— Да тише вы, ради всего святого! — снова зашипел он. — На острове есть люди, и вряд ли они настроены к нам дружелюбно.
— Так зачем мы туда плывем? — одними губами спросил Ромка.
— Куда гонит, туда и плывем, — снова прошипел дон Лоренцо. — Нас сносило к причалам Мешико, я едва смог изменить направление. В этом месте сильны подводные течения.
Ромка снова приподнял голову и посмотрел на итальянца. Тот, дрожа от холода, с трудом держался на воде. Ухватившись за край двери, свободной рукой и ногами он выгребал к острову, и в каждом движении его сквозила свинцовая усталость. Ромка хотел ему помочь, но Лоренцо остановил его.
— Лежите, дон Рамон. Мы не знаем, насколько сильно вы ранены, а случайно исторгнувшийся из вашей груди крик может погубить нас.
Ромка едва заметно кивнул, но все ж опустил в воду ладонь и расположил так, чтоб давление на нее воды, пусть и совсем небольшое, толкало их импровизированное судно к берегу.
Всходящее из-за снежных шапок высоких гор солнце бросало на озеро длинные лучи. Пальцы света коснулись верхушки си, на который они держали курс, но она почему-то осталась до странности темной. Даже движение глазных яблок отдавалось в голове острой болью, а смыкать веки не хотелось, поэтому Ромка остановил взгляд на пирамиде, ожидая, когда она полностью осветится. Другая видимая ему грань, обращенная на юго-восток, играла и переливалась под окатывающими ее потоками света, обращенная же к Ромке словно глотала попадающие на нее лучи. И вдруг на совершенно темной поверхности под самой вершиной вспыхнула и потекла вниз световая дорожка. Живым огнем побежала между камнями, донельзя напоминая силуэтом сползающего вниз змея с похожими на крылья летучей мыши выростами над головой. Добравшись до низа, «змей» изогнулся, готовясь к прыжку, разинул пасть и… Пропал. Словно и не было.
Обращенная к молодому человеку грань пирамиды светилась ровным отраженным светом, как ей и было положено природой. Все представление закончилось за пять или шесть ударов сердца.
— Дон Лоренцо, вы видели?
— Что? — спросил тот, осторожно выплевывая изо рта солоноватую воду.
— Огненного змея.
— Змея?
— Ну да, змея. Там, на стене.
— Хм. Дон Рамон, полежите спокойно и не дергайте головой, она у вас пострадала сильнее всего, — мягко ответил флорентиец, нащупывая ногами дно. — Мы приплыли.
Потрепанная армия возвращалась в Тескоко. Долговязая фигура капитан-генерала со свежей повязкой на голове маячила во главе колонны. Вцепившись в поводья, Кортес безвольно раскачивался в седле, и казалось, сейчас упадет под копыта коней едущих сзади рыцарей. Те выглядели не лучше. Грязные, усталые. Одежда многих зияла большими дырами с опаленными краями. У многих на лицах краснели свежие ожоги. Пехота и стрелки являли собой еще более жалкое зрелище. С трудом переставляя ноги, они брели, сгибаясь под тяжестью собственных доспехов, как переусердствовавшие старцы, надумавшие вспомнить молодые годы. Следом гурьбой тащились потрепанные талашкаланцы, сильно уменьшившиеся в численности, с помятыми и оборванными плюмажами, а некоторые и вообще — немыслимое для воинов дело — простоволосые. Добычи в руках они не несли.
Мирослав наблюдал за ними из окна спальни доньи Марины. Оглядев армию цепким взглядом, он не заметил Ромки, чертыхнулся и в сердцах стукнул кулаком по стене, выбив из нее облачко извести. Хотелось верить, что молодой капитан мог отстать или отправился куда-то с каким-то особым поручением, но не моглось.
Убит? Ранен? Попал в плен к разъяренным мешикам? Мирослав скрипнул зубами.
Донья Марина подошла сзади и обвила руками его грудь.
— Что с тобой произошло, милый? — колокольчиком прозвенел ее голос. — Ты какой-то напряженный.
— Из-за тебя все, гадина! — рявкнул Мирослав по-русски и тут же поблагодарил бога, что она не поняла его слов и не увидела ярости, перекосившей лицо.
— Со мной ничего, солнышко мое, — погладил он ее смуглую руку, извиняясь за невольную вспышку гнева. — Кажется, с моим дру… хозяином случилось несчастье. Он не вернулся из боя.
— Да, кажется, сегодня всем досталось, — пробормотала Марина, выглядывая в окно. — Может, тебе спуститься вниз, порасспросить солдат?
— Конечно, солнышко. Сейчас поцелую тебя на прощание и пойду.
Сердце Мирослава зашлось от любви и нежности. Он уже давно хотел сорваться с места и опрометью кинуться вниз, но побоялся, что это покажется обидным даме его сердца. Хотя где-то в глубине он понимал, что дама хочет поскорее его спровадить, чтобы успеть привести себя в порядок перед визитом капитан-генерала, который не преминет его нанести сразу по возвращении. И тем не менее.
Мирослав смог покинуть опочивальню только минут через двадцать, когда городские ворота закрывались за последним талашкаланцем.
Кортес сидел за столом, подперев перевязанную голову здоровой рукой; вторая, раненая, плетью свисала вдоль тела. С трудом понимая, о чем речь, он слушал сбивчивый рассказ израненного, перевязанного во многих местах Сандоваля об экспедиции в Чалько.
— Под самыми стенами города, — рассказывал дон Гонсало. — Как водится, они выступили единым строем без флангового прикрытия. На холме оказалась группа пращников, досаждавшая нам до тех пор, пока в дело не вступили арбалетчики. В несколько залпов они покончили с мешикскими стрелками и стали целить в центр их строя. Когда стрелы закончились, в дело вступили мы. Чтобы рассеять неприятеля, хватило одной конной атаки. Мешики бежали, а жители Чалько встретили нас громкими кличами радости. Правители города были сама любезность. Они выделили нам еды, обустроили ночлег недалеко от пруда, и мы смогли смыть кровь с рук, одежды и коней.
Узнав, что уже на следующий день мы планируем возвращаться в Тескоко, они просили захватить с собой их торжественное посольство. Недавно их сеньор умер от оспы и наказал обоим своим сыновьям идти к Малинче, чтоб из его рук получить отцовское наследие.
— И где сыновья? — спросил Кортес.
— Думаю, в казармах. За время пути они очень сдружились с некоторыми из солдат на почве кактусового пойла. Думаю, потребуется некоторое время, чтоб привести их в чувство.
Кортес улыбнулся уголком рта и велел продолжать.
— Утром, отдохнувшие и подкрепившиеся, мы выступили обратно, а по дороге решили свернуть к крепости, прозванной нами Пуэбло Мориско, она стояла недалеко от дороги на Талашкалу и угрожала обозам. Кроме того, в свое время около нее погибли около сорока людей Нарваэса и множество талашкаланцев.
Крепость оказалась оставленной, но наши разведчики выловили по окрестным кустам несколько местных. Они проводили нас в святилище, стены которого были забрызганы испанской кровью, на алтаре пред их идолами лежала в виде масок с бородами кожа, содранная с двух голов. Шкуры четырех лошадей были также преподнесены их идолам, как и части одежды и вооружения. А на стене одного из домов нацарапано было углем: «Здесь томился я, несчастный Хуан Иусте, со многими товарищами». — Сандоваль содрогнулся от воспоминаний.
— Сеньор Иусте?! — вскричал Кортес. — Славный был идальго.
— Вознегодовав, мои люди хотели перебить местных, но во имя дела пришлось не мстить, а оказывать снисхождение. Ничего мы не сделали с пленниками, а послали их в горы, чтоб они привели разбежавшихся жителей. Те вернулись, присягнули на верность, и путь в Талашкалу отныне свободен.
— А как прошла доставка последних частей для бригантин?
— Обезопасив дорогу от вылазок из Пуэбло Мориско, мы догнали обоз. Любезный дон Лоренсо де Варгас, старый Шикотенкатль, выставил около восьми тысяч носильщиков и столько же воинов охраны. И еще около двух тысяч несли разные припасы. Командовал ими храбрый Чичимекатекутли. По пути вышла меж нами небольшая размолвка: я приказал Чичимекатекутли оставаться в арьергарде, а тот обиделся, видя в этом недоверие к его храбрости. Пришлось объяснять доблестному воину, что мешики имеют обычай трусливо нападать сзади, а посему это наиболее почетное поручение. Только тогда он успокоился и просветлел лицом.
— Дон Гонсало, климат Новой Испании действует на вас благотворно, в вас просыпаются зачатки дипломата, — улыбнулся Альварадо.
Сандоваль обернулся к острослову посуровевшим лицом, но, увидев, что у того нет в глазах и капли иронии, успокоился и продолжил рассказ:
— Но нападения на сей раз не последовало, и вся колонна благополучно добралась до Тескоко. Вступление было грандиозно: талашкаланцы надели яркие накидки и плюмажи из перьев и шли великолепно слаженными рядами под звуки барабанов и труб. Порядок был столь образцовый, что ряды ни на минуту не расстраивались, а ведь вся колонна растянулась на полдня пути! Отовсюду неслись радостные крики: «Да здравствует император, наш сеньор!», «Испания! Испа-а-ания!» и «Талашкала! Талашка-а-ала!»
— Хватит, хватит о праздниках, сеньор капитан, — остановил его Кортес. — Тем более что я сам был тому свидетелем. Расскажите лучше, как продвигается постройка бригантин.
— О, тут все хорошо. Деревянные части мы сложили подле верфи, где уже стояли несколько остовов, и Мартин Лопес немедленно принялся за сборку, причем ему помогали другие наши мастера — Андрес Нуньес, старший Рамирес, Диего Эрнандес и другие. Работа кипит. Сборка закончится за неделю-полторы, останется лишь проконопатить и просмолить корпуса да поставить мачты и реи.
— А что там за переполох случился сегодня ночью?
— Мешики устроили десант, дабы поджечь бригантины. Впрочем, они делали это и раньше, но мы били их насмерть. А вчера изловили десятка два и от них узнали, что Куаутемок не менее энергично готовит нам отпор: день и ночь изготавливается оружие, строятся укрепления, свозится провизия.
— Нам нужно действовать быстрее, — задумчиво потер подбородок Кортес. — Наши припасы подвозятся через океан. Они не могут пополняться столь быстро, как у мешиков. Время работает против нас.
— Разрешите сказать? — подал голос безупречно вежливый и тактичный Олид.