Пока она не открывает дверь. Волосы у нее теперь светлые, а не розовые, и на ней укороченные черные легинсы, белая майка и биркенштоки. Томас впивается в нее взглядом. Это она.
– Лора.
Она озадаченно смотрит на него лишь какое-то мгновение и говорит:
– Томас.
Он чувствует себя совершенно растерянным и не знает, что ей сказать.
– Хм, – произносит Лора. – Что ты здесь делаешь?
Томас лезет в карман и достает оттуда пачку конвертов.
– Я получил твои письма.
Лора поднимает бровь.
– Ну да, разумеется. Я достаточно их тебе написала.
– Нет, – поясняет Томас. – Дело в том, что я получил твои письма только что. Всего два месяца назад. Моя мама… в общем, она их от меня прятала.
Лора поднимает вторую бровь.
– О… Как она там?
– Умерла.
– Понятно, – кивает Лора и, помолчав, добавляет: – Сочувствую. Мне очень жаль.
Потом она бросает на него прищуренный взгляд.
– Слушай, Томас. Твое лицо…
– Ах, да. – Он вспоминает Роберта с его маркером и, послюнявив палец, трет бровь. – Вчера вечером было черт знает что. Под видом тематической вечеринки «Звездный путь».
Лора улыбается, и Томас чувствует, что его сердце переполняется до такой степени, словно вот-вот разорвется. Дрогнувшим голосом он говорит:
– Я должен был поехать тогда с тобой. В Лидс.
Улыбка исчезает с ее лица.
– Томас. Это было давным-давно.
Он кивает и, чувствуя, что губы у него дрожат, не решается снова заговорить. Лора смотрит на него с любопытством.
– И ты приехал сюда только для того, чтобы сказать мне это?
Томас опять кивает.
– Ну, просто я сейчас был в Ньюкасле. Тут у меня мальчишник. Но я решил устроить его в Ньюкасле, узнав, что ты живешь здесь.
Лора моргает.
– Мальчишник? Так ты женишься?
– Через три недели, – говорит Томас. – Но…
И это «но» повисает в воздухе между ними, качаясь на волнах пьянящего аромата цветов в саду, вплетаясь в ленивый полет жужжащих пчел, цепляясь за тонкую, колеблющуюся на ветру паутину.
Дверь за спиной Лоры открывается, и оттуда появляется мужчина с коротко остриженными волосами, в шортах и футболке, вытирающий руки кухонным полотенцем. Бросив взгляд на Томаса, он хмурится и спрашивает:
– Всё в порядке, дорогая?
Он валлиец, и на секунду Томас задумывается – не тот ли он самый студент-медик и игрок в регби, чье невероятное достоинство Лора так воспевала в своем письме много лет назад? Только сейчас он замечает обручальное кольцо на ее пальце.
– Да, все хорошо, – отвечает Лора. – Этот человек продает страховки. Я сказала ему, что у нас всё есть.
– У нас всё есть, – кивает мужчина – муж Лоры – и кладет руку ей на плечо, с любопытством глядя на Томаса: – В любом случае спасибо за предложение.
– Да, – произносит Томас, в то время как муж Лоры увлекает ее обратно в дом. – Понимаю. У вас все есть.
Прежде чем закрыть дверь, Лора в последний раз смотрит на него и говорит:
– Ты ведь знаешь, что у тебя на лбу нарисован маркером пенис?
– Черт возьми! – восклицает Клаудия. – А что бы вы сделали, если бы она была не замужем? И как же Дженет? Так из-за этого вы все-таки с ней расстались? Вы встречались с Лорой опять? У вас был с ней роман?
– Думаю, на сегодня достаточно. – Томас сдерживает зевоту. – Остальное будет в следующий день. Вы обещаете, что не сделаете ничего во вред семье Ормерод?
– Обещаю, – говорит Клаудия под аккомпанемент шипения из-за плохой связи. – Очень хочется услышать окончание истории. Я позвоню вам завтра, Шахерезада.
– Но я все равно продолжаю считать, что вы тварь, Клаудия.
Возникает натянутая пауза.
– Томас? Кстати, «Эта замечательная жизнь» – мой любимый фильм тоже.
Соединение прерывается, и Томас некоторое время слушает тишину, размышляя об этих последних словах, а затем отправляется к своему спальному месту, задержавшись лишь для того, чтобы взглянуть в иллюминатор на далекую Землю размером с футбольный мяч.
50Зеленый свет
Элли созывает семейный совет и обрисовывает сложившуюся ситуацию. Джеймс выглядит так, как будто вот-вот расплачется. Глэдис же с довольным видом напевает себе под нос «Jesus Wants Me for a Sunbeam».
– Но почему мы не можем позвонить майору Тому? – спрашивает Джеймс, и его нижняя губа дрожит.
– Потому что, – терпеливо объясняет Элли, – если мы это сделаем, та женщина, Клаудия, будет слушать наш разговор. Она хочет втянуть нас в шоу уродов для прессы. А если это произойдет…
Они оба смотрят на Глэдис.
– Бабушка, ты не могла бы не петь хотя бы минутку? У нас серьезный разговор.
Лицо Глэдис расплывается в широкой улыбке.
– Ой, да, прости, детка. Так и лезет все время в голову воскресная школа. Это с тех пор как майор Том задал мне свой вопрос из кроссворда. Надо бы позвонить ему и попросить, чтобы он мне напомнил его.
– Нет. – Элли сильно сжимает пальцами переносицу. – Нет. Мы не можем больше звонить майору Тому. Пока нет.
– Но мой эксперимент… – бормочет Джеймс. – Я же не справлюсь без него.
Элли поворачивается на диване лицом к брату и кладет обе руки на его худенькие плечи.
– Ты справишься. Ты справишься сам. Ты же смог придумать идею эксперимента. Теперь тебе остается только все это осуществить, верно? Я ходила на встречу с твоим директором. Тебе нужно быть в школе рано утром в субботу. Они заберут тебя оттуда, и вы поедете на поезде в Лондон. Это же будет здорово, правда? Я приготовлю тебе с собой ланч.
– А почему ты не можешь поехать со мной?
– Потому что меня туда никто не приглашал. Да и не могу же я оставить тут бабушку одну…
– Мы усаживались в большой круг, поджав ноги, – говорит Глэдис. – А мистер Тримбл читал нам что-нибудь из Священного Писания. Притчи. Да, да, ту самую я как раз помню. – Она делает паузу и насвистывает мелодию «Jesus Wants Me for a Sunbeam». – Так вот почему мне все время вспоминалась воскресная школа. Что-то там, что-то там… разрывает сердце… что-то там… мудрость. Вот оно. Вот он, ключ. Мудрость. Притчи.
Элли качает головой.
– Ну и как твои успехи с экспериментом?
– Все почти готово. – Джеймс вытирает нос рукавом своей школьной рубашки. – Хочешь посмотреть?
Джеймс полностью расчистил стол в своей комнате, сложив все на полу, чтобы освободить место для картонной коробки, которую Элли принесла домой из отдела свежих продуктов. Только вместо капусты она заполнена теперь картонными перегородками, превратившими коробку в модель их дома на Сантус-стрит: левая сторона представляет первый этаж, а правая – второй. Элли с удивлением отмечает, что Джеймс действительно постарался на славу, раскрасив наружную часть коробки «под кирпич», а внутри воссоздав потускневшую от старости отделку каждой комнаты. Он даже смастерил из кусочков картона и раскрасил мебель – диван, кровати в спальнях и всю обстановку в их крошечной гостиной.
Элли отдает Джеймсу пакетик с принесенными Дэлилом светодиодами и берет в руки вылепленную из пластилина фигурку улыбающегося мужчины в джинсах и футболке. Она смотрит на брата.
– Папа?
Джеймс кивает и выставляет перед ней еще три фигурки.
– Ты. Я. Бабушка.
Элли поочередно рассматривает каждую из них.
– Ух ты… это вообще! Как здорово у тебя все получилось, Джеймс!
– Я покажу тебе, как это работает, – говорит Джеймс, забирая фигурки обратно и помещая бабушку на кровать, Элли – на диван, а самого себя – в свою комнату. – И еще представь, что на наружной стене, рядом с дверью, приделаны светодиоды. В реальности они, конечно, должны быть не там, а где-нибудь в полицейском участке. Но пока так – чтобы продемонстрировать работу судьям на конкурсе.
– Хорошо, и что дальше?
– Так вот. Представь, что отцу надели специальное устройство – так называемый браслет. Электронный браслет. Он позволяет узнавать, делает ли он что-то хорошее или плохое. Если папа делает что-то плохое, ему не будут уменьшать время наказания. Скорее наоборот, могут даже добавить. Но если он делает что-то хорошее, срок его наказания будут сокращать, чтобы он смог освободиться быстрее. И все это может проходить прямо дома, а не в тюрьме.
– Такое возможно?
Джеймс кивает.
– Да, я узнавал. Это называется домашний арест. Человека могут выпустить из тюрьмы с электронным браслетом, если он отсидел четверть своего срока.
Элли кивает.
– Ладно, показывай. Представим, что лампочки уже установлены.
Джеймс усаживает фигурку Даррена Ормерода в кресло Глэдис.
– Итак, допустим, тебе нужно сделать домашнее задание, и ты попросила папу помочь тебе, но он просто сидит и смотрит футбол или что-то в этом роде. Загорается красная лампочка. Это плохой поступок. – Он кладет фигурку Даррена в кровать. – Или, например, сейчас субботнее утро, он обещал приготовить для нас завтрак, но вместо этого весь день валяется в постели.
– Понятно, это красная лампочка. Но ты помнишь, как ужасны были папины завтраки, а, Джеймс?
Джеймс берет фигурки Даррена и Глэдис и помещает их на кухню.
– А здесь папа разговаривает с бабушкой о старых временах, и ей от этого очень хорошо. Зеленая лампочка.
– О, да, это он умеет. Бабушка всегда так смеется с ним. – Элли чувствует, что к глазам у нее подступают слезы.
– А здесь он сидит на диване с тобой, смотрит твое домашнее задание и говорит, что ты в тысячу раз умнее его и, наверное, пошла этим в маму. И он говорит нам, что очень сильно скучает по маме, но у нас все будет хорошо, мы справимся.
Джеймс сопит и опять вытирает нос рукавом рубашки. Элли чувствует, как по ее щекам медленно текут слезы.
– Да, это он тоже умел. Говорить нам, что все будет хорошо.
Джеймс кладет фигурку самого себя в кровать в своей спальне, а Даррена помещает рядом.
– А здесь, – сквозь подавленный всхлип произносит Джеймс, – здесь папа читает мне сказку на ночь. – Он делает долгий, судорожный вдох. – Он читает мне сказку – книжку про маленького кролика, который очень любит своего папу – сильно-сильно, аж до луны, а тот говорит, что тоже его очень-очень любит – аж до луны и обратно. И главное, что папа-кролик никогда не оставит своего крошку-кролика и этот малыш никогда не будет сидеть один и плакать, оттого что никто не может почитать ему сказку на ночь.