– За этого француза, – сказал Асхаб, – Шамиль потом устроил порядочную выволочку. Он даже искал тех ребят, которые отрезали ему голову. Конечно, он не мог им ничего предъявить, потому что это был их товар и их дело, но если бы он узнал, что француза украли по наводке ФСБ, он бы меня порвал. А я его украл прямо на пару с майором, и этот майор, сука, все это дело снимал.
Асхаб замолчал и несколько мгновений сидел, закрыв глаза. От него нехорошо пахло, и Кирилл с торжеством понял, что этот чертов террорист обгадился еще в машине. А потом Кирилл сообразил, что этот человек провел в багажнике четыре часа и мог обделаться совсем не от страха.
– Поесть дай, – внезапно сказал пленник, – я с утра не ел.
Джамалудин кивнул, и Ташов, тоже присутствовавший на допросе, тихо вышел за дверь.
– Потом, – сказал Асхаб, – они меня взяли после вторжения. Менты взяли, били так, как ты не бьешь. Ты думал, что это ты меня выкупил. А на самом деле меня отмазал Комиссаров. Он был тогда в Нальчике. Они меня вывезли в Пятигорск и довольно много заставили наговорить.
– На кого?
– На всех, кого знал. На Арзо. На тебя. Комиссаров очень хитро все развел. Он мне говорит: «Вот, Арзо теперь на нашей стороне. Как ты думаешь, ему можно доверять или нет?» Мне не было жаль Арзо. Он нас всех завел в ловушку, а сам переметнулся к кяфирам. Если бы неверные перестали доверять Арзо, это было бы только хорошо.
– И на Джамалудина ты тоже дал показания? – спросил со своего стула Кирилл.
Асхаб чуть выпрямился.
– Это все случилось из-за него. Если бы не он, я был бы имамом Бештоя. Если русские сами меня спрашивают, можно ли доверять Кемировым, неужели ты думаешь, я упущу возможность поссорить его с русскими?
Дверь подвала отворилась совершенно без скрипа, и в ней показался Ташов с глубокой миской. Сладкий запах куриного бульона смешался с запахом мочи. Пока Асхаб торопливо ел, Кирилл машинально попытался закурить. Джамалудин растоптал его сигарету, а потом забрал у него всю пачку и прибил ее к полу каблуком. Звук лопнувшей смятой картонки шарахнул по подвалу, как выстрел.
– Что было дальше? – спросил Джамалудин, когда Асхаб покончил с бульоном.
– Когда я дал показания, они меня отпустили, а ты устроил меня директором роддома. Я думал, что дешево отделался. Я ведь никого не сдал. Я ни слова не написал на пользу кяфирам. У меня лечились ребята, которых искали, и я ни одного не сдал. А потом приехал Ваха со своей темой насчет авиабазы.
– И ты сдал его Комиссарову?
– Нет. Я… я поехал в Пятигорск, по делам, а там меня вдруг взяли из гостиницы и привезли к Комиссарову. Он завел беседу издалека. Он сначала спрашивал о ситуации в республике, про Заура, про президента, а потом он вдруг спросил, почему я не сообщил ему о готовящемся нападении на Бештой-10.
– А откуда он знал?
– Понятия не имею. Наверное, у него были еще стукачи. Но он знал все. Он даже знал, где Ваха, а ведь Вахе квартиру снял я. А потом он говорит: «Послушай, Асхаб, мы всегда помогали друг другу. Ничего из того, что ты сообщал нам, не было невыгодно тебе. Ничего из того, что мы просили тебя сделать, не приносило вреда тебе и твоим друзьям. Как ты относишься к президенту республики?
Кирилл даже вздрогнул. При чем здесь был президент Асланов?
– Я говорю: «Как я отношусь? Из-за него людей сажают на бутылку и вырывают им ногти». Тогда Комиссаров говорит: «Послушай, Асхаб, ты же видишь, что вам не взять авиабазу. Ты, как человек местный, будешь руководить операцией на месте. Когда вас отгонят от базы, заведи Ваху в роддом. Посидите два дня, а потом мы вам откроем коридор. Мне нужен предлог снять вашего президента. Ты поможешь мне, а я тебе». Тут я испугался и сказал: «Я не могу на это пойти». А Комиссаров ответил: «Если ты это не сделаешь, мы скажем, что это ты сдал план операции».
– И ты согласился? – спросил Джамалудин.
– Клянусь Аллахом, Джамалудин, – разве я мог подумать, что роддом взорвется?! Комиссаров сказал, «нам это нужно, чтобы снять президента Асланова». Он сказал: «Не то что ни один волос, ни одна сопля не пропадет из носа детей». Разве тебе было б вредно, если бы сняли президента?
Асхаб внезапно замолчал и, подавшись вперед, обвел окружавших его людей злыми гвоздиками глаз.
– Ты думаешь, – сказал Асхаб, – у них мало стукачей? Ты думаешь, федералы не знают, зачем ты шаришься по горам? Да я клянусь Аллахом, что в этом подвале стоит два стукача, а то и три, не считая вот этого русского. Ты думаешь, он с тобой просто так закорешился? Я тебе говорю – они знают каждый твой шаг. За два месяца до нашего нападения спецслужбы ползали по всему Бештою, а ты до сих пор думаешь, что «Альфа» оказалась на базе случайно?
Кирилл искоса поглядел на Джамалудина. Аварец стоял, заложив руки за спину, и совершенно прямо, и в свете золотушной лампочки кожа его была серой и осунувшейся. Кирилл не видел выражения его лица, но он заметил у виска Джамалудина, чуть пониже жесткой кромки черных волос, несколько капель пота.
– А теперь, – сказал Асхаб, – когда я все рассказал, бери меня и делай что собирался, только не забудь сделать то же самое с этим русским, потому что он такой же агент Комиссарова, как и я, и разводит тебя на то, что нужно федералам.
Джамалудин повернулся и смерил взглядом Кирилла с ног до головы.
– Это ложь, – заорал Кирилл, – он все выдумал, Джамалудин, от первого и до последнего слова, кроме своих доносов! У тебя нет никакого подтверждения его словам! Он бегал от тебя, он знал, что ты делаешь с террористами, и он выдумывал эту историю годы! Ваххабиты готовы дать все, чтобы поссорить тебя с федералами!
Джамалудин криво улыбнулся и сказал:
– Если он выдумал, он пожалеет.
Кирилл взглянул в его глаза и с ужасом убедился, что они совершенно стеклянные.
– Послушай, Джамалудин, – сказал русский, – эта история слишком хороша. Ты ненавидишь Комиссарова. Он разводит тебя и твою семью. И тут вдруг является человек и рассказывает, что Комиссаров не лучше Вахи Арсаева.
– Конечно, не лучше, – спокойно сказал Джамалудин, – даже Ваха не хотел взрывать роддом. Он хотел удрать. А твой начальник – он спокойно пожертвовал женщинами и детьми. Ты знаешь, что за убитую женщину в случае примирения платят в два раза дороже? За женщину убивают двух мужчин! А твой начальник – убил сто пять женщин.
– Это в любом случае не так! – заорал Кирилл, – даже если Комиссаров… даже если это правда… в чем он виноват? В том, что хотел снять президента Асланова? Он же тоже не знал, что…
В следующую секунду Джамалудин схватил Кирилла за воротник. Темные, совершенно безумные глаза аварца глядели сквозь русского, как сквозь стекло.
– Он не мог хотеть снять президента Асланова, – глухим голосом проговорил Кемиров. – Он встречался в это время раз в неделю с Зауром и со мной. Он говорил, что не может снять Асланова, но что он построит в Бештое горнолыжный курорт с резиденцией президента РФ. Человек не может одновременно обещать построить в городе филиал Кремля и зазывать в роддом террористов.
Все слова вышибло у Кирилла из головы, как пробку из бутылки с шампанским. Он наверняка бы потерял равновесие и упал, если бы Джамалудин не держал его, как кутенка. Поэтому русский только пошатнулся, шоркнул ботинком по цементу и, поспешно ступив назад, рухнул на стул.
– Это… неправда, – сказал Кирилл, – Зачем? Господи, Джамалудин, если он это сделал, то – зачем?
– Я это спрошу у него лично, – спокойно отозвался Джамалудин, – Хаген, сколько наших охраняет Красный Склон?
Было два часа дня, когда белый «Хаммер» Арзо Хаджиева въехал в Куршинский тоннель. Проехав с полтора километра, «Хаммер» чуть притормозил, из него выкатились две темные фигурки и тут же растворились в склизком мраке вентиляционной шахты.
Спустя пять минут Арзо выехал наружу, и никто на блокпосте у въезда в тоннель не заметил задержки.
Старшего из тех, кто выскочил из джипа Арзо, звали Абдурахман Язаев.
Двадцатисемилетний Абдурахман не очень-то любил оружие. Он куда больше любил Коран, и он был лучшим учеником старого имама одной из торбикалинских мечетей. Потом он получил стипендию от Заура Кемирова и на пять лет уехал в Сирию. Когда он вернулся, он стал имам-хатыбом мечети вместо своего покойного наставника.
Кроме этого, Язаев довольно много выступал по телевизору и писал в газетах. В своих статьях он писал о необходимости вести джихад против самого себя, а не против врагов, и нельзя сказать, чтобы он писал не то, что думал.
Однажды ночью Язаев возвращался пешком домой (он вообще был небогатый человек и не мог позволить себе собственной машины) и увидел, что возле мусорных бачков во дворе стоит серый «Хаммер», и на его капот опирается худощавый, чуть выше самого Язаева человек в черных брюках и черной рубашке, с гладким смуглым лицом и глазами цвета смолы. Абдурахман узнал Джамалудина Кемирова.
– Салам, Абдурахман, – сказал Джамалудин.
– Ваалейкум ассалам, – осторожно ответил Язаев.
– Говорят, ты вчера судил какой-то спор между человеком и его бывшей женой, – сказал Джамалудин.
– Это правда, – сказал Язаев.
– Говорят, ты во время этого спора сказал, что Ваха Арсаев заслужил своими делами рай.
Тут имам-хатыбу стало немного страшно, но он постарался не подавать вида.
– Джамалудин Ахмедович, – сказал Абдурахман, – я не воин, я ученый человек. Я сказал, что Ваха не будет в Вечном Аду, если он раскаивается в содеянном. Ведь роддом взорвался не по желанию Вахи, а по предпопределению свыше, и как может Аллах заставить человека отвечать за то, что свершилось по предопределению?
Джамалудин молча выслушал это объяснение, а потом он нагнул голову и боднул Абдурахмана в живот. Абдурахман пролетел три метра и ударился об асфальт так, что сломал руку. Джамалудин подошел к нему и ударил еще раз, носком ноги по почкам.
– Это тоже предопределено, – сказал Джамалудин.