребра. Захолонуло сердце. Нижняя челюсть дернулась, зубы выбили кастаньетное стаккато. Уши уловили густой липкий шорох, постепенно переходящий во что-то непонятное. Гудение, шум, грохот, рев? Все эти слова не могли даже отдаленно выразить ту грозную, осязаемую, нарастающую волну звука, которая разворачивалась за спиной молодого человека. Обволакивала, давила, лишала воли, пригибала к земле, рвала барабанные перепонки.
Титаническим усилием Ромка заставил себя повернуть голову и поднять глаза. Первое, что он увидел, — перекошенное лицо флорентийца, сломя голову несущегося вниз по крутому берегу, искаженные ужасом лица солдат, а за их спинами…
Уходящая вверх до самого неба, темная и блестящая, как бутылочное стекло, стена воды, ершащаяся обломанными досками и кусками штукатурки на гребне. И стена эта падала прямо на них.
Капитаны и солдаты прильнули к высоким узким окнам дворца касика Истапалана. Низенький касик, подпрыгивая и толкаясь, пытался выглянуть из-за их спин, но испанцы загромоздили проем стеной из помятых кирас. Разворачивающееся на их глазах зрелище пугало и завораживало.
Огромная темная стена воды, в которой тонули багровые отсветы пожара, с ревом неслась по узкому устью речушки, пожирая все на своем пути. Плетеные заборы, легкие тростниковые домики, фермы, где разводили животных, огромные виллы знатных истапаланцев разлетались в щепки и исчезали в буйстве стихии.
Вода дошла до города. Дрогнула и покрылась трещинами городская стена. Градом посыпались выпавшие из нее камни. Заскрипели срываемые с петель решетки на входе в город.
Темная вода плеснула на улицу, покатилась по ней, врываясь в двери и выливаясь из окон. Ломая заборы. С корнем вырывая деревья в садах. Сравнивая клумбы и заливая грязью чаши фонтанов. Застигнутые врасплох люди замирали и исчезали в убийственных волнах, успевая лишь взмахнуть на прощание руками. Собаки и куры, отчаянно вереща, пытались выбраться из бурного потока, но и их накрывало обломками. Касик наконец смог протолкаться к окну и замер, прижав к впалой груди сухие кулачки. В глазах его задрожали крупные слезы.
— Что случилось? — спросил Кортес.
Переводчики забормотали на местном диалекте.
— Кто-то открыл шлюзы на плотине, — не в силах оторвать глаз от картины смерти и разрушения, ответил касик.
— Кто? — спросил Кортес и вздрогнул, сам поняв, что сейчас услышит в ответ.
Грохот надвигающейся волны заполнил воздух. Горящие кварталы гасли один за другим, отмечая ее прохождение. И как только ее гребень вынес в озеро обломки зданий и тела людей, касик Шиотеук поднес к губам свисток. Тысячи обнаженных воинов посыпались с лодок и в гробовом молчании пошли к берегу.
Заслышав гул приближающейся волны, мешики на мостах подняли копья, поудобнее перехватили деревянные мечи с бритвенно-острыми осколками обсидиана и наложили на тетивы луков стрелы с зазубренными наконечниками. Массы воды вырвались из узкой горловины, всколыхнув поверхность озера, вынося на простор горы мусора и барахтающихся тел. Постепенно стихая, навалились на мостки, заливая глаза и рот, сбивая дыхание. Многим, чтобы не скинуло в воду, пришлось вцепиться в перила или выступающие части домов. Всю жизнь проводящие у воды мешики быстро оправились, и вот уже замелькали в воздухе копья и стрелы, неся смерть пытающимся удержаться на плаву та-лашкаланцам — основной ударной силе проклятых teules.
Правда, некоторые смогли избежать гибели, пока мешики пытались удержаться на ногах, но их должно было вынести далеко в озеро. Но это были мелочи, почти никто из живущих вдали от крупных водоемов талашкаланцев не умеет плавать.
— Está! Quien va?[31] — донесся из бойницы приворотной башни города Тескоко сонный голос.
— Abre! Aqui los heridos![32] — прокричал в ответ Мирослав, приложив ладони к губам.
Ворота заскрипели, открываясь. Талашкаланцы понесли вперед носилки с подранным ягуаром испанцем, следом похромали кое-как держащиеся на ногах конкистадоры. Из-за их ран путь занял несколько дней, и канцелярия Кортеса вместе с домочадцами капитанов уже успела переехать в Тескоко, ближе к эпицентру событий.
Оставив испанцев разбираться с охраной, Мирослав незаметно проскользнул в ворота и направился к дворцу касика. Если в этом городе где и можно было найти Ромку и Марину, то только там. Минут двадцать ушло у него на то, чтобы забраться на невысокую стену и, переступая спящих часовых, проскользнуть по ней до первых дворцовых построек. Влезть на плоскую крышу. Повиснув на руках, раскачаться и ногами вперед впорхнуть в окно последнего этажа.
Очутившись в узком коридоре, он постоял, вслушиваясь в звуки огромного спящего дома, не перебудил ли кого? Нет, дрыхнут, как медведи в берлоге, словно и не война кругом и не шныряют убийцы.
Куда теперь? Найти спальни капитанов и проведать молодого человека? Или в Тмутаракань дальних покоев? Искать светелку, куда, по обыкновению, поселил донью Марину ревнивый капитан-генерал. Помявшись, как рыцарь на распутье, Мирослав выбрал женщину.
Хорошо, что город Тескоко невелик и дворец касика под стать, думал русич, в очередной раз замирая в полумраке, заслышав деловитый топот спешащего по своим делам слуги. Хотя и тут можно бродить до скончания веков. Чу… Долетел до ноздрей воина тонкий запах резеды. Чутье не обмануло. Влекомый этим запахом, он миновал один коридор, свернул в другой и остановился у заветной двери. Взялся за круглую ручку. Отпустил. Отер о порты неожиданно вспотевшие ладони. Принюхался к собственному употелому запаху, поморщился недовольно и, махнув рукой — от Кортеса сильнее разит, — тихонько постучал костяшками пальцев.
Дверь распахнулась сразу, будто за ней только и ждали его стука. Две тонкие руки, обвив могучую шею, повлекли Мирослава в темную духоту спальни.
— Вернулся! Хорошо хоть ты вернулся, — обжег ухо горячий шепот.
— Хоть? — отстранился Мирослав, почувствовав, как болью отдается тревога в усталых мышцах и ползет по спине неприятный холодок. — А кто не вернулся?!
— Дон Эрнан и много людей с ним отправились два дня назад в Истапалан. Ночью там битва была, загорелось все, даже отсюда было видно зарево. К полуночи огонь унялся, а вестей никаких до сих пор нет. Боюсь, случилось что-то с ним. Тревожно у меня на сердце.
Мирослав отстранился, почувствовав болезненный укол ревности. Но этот укол был ничто по сравнению с огромной раной, неожиданно открывшейся у него под сердцем.
— А дон Рамон с ним?
— Кажется… Кажется… Да, — едва вымолвила донья Марина, глядя в леденеющие неутихшей яростью очи русского воина.
Глава седьмая
Сначала Ромка почувствовал тонкие иголочки, покалывающие кончики пальцев. Потом тупую боль в висках, нытье в ребрах, колотье в подбрюшье, ломоту в коленях, а потом заболело все сразу.
Он дернулся и разинул рот, не в силах сдержать крика. Но его уста запечатала холодная рука. Другая надавила на грудь, не давая подняться. Ромка дернулся снова, но освободиться не смог.
— Умоляю, тише, — донесся до его слуха шепот, легкий, как дыхание утреннего зефира.
— Какого… — попытался произнести Ромка, но и этого не смог. Пальцы не разжались.
— Да тише вы, — посуровел и окреп голос. — Это я, Лоренцо. Рядом враги, если услышат, мы пропали.
Ромка едва заметно кивнул. Боль волной прокатилась от висков к затылку, ударилась о заднюю стенку черепа и вернулась обратно, высекая из глаз фонтаны слез.
— Что случилось? — едва разлепил он сухие потрескавшиеся губы.
— В Истапалан по реке пришла гигантская волна. Наверное, мешики разрушили какую-то плотину вверх по течению. Нас смыло с берега и отнесло далеко в озеро. А сейчас прибивает к одному из островов, который явно обитаем.
— Почему все так болит? — спросил Ромка.
— Вас несколько раз ударило о сваи, на которых стоят дома. Если б не кираса, переломило бы как тростинку.
— А вы как уцелели?
— Меня спасла вот эта самая дверь. — Лоренцо постучал по дереву где-то у Ромкиного уха. — Она проплывала мимо, и я уцепился за нее, как сарацинская женщина за свой хиджаб, — белозубо усмехнулся итальянец.
— Какая дверь? — не понял Ромка.
— Та, на которой вы лежите. Вернее, плывете.
— Плыву?!
Стараясь не вызвать новую волну боли, молодой человек осторожно приподнял голову и огляделся. Справа, сколь хватало глаз, мерно плескались воды озера. Слева колыхались в предрассветной дымке неверные силуэты башен вражеской столицы, а прямо перед ним высился остров с приземистым уступчатым храмом. Ощупав поверхность под рукой, он почувствовал, что и правда лежит на чем-то деревянном, мерно покачивающемся. Наверное, двери. С чего б флорентийцу врать? Представив себе эту картину, он чуть не прыснул со смеху, но рука спутника снова запечатала ему рот.