иков, просидел некоторое время у них в темнице. Потом сбежал. Дона Рамона мне отыскать не удалось. Ни живым, ни мертвым. Возможно, он сейчас томится в плену. Или… — перед мысленным взором Мирослава блеснуло лезвие жреческого ножа.
Берналь понял его без слов и понурил голову.
— Да, дон Вилья — знатный кабальеро. — Испанец едва удержался, чтоб не сказать «был». — Пойдем, я отведу тебя к Кортесу. Он наверняка пожелает задать тебе несколько вопросов.
Мирослав почесал в затылке — встречаться с Кортесом в его планы никак не входило.
— Обязательно, но можно мне сначала поесть и вымыть тело, а то озерная соль въелась в раны. Больно. Нехорошо являться к капитан-генералу в таком виде, — ответил Мирослав, а про себя подумал, что являться пред очи Кортеса ему негоже в любом виде. Тот наверняка не забыл обиду.
— О, конечно! — вскричал Берналь. — Я сейчас квартирую на «Санта Марии», там есть еда, да и одежка какая-нибудь найдется. Хочешь, я дам тебе индейца, он тебя проводит на твоей же лодке. Или дождемся смены караула и отправимся вместе?
— Давай лучше вместе, а пока расскажи мне последние новости.
— Тут и рассказывать особо нечего. За время твоего отсутствия провели несколько карательных экспедиций по окрестным городкам. Собрали немного зерна и маиса. Причем с боями. Люди Куаутемока зарились на эти урожаи, так приходилось оборонять индейцев прямо во время жатвы. Представляешь, по краю поля рубка, а в середине — покос. И смех и грех. А вот урожаи у них, не поверишь, тут можно собирать круглый год. А видел бы ты их ирригационные каналы — это настоящее искусство. Целые системы заслонок, сливов, фильтров, очищающих воду от соли. Я даже зарисовал тут кое-что, когда вернусь в Испанию, устрою у себя в поле такие же. А. Ну да. Отвлекся. Спустили на воду бригантины, несколько дней гоняли по озеру лодки аборигенов. Потом угодили под обстрел. Мешики как-то воспроизвели камнеметы, такие, как наши доблестные рыцари использовали для штурма Иерусалима, и задали нам жару. Два корабля утопили, остальные покорежили изрядно. Вот теперь стоим тут на якоре, пока капитаны решают, что предпринять.
— А откуда они про камнеметы узнали да как умудрились так быстро подтащить?
— Черт его…
— А может, доносит им кто? — вскользь поинтересовался Мирослав.
— Да, может, и доносит. Много люда разного шатается, год назад я еще всех в лицо знал, а теперь не пойми откуда понаехали. Многие не испанцы даже.
— Кортес не отказался от своей идеи захватить Мешико?
— Что ты, наоборот. Похоже, эта идея превратилось у него в навязчивую… Кстати, а вот и лодка со сменой. Сейчас сдадим пост и поедем ко мне. Фернандо, ты с нами? — обратился он к мрачно молчащему напарнику.
Тот в ответ только помотал головой.
— Ну, как знаешь.
Графитово-черное тело стремительно неслось под самой поверхностью темной воды. Белые буруны расходились от выставленных ноздрей и острых кончиков кожаных складок за головой. Змей не видел мерзкого существа, убившего его потомство, но запах запомнил накрепко. И теперь этот запах, растворенный в воде и воздухе, путеводной нитью вел его к большому поселению на берегу, в котором уже зажигались ночные огни.
Змей подплыл к молу, отгораживающему бухту от озера, и поднял из воды голову. Кожаные складки чуть развернулись, улавливая вибрации, исходящие от живых существ и предметов. Заметил косяк рыбы, подошедший кормиться к илистому берегу, людей за камнями. Большинство знакомые, не раз пробованные на вкус местные жители, к которым он питал застарелую многовековую ненависть. Но есть среди них и чужаки, из тех, что убили его детей. Змей фыркнул, прочищая ноздри. Еще больше чужаков собралось на огромных лодках, которые недавно перебаламутили все озеро. Он бесшумно нырнул и появился на поверхности уже далеко за молом.
Скрываясь от людских глаз в тени крутого борта, принюхался. Запах чужака, которого он искал, был тут гораздо сильнее. Змей снова нырнул. Через некоторое время голова его появилась у другого корабля. Потом у следующего. Возле небольшого суденышка с надписью «Санта Мария» на борту ноздри его затрепетали, кожистые складки за головой развернулись в узорчатые крылья, из горла вырвалось сдавленное шипение. Он добрался до цели.
Берналь вскарабкался на борт по веревочному трапу. Усталый и израненный Мирослав заставил себя немного подождать. Вахтенные бросили руки к козырькам шлемов, приветствуя возвращение русича. Тот в ответ поклонился им искренне и тепло, ибо нет уз братства крепче воинских. Ведомый Диасом, прошел под кормовую надстройку, в одну из тесных клетушек, гордо именуемую каютой. Повинуясь приглашающему жесту хозяина, уселся на откидную койку и вытянул ноги, упершись ими в противоположную стену.
Испанец поколдовал над сундуком и извлек из него бутыль темного стекла, два оловянных стакана, деревянную тарелку с подсохшими маисовыми лепешками и глиняный сосуд с взваром, который местные делали из сладкого кактуса с непроизносимым названием.
— Извини, это местное пульке[72]. До настоящего вина ему далеко, но кровь пенит и душу веселит. А что еще надо?
— Будем живы и здоровы, — сказал Мирослав, поднимая стакан. Олово стукнуло об олово. Мужчины выпили странного, отдающего огурцами и лимоном пойла и закусили черствыми лепешками.
— Мяса тоже нет, на днях подошло талашкаланское подкрепление. Почитай, сорок тысяч копий.
Подъели в городе все, даже собак дворовых переловили. А скоро и мука закончится.
— Подожди, это что ж получается? С одной стороны — голод, с другой — мешики? А мы, как всегда, в клещах.
— Точно. — Диас рассмеялся и хлопнул Мирослава по плечу. — У нас, солдат, все как обычно: в карманах пусто, в животе пусто и смерть где-то рядом.
Змеиное тело черной лентой заскользило по палубе. Раскрылась зеленая пасть. Часовой рухнул — голова его была скушена напрочь. Звякнул по доскам пустой шлем. Другой часовой успел вскинуть арбалет и выпустить стрелу, но страшная бугристая морда уклонилась. Без замаха ударила нижней челюстью. Громыхнув железом смятого нагрудника, человек вылетел за борт. Тяжелый всплеск разбудил спящего на рундуке матроса. Он открыл глаза и подумал, что лучше б никогда не просыпался. Мелко крестясь, он попытался отползти от страшной, роняющей зеленую слюну пасти, забыв, что за спиной у него столб фок-мачты. Не обратив на него внимания, змей повел головой, принюхиваясь, и двинулся к кормовой надстройке.
Мирослав и Берналь выпили по второй, закусили лепешками, густо смазанными кактусовым повидлом.
— Слушай, друг, — спросил захмелевший Мирослав. — А у них тут в лепешках кактусов нет?
— С чего ты взял?
— В пиве кактусы, во взваре кактусы, можно предположить…
— Не, в лепешках нет, — ухмыльнулся испанец. — Зато из кактусовых волокон тут и одежду делают, и веревки. Кстати, я ж тебе обещал. — Диас всплеснул руками, составил с рундука на пол стаканы и блюда и откинул крышку. Тщательно загородив содержимое широкой спиной, он достал оттуда истертые, но без прорех бархатные панталоны и домотканую рубаху местной выделки с чуть надорванным рукавом. Внимательно оглядел и, захлопнув рундук, передал одежду Мирославу:
— Обуви лишней нет, извини, да и у ребят у всех прохудилась, но можно попросить у наших мастеров соорудить сандалии на подвязках, такие, как у греков.
— Ничего, и за это тебе огромное спасибо. Было б чем расплатиться, я б тебе отдал, — сказал Мирослав, оглядывая свои чресла, прикрытые лишь найденным на дне лодки обрывком ткани.
— Полно, полно, — замахал руками Диас. — Потом когда-нибудь сочтемся. А сейчас иди на нос. Там на гальюне[73] есть кадка с пресной водой, специально для раненых держим. Всю не выливай, мало ли, но полведра тратить можешь смело. И вот тебе, — он протянул длинный лоскут материи, — перевязать.
Мирослав кивнул и вышел в темный узкий коридор, скрипнул ведущей на палубу дверью на палубу и замер в остолбенении. Прямо перед ним висела в воздухе покрытая кожаными наростами голова. По бокам горели адской злобой два черных блестящих глаза. За головой змея раскрылись и сложились узорчатые кожаные складки.
Воин швырнул ком одежды прямо в морду озерному гаду и бросился в сторону. Рубаха взлетела, разбросав рукава, и накрыла голову атакующего змея. Он влетел в распахнутую дверь. В коридоре затрещала проломленная задняя стенка. Бригантина содрогнулась от протараненных насквозь переборок. Мирослав откатился в сторону, стараясь не попасть под удар. Он узнал этот капюшон за головой, вспомнил убитых в пещере гаденышей и понял, зачем, вернее, за кем пришло чудовище.
Стряхивая с себя обломки досок и куски вант, змей выскользнул из прохода. Мирослав развернулся и, коротко разбежавшись, нырнул за борт. Над его головой брызнули во все стороны резные столбики ограждения. Мелькнула в воздухе темная лента тела. По ушам хлопнул громоподобный всплеск. Глубина озера тут была от силы полтора человеческих роста, и воин почти сразу достиг дна. Оттолкнувшись ногами от илистой жижи, он проскользнул под килем и вынырнул с другого борта, где висел трап.
Вскарабкавшись на крутую скулу корабля, Мирослав перевалился через леер и огляделся в поисках оружия. Ничего подходящего, только пушка на корме. Лезть в трюм — значит терять драгоценное время. Черт! Ужасная голова с шевелящимися, будто ощупывающими воздух крыльями поднялась над бортом, похожая на загипнотизированную дудочкой факира кобру. Развернулась к Мирославу и зашипела.
Кто-то откинул крышку люка, пытаясь выбраться из кубрика. Мирослав прыгнул ногами вперед, налетел на вылезающего солдата, и они вместе рухнули на настил нижней палубы. В светлом прямоугольнике над их головами пронеслась ушастая тень. Русич нащупал эфес меча на перевязи барахтающегося испанца и оторвал его вместе с ножнами. Вскочил на ноги и, расталкивая выбегающих навстречу солдат, бросился на корму, где виднелись два открытых иллюминатора.