– А кого же он должен убивать? – спросил Джамалудин.
И «Хаммер» плавно въехал в ворота дома на горе.
Этот вечер Кирилл впервые провел как гость, а не как московский инспектор или потенциальный пленник.
Гостей было много; после вечернего намаза приехал Арзо и привез кунаку роскошный подарок: венгерский «гепард» калибра четырнадцать с половиной миллиметра. По виду эта штуковина представляла собой что-то среднее между снайперской винтовкой и авиационной пушкой; в ней было без малого два метра, вместо приклада она опиралась на целый агрегат с гидропневматическим тормозом, а ее пуля брала 25-миллиметровую броню на дальности в шестьсот метров.
Мужчины собрались во дворе возле «гепарда», по очереди ложились с ним, как с женщиной, и восхищенно цокали языками. Откуда-то набежала целая стайка мальчишек, и Хаген принялся объяснять им, как стрелять из этого оружия. В конце концов винтовку разобрали и положили в багажник «Мерса», уговорившись отправиться на стрельбище прямо с утра.
Наконец все сели в огромной банкетной зале с каменным полом, длинным столом, и широкими диванами.
Арзо на кане играл в нарды с Гаджимурадом – высоким двадцатитрехлетним парнем, сыном Шапи Чарахова; в углу тихо шуршал телевизор, по которому показывали какой-то турнир по вольной борьбе, и Ташов сидел перед телевизором на корточках, внимательно наблюдая за схватками.
Разговор болтался туда-сюда. Главу соседнего района недавно подстрелили во время пикника, подойдя с моря на быстром катере, и Арзо с Гаджимурадом спорили по этому поводу. Арзо одобрял киллеров, потому что это был первый случай в истории республики, когда киллеры не только ушли в катере, но и стреляли с катера. А Гаджимурад возражал, что киллеры вели себя глупо, потому что с лодки стрелять в человека далеко, и к тому же лодку болтает вверх-вниз.
– Что ж хорошего, – сказал сын начальника милиции города Бештой, – три пули в человеке, а человек жив.
– Это точно, – согласился его отец, – морем надо уходить, а стрелять с моря смысла нет. Ты, Гаджимурад, учти: если будешь с моря стрелять, да еще и в шторм, никогда не попадешь.
Было уже часов десять вечера, когда дверь распахнулась, и в залу снова вбежали дети, а вслед за ними вошла Мадина, в синем мешковатом платье и белом платке, и когда Джамалудин взглянул на нее, Кирилл снова увидел другого Джамалудина: расслабленного и улыбающегося, как будто оставившего всю свору гнавшихся за ним шайтанов во дворе, вместе с бронированным «Мерсом» и лежавшим в его багажнике бронебойным «гепардом».
Кирилл смотрел на детей, затеявших тут же возню, и на взрослых племянников Джамалудина, и на полную пожилую женщину, накрывающую на стол (кажется, это была его свекровь), и он вдруг вспомнил холодный московский пентхаус с видом на Христа-Спасителя, хохочущих девиц на холостяцких вечеринках и холеные улыбки официантов в дорогих ресторанах. Почему-то подумалось, что ему никогда не придется отвечать за стольких родичей и стольких друзей; и что родичи и друзья никогда не ответят за него.
Джамалудин сел в кресло около камина и расставил фигурки на шахматном столике; один из подростков, лет пятнадцати, сел напротив.
Другой мальчик, лет шести, подбежал к огромному Ташову, который на корточках больше всего походил на врытый в землю БТР, вскарабкался ему на спину и стал шлепать ему по голове кассетой в пестрой обертке. Ташов осторожно отобрал кассету. В огромной руке Ташова она выглядела как шоколадка.
– Я хочу мультфильм! – требовательно сказал мальчик, – я хочу «Ну, погоди!»
– Э, – сказал Арзо, отрываясь от нард, – кто тебя научил смотреть этот дурацкий мультфильм? Это вредное кино. Это кино специально придумали русские, чтобы насолить чеченцам. В этом кино заяц побеждает волка! Я не могу позволить, чтобы мой внук смотрел такие неправильные фильмы!
– Послушайте, Арзо Андиевич, – сказал Кирилл, – ну при чем здесь чеченцы? Это просто мультик про зверей.
– Ну и снимали бы свой мультик про своего медведя, – сказал полковник ФСБ и Герой России Арзо Хаджиев, – взяли бы и сняли, как один волк стаю медведей на танке сжег. А чего вы снимали про нашего волка?
Кирилл растерялся и не мог понять, как реагировать на такое прикладное литературоведение, но в этот момент в разговор лениво вмешался Шапи.
– Это почему же волк – ваш? – спросил начальник милиции города Бештой.
– Ты на наше знамя посмотри, – ответил Арзо.
– Эй, что я буду смотреть на ваше знамя! Когда аварский волк был на аварских знаменах, чеченцы платили дань Омар-хану! Это вы украли нашего волка!
– Клянусь Аллахом, – сказал Арзо, – волк – чеченский волк, так же как земли Бештоя – чеченские земли. Или ты с этим тоже будешь спорить?
Кирилл напрягся, потому что разговор вспыхнул слишком быстро, как вспыхивают угли, на которые плеснули бензином, но в эту секунду в зале появился молодой парень с сотовым, и Джамалудин взял протянутую ему трубку.
– Да, – сказал Джамалудин, – да.
Выключил трубку и сказал, ни к кому особо не обращаясь:
– Магомед-Гусейна убили. Халинского. С площадки над туннелем стреляли.
Кирилл хотел было спросить, как сподручней стрелять – с моря на катере или с площадки над туннелем, но посмотрел на лица присутствующих и осекся. По-видимому, Магомед-Гусейна собравшиеся знали куда лучше, чем уцелевшего главу района, и технические достижения киллеров здесь никто обсуждать не собирался.
– Говорил я ему, чтобы ездил на броне, – мрачно сказал Шапи.
– Слушай, ты сам без брони ездишь, – ответил Джамалудин.
– Я – мент, – возразил Шапи.
– А он кто?
После известия об убийстве неведомого Кириллу Магомед-Гусейна вечер стал утихать. Женщины увели детей. Хаген, Шапи и Гаджимурад уехали. Джамалудин распрощался с гостями и пошел спать.
В гостиной остались только трое: Ташов, которого после смерти матери Джамалудин поселил в гостевом домике; Кирилл, который ночевал сегодня в усадьбе, да Арзо Хаджиев. Будучи кунаком Джамалудина, он бы нанес ему смертельную обиду, если бы заночевал в каком-то другом месте.
Кирилл, развалившись на кане, смотрел телевизор и краем глаза косился на Арзо. Калека с обезображенным лицом по-прежнему оставался для него загадкой. Он сдался федералам; он выполнял самые страшные их приказы. Он получил Героя России за войну против собственного народа, и пол-Чечни пугало его именем детей: но хотя этот волк потерял одну лапу, Кирилл сомневался, что он научился стричь когти на оставшейся.
Арзо и Ташов между тем вышли на середину зала и стали драться. Шансов у однорукого чеченца не было никаких. Он был легче чемпиона мира на добрый центнер, и несмотря на все свое проворство, через полминуты получил страшный удар в корпус, швырнувший его, как сухой лист, вдоль стола. Арзо поднялся, снова полез драться, и снова получил по ребрам. Кирилл не понимал, зачем Арзо затеял эту небезопасную и унизительную для него возню.
Наконец Ташов провел удар в третий раз, и чеченец минут пять лежал на ковре, приходя в себя. Он был как кошка, залетевшая в пасть к ротвейлеру. Кирилл подошел к нему и протянул руку.
– Может, хватит? – сказал Кирилл.
Глаза Арзо взблеснули.
– Эй, Ташов, – откликнулся Арзо, – я больше не буду с тобой драться. Я с кем-нибудь другим подерусь. Вот с Кириллом. А?
Арзо схватился за протянутую руку русского и упруго встал. Его черные с красной подсветкой глаза глянули прямо в глаза Кирилла. Странное дело, но сейчас, когда Кирилл стоял на ковре напротив чеченца, тот больше не казался одноруким доходягой веса пера. Он был как плетка, свитая из буйволиной кожи: упругая, худощавая, бьющая насмерть.
Кирилл понял, зачем Арзо затеял драться с чемпионом мира по кикбоксингу в абсолютном весе. И понял, что сейчас он получит за все, включая штурм Грозного, недавнюю проверку Таркентского винзавода, и унижающий достоинство чеченского народа клеветнический мультфильм «Ну, погоди!».
И в эту секунду зрачки Арзо изумленно дрогнули, и Кирилл обернулся, чтобы проследить за его взглядом.
У балюстрады, оторачивающей край двусветного зала, стоял Джамалудин. Глаза его были широко открыты, и руки сжимали перила, но Кирилл сразу понял, что с аварцем что-то не так. Начать с того, что он был в одних трусах, а Джамалудин вряд ли позволил бы себе расхаживать полуголым перед кем бы то ни было. Даже в спортзале он носил длинные шорты и майки с рукавами до локтя.
Джамалудин спустился с лестницы и уверенным шагом прошел мимо своих друзей. Никто не пошевелился и не окликнул его, но когда Джамалудин вышел во двор, все трое тихо последовали за ним.
Джамалудин спустился к «Мерсу», открыл багажник и стал в нем копаться. Когда он выпрямился, в его руках был тяжелый ставосьмидесятивосьмисантиметровый ствол «гепарда». Джамалудин поставил винтовку на землю и стал ее собирать. Его движения были такими уверенными, словно он делал намаз.
Потом, держа винтовку в руках, Джамалудин все тем же уверенным шагом вернулся в дом и поднялся на второй этаж.
Кирилл и Арзо пошли за ним.
Джамалудин зашел в свою комнату, так поразившую Кирилла скудостью обстановки, забрался с винтовкой под одеяло и тут же затих, прижимая ее к себе, как любимую женщину.
Чеченец и русский переглянулись. Никто из них не решился отобрать у Джамалудина оружие. И никто не знал, что сказать Джамалудину завтра, когда он проснется в обнимку со снайперкой весом в двадцать килограмм.
Кирилл заехал в Бештой-10 на следующий день.
Над базой с оглушительным ревом заходил на посадку чартер из Турции, возле ворот стояла очередь из грузовичков и автобусов, и начальник базы, генерал Селиверстов, похрапывал в кабинете рядом с бутылкой водки.
Кирилл осмотрел пейзаж и, поколебавшись, вызвал к себе кого-нибудь из военной контрразведки. На вызов явился сорокалетний испитый парень с глазами, в которых не было ничего человеческого. Звали его майор Рачковский.