каждым стулом стоял раб с роскошным опахалом из перьев диковинных птиц.
Касик тотонаков стоял перед столами как нашкодивший мальчонка, опустив голову и ссутулившись. На его загривке играли красные пятна, пот лился так, что на белых одеждах все отчетливей проступали темные подтеки. Один из послов, не вставая с места, как камни кидал в него тяжелые, отрывистые фразы.
Де Агильяр, пристроившись так, чтобы его слышали все капитаны, стал переводить:
– Мотекусома страшно разгневан тем, что тотонаки впустили нас в свои поселения. Они, конечно, поплатятся за это. К обычным даням и податям следует добавить двадцать юношей и столько же девушек для умилостивления их божества Уицилопочтли, оскорбленного изменой.
На верховного касика было больно смотреть. С каждым словом мешикского посла он становился все ниже, сжимался, как прохудившийся бурдюк, из которого тонкой струйкой уходит вода.
Кортес надел на голову марион, который до этого держал на сгибе руки, шагнул вперед и положил руку на плечо касика.
– Силой, данной мне богом и императором, я встаю на защиту этого государства и повелеваю взять под стражу послов гордеца Мотекусомы, возомнившего, что он равен богу.
Арбалетчики двинулись вперед и встали вокруг мешикских послов. Рабы с опахалами замерли, по рядам тотонаков прошла легкая рябь, но с места никто не двинулся. Над огромным залом повисла тишина.
– Связать! – распорядился Кортес, и несколько тотонаков тотчас бросились исполнять его приказание. – Отведите их туда, где вы содержите пленников. И глаз с них не спускать.
– Сдается мне, дон Рамон, что мы прямо сейчас объявили войну мешикскому королевству, – нервно хихикнул Альварадо, пихнув Ромку локтем в бок.
Глава двенадцатая
Ветерок, напоенный ароматом цветов, доносил с улиц звуки пира. Тотонаки радовались вновь обретенной свободе. Правда, радость их была не очень искренней. Касики скорее подбадривали и успокаивали себя, зато испанцы гуляли от души, на совесть и с огоньком.
Ромка повозился на соломенном топчане, отвернулся к стене, накинул на голову покрывало и попытался заснуть. Это веселье было ему в тягость. Он поворочался, стараясь устроиться так, чтоб солома не колола бока, покряхтел, повздыхал, сел на кровати и спустил на пол босые ноги.
– Муторно мне чего-то, – сказал Мирославу, лежащему прямо поперек прохода.
– Чего? – Воин поднял голову от сумки, приспособленной вместо подушки.
– Тутошних-то мы, конечно, того… Объегорили. Касика заставили грамоту подписать на верность Его Величеству, защитить посулили. Да разве обережешь его против такого ворога?
– Зато они теперь Кортесу верные союзники. Он теперь их единственная опора. Не за совесть будут помогать, а за страх.
На лестнице, ведущей к их двери, послышались торопливые шаги. Мирослав тенью скользнул в угол. В его руке блеснул нож.
В дверь негромко постучали. В комнату шагнул Берналь Диас, солдат, с которым Ромка вместе принимал боевое крещение на берегу реки Табаско.
– Сеньор де Вилья, – позвал он в темноту.
– Да, Берналь, – ответил Ромка, поднимаясь со скрипнувшей кровати. – Что случилось?
– Тревога. Тотонаки перепились и на радостях решили принести мешикских послов в жертву своему богу.
– Ну и что? Пусть приносят, – буркнул Ромка.
– Велено их отбить. Сбор у ворот через пять минут. – И солдат растворился в дверном проеме.
– Час от часу не легче, – пробурчал молодой человек, надевая кирасу.
Мирослав появился из мрака и стал молча перебирать свой арсенал. Сталь мелодично позвякивала о сталь.
– Не понимаю я все-таки, зачем их освобождать? Пусть бы новые союзники себе праздник устроили. За те страдания и унижения, которые мешики им чинили, стоит расквитаться, – говорил Ромка, спускаясь по лестнице.
– Думаю, наш капитан-генерал хочет ту карту по-другому разыграть.
– Это как?
– Если щенка любить, он вырастет добрым и ласковым псом, – непонятно к чему начал Мирослав. – Если бить, не кормить и с цепи не спускать, он станет злым и кусачим. А если то бить, то ласкать, получится ни то ни се. Пес не сможет ни любить, ни постоять за себя.
– И что это значит?
– Кортес может отпустить послов, вроде как воевать и не собирался. Мотекусома – правитель нерешительный. Он опять начнет гадать, слать на нас войска, нести подарки или обождать, пока мы, силой и отвагой равные богам, сами уберемся. Нерешительный правитель – смерть государству. А мы тем временем еще кого-нибудь в союзники завлечем, окрепнем.
Двор кипел и бурлил. Конкистадоры выбегали из своих комнат, на ходу застегивая ремешки шлемов. По знаку Кортеса всадники подхлестнули коней и гурьбой выехали за ворота. Следом, топоча сапогами, бежала пехота.
На круглой площади уже собралась толпа. Индейцы плотной стеной окружили пять высоких столбов, вставленных в специальные углубления. К четырем толстыми веревками, сделанными из пальмовых волокон, были прикручены мешикские послы. Из толпы то и дело вылетали глиняные горшки, камни и подгнившие фрукты. Ударяясь в обнаженные тела, они оставляли на них синие пятна и сладкие потеки. С разбитых лиц капала кровь. Пятого посла два дюжих индейца тащили к главному храму. Судя по одежде, замаранной засохшей кровью, это были жрецы.
Кортес направил коня им наперерез. Горячий скакун смог остановиться только в нескольких локтях от индейцев. С испугу забыв о пленнике, те кинулись наутек.
Повинуясь сигналу Диего де Ордаса, испанские стрелки подняли вверх аркебузы и поднесли фитили к запалам. Грохот сотряс городские стены, на толпу поползли клубы сизого дыма. Индейцы затрепетали. Опрокинулись жаровни, установленные по периметру площади. Прыснули по земле жадные огоньки. Занялись полы длинных одежд. Напуганные лошади заржали и поднялись на дыбы. Аркебузиры пальнули еще раз.
Через минуту на площади не осталось ни одного тотонака. Солдаты мигом подняли на ноги мешика, сильно потоптанного в давке, и отвязали остальных. Гордые посланцы великого Мотекусомы едва держались на ногах и выглядели плачевно. Кортес велел набросить на их истерзанные тела накидки и вести на квартиры.
Конкистадоры отступали организованно. Стрелки прикрывали отход, меченосцы, подняв щиты, чтоб не угодил случайный камень, вели пленников к крепости, где солдаты уже разбирали столы, чтоб укрепить ворота. Ромка бежал в арьергарде пехотинцев, держа шпагу на отлете. Он удивлялся самому себе. Раньше такое приключение заставило бы его испугаться, а сейчас он действовал спокойно, холодно и как-то слишком уж отстраненно.
Вот и казармы. Меченосцы поскорее протолкнули освобожденных пленников в ворота, и те чуть не налетели на фальконеты, к которым артиллеристы уже подтаскивали ядра и ведра с водой. У источника столпились нотариус, финансист, священники и Марина. Ромка заметил, что она, встав на цыпочки, кого-то высматривала, причем явно не Кортеса. Прекрасная женщина искала взглядом кого-то в рядах пехотинцев, видимо, заметила этого человека, хотела ему помахать, но передумала и отдернула руку, будто от огня. Юноша вдруг понял, что смотрела она на Мирослава.
Пригнув голову, под низким сводом ворот проскочил Кортес. Спрыгнув с коня и бросив повод кубинцу, он быстрым шагом подошел к дрожащим пленникам, закутанным в солдатские плащи, что-то сказал им через запыхавшегося Агильяра, громко повелел интенданту выдать каждому по облачению и исчез в своей комнате.
Солдаты расселись во дворе. Никто не снимал доспехов и не выпускал из рук оружия. Ромка сел на чурку от стола и стал ковырять стыки камней ножнами шпаги. В голове его пыталась уложиться всего одна мысль: как триста человек могут воевать против целой империи, пускай и не знающей стали и пороха? Ответ напрашивался сам собой, но молодой человек просто не хотел пускать его в голову.
На крыльце появился Кортес. Он о чем-то переговаривался с Альварадо. Примета была самая дурная – к очередной драке. Поговорив с капитаном, капитан-генерал снова направился к послам и стал что-то втолковывать им. При каждом слове переводчика глаза мешиков все сильнее вылезали из орбит. Потом один из них протестующее пискнул, поднял руки и заговорил быстро и громко. Видимо, он от чего-то отказывался. Капитан-генерал наседал, потрясая в воздухе костистым кулаком. Наконец посол опустил голову и покорился судьбе.
К фонтану подъехали два всадника. Главу посольства, которого хотели зарезать первым, и еще одного посланца Мотекусомы солдаты подняли и посадили им за спины. Посеревшие индейцы накрепко облапили нагрудники кавалеристов. Те дернули поводья и медленно выехали со двора, следом за ними ускакал Альварадо. Остальных послов увели в дальние комнаты.
Кортес перевел дыхание и взмахом руки позвал офицеров в свою комнату. Ромка поднялся и быстро пересек двор, чуть не налетев по пути на де Ордаса, сверкающего улыбкой из-под подкрученных усов со следами первой седины.
– Вот и настоящее дело, – довольно пророкотал испанский капитан.
– Сплюнь, – по-русски ответил Ромка.
– Что?!
– Да так… Сейчас все узнаем.
Бок о бок втиснулись они в небольшую комнатку, где собрались люди, занимавшие хоть сколько-нибудь значимые посты.
– Кабальерос! – обратился к ним капитан-генерал. – Наша цель – приведение этих земель под руку нашего великого сеньора Карлоса. Я понимаю, что с теми силами, которыми мы располагаем, эта затея кажется невыполнимой. Но мы будем действовать не силой, а хитростью. Я отправил двух спасенных нами послов к их сеньору Мотекусоме с заверением, что мы – верные его друзья, и велел передать, что касик Семпоалы обманул меня и пытался воспользоваться нашей силой. Но мы вовремя разглядели его уловку и освободили пленников. Чтобы их путешествие окончилось побыстрее, я велел доставить их до кораблей на лошадях, а там отвезти по морю и высадить как можно ближе к столице. Думаю, они предстанут пред своим сеньором дней через двенадцать. Надеюсь, это удержит мешиков от военных действий хотя бы на некоторое время. А пока нам надо подумать, как задобрить местного касика. Думаю, воевать с нами они не будут, слишком напуганы, но караулы надо удвоить, спать, не раздеваясь, артиллеристам – прямо у орудий. Вопросы? Предложения?