– Сказал – сделай, – повторил Джамалудин. Он был бледен, как смерть. На висках его Аргунов заметил капли пота. Командующий стал потихоньку приподниматься из кресла вслед за своим носом.
– А-а! – закричал генерал. В следующую секунду его сапог запнулся за ножку стола, генерала повело, Джамалудин отпустил его, и командующий с громким хлюпом упал – но не на пол, а на стол, прямо посереди штабной карты, заставленной бутылками с водкой и закусью. И захрапел.
Джамалудин резко повернулся и вышел из дома. Вслед за ним вышли остальные аварцы.
Полковник Аргунов подумал и шагнул вслед за ними.
Та к получилось, что улица, на которой находился штабной дом, в этом месте резко изламывалась и уходила вниз, мимо старой мечети, и поэтому, когда полковник вышел на улицу, он оказался как бы на огороженной камнем площади, нависавшей над нижним пролетом мостовой.
Аргунов глянул вниз и увидел Джамалудина. То т стоял в окружении десятка людей и о чем-то говорил по-аварски. Джамалудин закончил говорить, и его люди стали расходиться.
Двое бойцов подошли к подъехавшей «ниве», набитой автоматчиками, остановили ее и о чем-то стали шушукаться. А еще один заговорил со стариком в папахе, который медленно поднимался к мечети. Старик остановился и с достоинством оперся о палку, и тут же вокруг старика и бойца остановились еще шестеро.
Аргунов прикинул и понял, что история о том, как русский главнокомандующий выматерил Джамалудина, станет известна всему ополчению минут через пятнадцать. Такой скорости распространения информации позавидовал бы даже «Рейтер».
Полковник был храбрым человеком, но против своей воли он почувствовал, как по затылку его ползет дрожь. Он на собственной шкуре знал, что такое Кавказ и что такое кавказские села: круговая порука, всеобщая молчаливая ненависть, – ненависть, которая днем превращала лица в непроницаемые маски, а ночью превращалась в снайперские пули. Он был рад, что на этот раз чеченцы напоролись на то, на что напарывались федералы. И что Арзо Хаджиев впервые в жизни чувствовал то же, что четыре года назад чувствовал сам Аргунов, прижатый шквальным огнем к асфальту на площади Минутка.
Еще несколько таких разборок – и эти люди могут решить, что дерутся не на той стороне. А может быть, они решают это прямо сейчас, сидя на корточках у мечети, неторопливо переговариваясь друг с другом и посматривая на немногочисленных русских солдат.
Было около половины второго. Людей на площадке, на которой стоял русский полковник, становилось все больше, почти все они были с оружием, потом откуда-то почти над головой Аргунова прозвучал призыв к молитве, и люди стали на колени, совершая намаз.
Аргунов понял, что горцев вокруг так много, что они все не поместились в мечети, – а ведь мечеть была рассчитана на две тысячи мужчин.
Полковник Валерий Аргунов, кавалер Ордена Мужества и уроженец маленького сибирского села, затерянного в глухой тайге на севере Красноярского края, молча стоял у каменного парапета, и смотрел, как молятся Аллаху те, кто еще час назад обнимался с его бойцами и угощал их хлебом и мясом.
Потом намаз закончился, люди встали с ковриков, и Аргунов заметил в низенькой двери мечети худую изломанную фигуру Джамалудина Кемирова. Он был, как всегда, сосредоточен, и темные глаза его без улыбки глядели куда-то поверх головы полковника. Аргунов дорого бы дал, чтобы узнать, о чем молился Джамалудин.
Лидер аварского ополчения подошел к русскому и коротко сказал:
– Поехали.
– Куда?
Джамалудин внимательно посмотрел на командира «Альфы».
– Ты думаешь, Арзо и вправду собрался умереть? Послушай, я знаю его семь лет, и если на моих глазах эта лиса сунула лапу в капкан, значит, эта лапа деревянная.
В шесть вечера, когда солнце падало в расщелину водопада, окрашивая воду в киноварь и золото, Арзо заметил, что за водопадом копошатся какие-то фигурки. Фигурки скоро исчезли в лесу, а через полтора часа к Арзо пришел Ханпаши и два паренька из Куршей. Одному было двенадцать, а другому четырнадцать. У того, которому было двенадцать, два года назад на пасеке убили сестру. Следствие докопалось, что это сделали пьяные солдаты.
Еще вчера Арзо велел мальчишкам убираться, но они столковались с Ханпаши, и днем он ушел вместе с ними.
– Там за водопадом есть пещера, – сказал Ханпаши, – только там очень узко. Я не пролезу. Вот даже он не пролезет, – и Ханпаши показал на того из пацанов, которому было четырнадцать.
Отряд, который вышел с Арзо, насчитывал всего восемнадцать человек. У них не было с собой ни запасов еды, ни спальников, – ничего, кроме оружия, фонарей, веревок, и нехитрых альпинистских приспособлений. Ни один из бойцов отряда не весил больше шестидесяти пяти килограмм. Сам Арзо в это время весил шестьдесят два.
К часу ночи, промокнув до нитки, они забрались в холодную пещеру. В узком свете фонаря Арзо видел мокрые черные камни и похожие на пенисы сталактиты, – полупрозрачные, красноватые, с какими-то вздыбившимися наплывами. В глубине усеянного острого зубками рта пещеры тени падали куда-то вниз, в битумную мглу пищевода.
Если паренек сможет вспомнить дорогу и не перепутает бесчисленные проходы и повороты, то часов через пять они дойдут до вентиляционного колодца Куршинского туннеля. Дальнейшие планы Арзо зависели от того, пройдет ли по тоннелю какая-нибудь тяжелая техника и от того, насколько хорошо охраняют устье тоннеля с тыла.
Самым жутким оказался первый километр пути. Узкий ход быстро превратился в трещину в породе. Трещина сначала была наполнена стоячей водой, а потом вдруг ушла куда-то до самого ада. Люди ползли растопырившись, упираясь ботинками в стены, сдирая до крови пальцы, чтобы не провалиться вместе с трещиной и не застрять так, что потом будет некогда вытаскивать.
Потом ход пошел понемногу наверх, расширяясь и вздыбливаясь. Скала крошилась под ударами Арзо, когда он вгонял в нее стальные крючья. Арзо всполз наверх и вытянул по веревке следующего бойца. Потом он отдыхал, пока боец вытягивал остальных.
Они оказались в круглой куполообразной пещере. Та м сделали короткий привал и напились из черного озерца с гладкой, как зеркало, водой. В свете фонарика Арзо заметил на куполе пещеры какие-то рисунки. Из пещеры расползалось три отнорка, и паренек повел их тем, который был самый широкий. На этот раз идти было гораздо легче. Пещера ветвилась, как корни дерева, они даже прошли по старому штреку, и один раз, тихо тронув Арзо за рукав, паренек показал наверх. Там, высоко-высоко, сияла яркая снежинка звезды, на Арзо пахнуло свежим горным воздухом.
Аварский паренек – звали его Салаудин, – держался очень хорошо. Ему было всего двенадцать, и, как и многие дети в этом возрасте, он думал о подвигах, а не о смерти. Чеченец поклялся, что если они выберутся отсюда живыми, он воспитает из этого паренька второго Шамиля.
Они снова оказались где-то близко к поверхности, по их лицам пронесся порыв сквозняка, Арзо ощутил под пальцам склизкий мех лишайников, – наверняка днем сюда попадал свет. Потом опять пришлось ползти ужом, втягивая живот и подтаскивая за собой автомат, обмотанный тряпкой, чтобы не стучал о камни.
Арзо и Салаудин первыми спрыгнули с двухметровой высоты в длинный тоннель, склизкий и мокрый, со стесанной плоской стеной и остатками сгнившей крепи у каменного свода.
– Тише, – сказал Салаудин, поднимая руку и выключая фонарик. Рядом с ними мягко спрыгнул еще один боец. И еще один. А потом Арзо сделал шаг в сторону, и в то место, где он только что стоял, ударила граната из подствольника.
Взрывной волной Арзо отбросило в глубь штольни. Он откатился к скале, сорвал с пояса ракетницу и выстрелил. У него и его людей не было приборов ночного видения. Арзо надеялся, что у противника они были.
Кипенно-белый свет плеснул во все углы подземелья, на мгновение освещая окольцованный сгнившей крепью тоннель и фигурки застывших в нем людей, Казалось, они свисали с потолка, как летучие мыши. Одна из фигур заорала по-аварски, Арзо дернул к себе Салаудина, убирая мальчишку с простреливаемого насквозь пространства, и последнее, что он успел заметить, когда мальчик вытянул руки и упал на живот, словно ныряя в смерть, – это то, обо что споткнулся Салаудин. Это была узкая проволока, перетягивающая тоннель на уровне щиколотки, проволока, о которую каким-то чудом, или инстинктом, не зацепился в полной темноте сам Арзо.
А затем грохнул заряд, забитый прямо в скалу, и на чеченца обрушились тонны горной породы.
Когда Арзо очнулся, было уже светло.
Сквозь провал над самой головой Арзо пробивался узкий луч солнца, и Арзо показалось, что он был без сознания совсем недолго. Но Арзо знал, что это обманчивое впечатление. Человек никогда не помнит, сколько он был без сознания.
Он лежал, наполовину засыпанный землей и скальной породой. Рядом из-под вросшей в пол скалы торчала детская кисть и расплющенный ствол. Двенадцатилетний Салаудин умер, так и не выпустив: ни пули во врага, ни оружия из рук.
Арзо попытался подняться, но оказалось, что левая рука его не слушается.
Тогда Арзо стал отгребать от себя породу правой, и когда он расчистил все, то оказалось, что его левая рука, от локтя и ниже, раздавлена той же скалой, которая стала могилой Салаудина. Нечего было и думать что-то сделать со скалой, да и вряд ли что-то от руки осталось. Зато Арзо удалось выгрести из-под мелкой породы неповрежденный «калашников».
Арзо вытащил из-за берца десантный нож и разрезал превратившуюся в лохмотья «разгрузку». Из «разгрузки» он свил прочный жгут и перетянул, как мог, плечо. После этого он стал пилить то, что осталось от его руки.
Арзо понадобилось два часа, чтобы закончить работу. Потом он немного полежал, встал и пошел по сгнившим шпалам, уводившим вверх по тоннелю.
У выхода из штольни никого не было. Арзо оказался в горном лесу, таком густом, что в нем было только два направления – вверх и вниз. Арзо сообразил, что он находится на западном склоне Ялык-тау, обращенном к селу, и что до вентиляционных колодцев тоннеля, действительно, должно быть не больше полукилометра.