Хотя, признаться, гнев Кортеса его беспокоил мало. Сурового воина волновала судьба парня, порученного ему. Конечно, Ромка возмужал, стал умнее и постоять за себя может. Но молод он еще, слишком горяч. А сейчас что ни день, то драка с пальбой. Как тут присмотришь, когда ходу к нему нет? Даже ножа нет, не говоря уж обо всем прочем. Надо поискать хоть талашкаланский меч или дубину с острыми осколками.
Ладно, сначала надо себя обустроить, потом и о дальнейшем подумать. Он внимательно высматривал подходящее дерево и наконец заприметил одно, похожее на пальму, на самом берегу ручейка, весело журчащего в траве.
– Матерь божья! Ты посмотри на это. – Мускулистый детина с короткой окладистой бородкой толкнул в бок своего спутника, до горла закутанного в глухой плащ, и протянул ему небольшую подзорную трубу. – Глазам поверить не могу!
Высокий выпростал из-под плаща руку в черной перчатке, взял трубу и прильнул к окуляру.
– В чем мать родила! Гол как сокол.
– Уже не совсем. Одежу мастерит.
– У него даже ножа с собой нет.
– Надо его прихлопнуть, пока он тут с голым задом!..
– Не горячился бы ты. Парня вон тоже собирался в два счета, а на деле что вышло? Хорошо, что он тебе в ногу попал, а не еще куда.
– Это случайность была, – надул губы детина. – Повезло просто. Он в меня шпажкой своей исподтишка ткнул, когда я с другими разбирался. Давай сначала этого шлепнем, а потом уж до парня доберемся и до папаши его.
– Ладно, действуй. Поосторожнее там.
– Не извольте беспокоиться.
Детина отвесил шутовской поклон, поправил на ремне кривую саблю, проверил, легко ли выходит из-за голенища небольшой нож, и заскользил вниз по склону.
Мирослав наскоро обмыл в ручье лицо и плечи, накрутил на бедра самодельную повязку и стал присматривать подходящий стволик. Он выгнул дугой одно деревце, помял в пальцах кору другого и наконец остановил внимание на смолистом звенящем стволике с шапкой листьев на самой маковке.
Мирослав захрипел, выдернул из земли белесые черви корней, переломил ствол у основания, оторвал вершки и со свистом рассек воздух получившимся шестом. Теперь надо бы обточить концы о камень, на костерке обжечь, а потом хоть на медведя, хоть на человека.
Воин замер. Шестым или седьмым чувством он уловил присутствие чужой недоброй воли. Крутанув палку, Мирослав пристроил ее вдоль руки, как показывал когда-то щуплый узкоглазый мастер, и огляделся. Ни души.
«Заметил? – мелькнуло в голове у притаившегося в кустах мускулистого человека с окладистой бородой. – Вроде нет, смотрит в другую сторону. Но что-то его встревожило!»
Чем дольше он смотрел на рельефно перекатывающиеся под кожей мускулы, спокойную повадку и уверенные движения русича, тем меньше ему нравилась собственная затея. Но делать нечего, сам напросился.
Мирослав не видел врага, но чуял, что тот совсем рядом. Он покрепче перехватил палку за середину, чтобы метнуть ее на манер дротика либо отбить копье или камень. Он был уверен в том, что это будет не пуля. Его чуткие ноздри не улавливали характерного запаха тлеющего фитиля.
Из кустов, торчащих на той стороне ручья, медленно поднимался человек. Он высился, рос. Разворачивались холмистые плечи, могучие руки с пудовыми кулаками. Раздвигая молодую поросль, бугрились мускулами мощные кривоватые ноги.
Мирослав опешил. Таких крепких батыров он видел только в заволжских степях да в стане крымского хана, но те были низкорослые, приплюснутые к земле весом собственных мускулов. Нарочито неторопливо детина спустился к ручью, перешагнул узкий поток и остановился перед Мирославом на таком расстоянии, чтобы его нельзя было достать одним движением шеста.
– Ну что, пришло твое время?!
Мирослав чуть растянул в улыбке тонкие губы. Он слышал немало подобных слов, а до сих пор жив.
– Сейчас я тебя!.. – проговорил детина и осекся, понял, что такими дешевыми приемами человека, стоящего перед ним, не напугать.
Говорить было больше не о чем, да и незачем. Обоим было понятно, что живым с этой поляны уйдет только один.
Гигант сбросил плотную дорожную накидку, спокойно, без картинных рывков и широких взмахов достал из ножен короткую саблю. По многочисленным разводам на кривом лезвии брызнули капельки света. Дамасская сталь!
Мирослав выставил вперед тонкий конец шеста и перенес вес на ногу, отставленную назад. Такая сабля легко перерубит его тростинку, поэтому встречать врага надо тычками.
Мирослав не хотел начинать первым. Покрепче утвердившись на ногах, он ждал, когда гигант кинется в атаку. Но и тот не спешил. Забирая вправо, батыр обходил русича по дуге, с каждым шагом приближаясь на вершок. Самого движения вперед было не видно, но Мирослав знал, что это именно так. Сейчас он нападет.
Со стремительностью, удивительной для такого большого человека, гигант качнулся вперед и выбросил руку в глубоком выпаде. Мирослав сделал полшага в сторону и стукнул кончиком шеста по пальцам, сжатым на эфесе. Детина отскочил как ужаленный, остановился, поймал равновесие и снова двинулся по кругу. Еще выпад, свист, треск. Шест Мирослава стал на пару вершков короче.
Отскок. Новая атака.
Палка, описав хитрую восьмерку, взъерошила гриву гиганта. Лезвие сабли чиркнуло по тому месту, где только что была нога русича. Хитрый финт, удар. Комель палки врезался в солнечное сплетение, на секунду сбив дыхание монгола. Противники отскочили друг от друга и замерли, напряженно ловя движение врага.
Гигант бросился вперед. Целя в ноги, он проскочил под ударом шеста, проехался на заду и снова оказался на ногах. Не оборачиваясь, детина дернулся в сторону, пропуская над темной головой размочаленный кончик шеста, выбросил ногу, целя в колено, но не попал. Обтекая его огромный сапог, русич ударил сам и улыбнулся уголками губ, когда услышал глухой стук и хаканье, с которым противник принял на ребра секущий удар и еще один, уже по плечу. Бугристая рука монгола дернулась, повисла плетью, тут же вскинулась, но двигалась с чуть меньшим проворством.
Человек в плаще оторвал глаз от подзорной трубы. Происходящее ему нравилось все меньше. Склонившись, он достал из мешка резное деревянное ложе и изогнутую металлическую дугу, соединил их, извлек на свет божий толстую витую тетиву из воловьих жил и накинул ее на специальные петли. Потом владелец плаща продел ногу в упорную скобу и потянул. Щелкнула на взводе поворотная гайка, сцепившись со спусковым рычагом. Толстая стрела с густым оперением легла в костяную канавку ствола.
Он поднял арбалет, пристроив длинную рукоять под мышкой, и прицелился.
Сабля прошла вскользь, срезая с порядком укоротившегося шеста тонкую стружку. Мирослав отшатнулся, качнулся обратно и ударил ногой в бок гиганта, добавил палкой и услышал знакомое хеканье.
Сабля плашмя опустилась на плечо, чуть не вбив Мирослава в землю. Зубы свело от накатившей боли. Почти не глядя, воин выбросил вверх руки. Конец палки, распустившейся острой щепой, ткнулся детине под подбородок, разрывая кожу и выворачивая голову. Тот отпрыгнул. И утерся, размазывая кровавые узоры по бороде и скулам.
Что-то шевельнуло волосы русского воина и глухо бухнуло в соседнее дерево. Мирослав втянул голову в плечи и бросился за ствол от греха. Детина, неожиданно выросший рядом, навалился сверху, стараясь подмять, переломать хребет. Ноздри забило тяжелым духом мокрой псины. Блеснула в траве отброшенная сабля, острие ножа уперлось Мирославу почти в зрачок. Перехватив руку врага, Мирослав скрутил ее вниз и дернулся назад, всеми силами стараясь избежать встречи с ножом. Лезвие со скрипом проехалось по животу, взрезая кожу и щекоча мышцы, сведенные ожиданием боли. Монгол не смог ударить сильно.
Русич махнул локтем навстречу гриве черных волос. Он почувствовал, как ломаются хрящи широкого носа, как разлетается каплями кровь, и ударил еще раз. Гигант взревел, выронил нож и облапил Мирослава смертоносным медвежьим объятием. Почувствовав горячее дыхание на шее, тот откинул голову назад и опять ударил локтем. Хватка ослабла. Опершись о могучую грудь шатающегося великана, русич оттолкнулся, взвился в воздух, развернулся на лету и приземлился лицом к врагу. Толкнувшись с обеих ног, он снова взлетел и обрушил на его голову костистый кулак, собрав в нем весь свой немалый вес.
Гигант содрогнулся. По его телу прошла ударная волна, перетряхивая внутренности и в брызги разнося мозг о внутренние стенки черепа. Он зашатался и стал медленно оседать. Мирослав подобрался для нового прыжка, но понял, что больше не потребуется. Глаза противника закатились, плечи обмякли, и он упал, вздымая тучи мусора и пыли. Воин склонился над поверженным врагом, чтобы выяснить наконец, кто ведет за ними такую долгую охоту.
В землю возле самой ноги Мирослава воткнулась арбалетная стрела. Мирослав подхватил рукоять сабли и рванулся в сторону.
С откоса, почти не поднимая пыли и не страгивая с места мелких камней, спустился человек, до горла закутанный в черный плащ. Не подняв ни единого фонтанчика брызг, пересек ручей. Оскальзываясь мокрыми подошвами сапог, выбрался на другой берег и присел над лежащим. Замер, прислушиваясь и приглядываясь к окрестным кустам. Не заметив никакого движения, отложил в сторону взведенный арбалет с примотанной к пятке подзорной трубой и склонился над телом. Положил руку на шею, ловя пальцами ниточку пульса, оттянул вниз веко, прислушался к прерывистому, поверхностному дыханию.
Лицо человека в наглухо запахнутом плаще затвердело в профиль патриция на римской монете. Вытянув из-за пазухи стилет, он чуть повернул подбородок лежащего в сторону. Наискось, чтоб не попасть в артерию, молниеносно воткнул его раненому в шею. Придержал дернувшуюся голову и бережно, как новорожденного ребенка, уложил ее на траву. Поднялся на ноги, постоял несколько секунд, едва заметно шевеля губами. Еще раз взглянул на убитого и, коротко кивнув головой, скрылся в лесу.
Испанцы входили в столицу Талашкалы как победители, под рев труб и барабанный бой, с гордо поднятыми голо