– Но путь сложен и далек, шахиншах, как я доберусь один?
– Возьми слуг, семеро готовы идти с тобой.
– Да, шахиншах, но ромеи собирают войска, Керан, которая служит теперь им и была против твоей свадьбы со своей внучкой, не пропустит нас сквозь горы мимо Аршакавана. А дальше идут земли Хнента, Акатиза, Бактрия и ужасная и неизведанная земля Ранхи, у самых Рипейских гор, на которых селятся плотоядные птицы, сжирающие любого, кто подойдет к ним. Как мы пройдем там без защиты?
– А как же, маг, твое слово, которое должно зло превращать в добро, разве слово мага не действует, разве зря тебя учили древнему авестийскому языку, который может вызвать дождь и остановить засуху, уменьшить ветер и быть понятым богами? Слово не поможет тебе в пути? – улыбнулся шахиншах. Я же был в замешательстве – слово не всегда работало так, как надо, а я боялся долгого пути. Слово – это великая сила, но в устах смертного, обуреваемого противоречиями человека, такого как я, могло быть просто набором звуков, не вызывая благой мысли и благого дела. Я был не готов положиться на одно слово.
– Дай мне воинов, шахиншах! Иначе мы не дойдем.
– Я знал, что ты так скажешь. Но воины мне нужны здесь. Хотя, вот старый Бахрам, израненный в боях, которые давно забыты во времени, пойдет с тобой. Бахрам! Ты пойдешь к Рипейским горам по моей просьбе?
Из строя воинов, что были в храме, вышел ещё крепкий, в шрамах, старик, облаченный в латы и шлем. Он преклонил колено перед шахиншахом и сказал:
– Да, повелитель, я пойду. В битву рядом с тобой я бы хотел идти больше, но битв давно не было, я устал без дела в неге пить хаому. Я пойду куда угодно по твоему приказу, я убью любого, противящегося твоему слову.
– Хорошие слова, Бахрам. Возьми еще себе двух воинов в помощь.
– Да, шахиншах, я возьму двух своих сыновей, они хорошо стреляют из лука и владеют мечом. Они пойдут со мной на смерть.
– Смерти не надо, Бахрам, надо выполнить свой долг. Надо доставить в благословенную страну мага и дары.
– Я сделаю это, повелитель. – Бахрам поднялся с колена и встал в строй воинов.
– Вот, Настуд, я даю тебе трех воинов, думаю, этого количества будет достаточно. Идите же и готовьтесь к походу.
Так сказал Хосров Парвиз и вышел из храма. Я же, многопагубный маг, думал только о том, как увидеть прекрасную Ширин и поговорить с ней до начала похода. Я возжелал ее еще сильнее перед долгой разлукой. Ах, если бы я знал истину…
Караван собрали уже на следующую луну. Пять повозок, запряженных парами лошадей, стояли во дворе дворца Бехистан, прикрытые грубой тканью. Шахиншах позвал меня во дворец, и я был рад этому – возможно, я увижу Ширин. Хосров откидывал ткань, под которой стояли деревянные сундуки, крепкие, обитые медью, с запорами на крышках. Крышки были подняты по приказу шахиншаха, и под ними блеснуло золото и серебро.
– Здесь древние сосуды чистого серебра из Ассирии, на них Митра. Здесь золотые блюда с профилями всех наших царей. Свой профиль я тоже положил, Настуд, – усмехнулся Хосров, поднимая блюдо со своим изображением, – здесь кувшины, посвященные Анахите, тут лежат культовые чаши из древних храмов. Дары богаты, они должны понравиться Ахуре Мазде. Здесь сундук с серебряными дирхемами, этот – с золотыми. В дороге понадобится подтвердить твое благое слово, маг.
Шахиншах жестом приказал закрыть сундуки.
– А в этой повозке деревянный ящик. Береги его, Настуд, ибо это сокровище, это основа, которую надо увезти от смуты, что будет в нашей земле. На самом деле, может быть, этот ящик и не нужен нам, но пусть он вернется в первородную землю, и, возможно, там содержимое его даст силы смертным на переустройство материального мира. Я так полагаю, Настуд. Вот семь слуг, вот три воина. Ты можешь отдохнуть перед дорогой, а завтра с рассветом отправляйся в путь. Сегодня ужин на закате в беседке Бехистана, я жду тебя, маг.
При последних лучах солнца я, многопагубный, дрожа от нетерпения, вошел в беседку, где был накрыт ковер. Рис и хлеб, мясо ягненка и сквашенное молоко, вино и хаома, фазаны в меду и орехи, пахлава и фрукты горами лежали на ковре. На подушках у колонн, что смотрели на Тигр, лежал шахиншах, подле него справа воины, а по левую руку в легкой тунике с золотыми лентами, с черными волосами, заправленными в серебряную ткань, с гордым тонким профилем белела прекрасным лицом сама молодая царица Ширин. Она потягивала вино и губами катала маленькую виноградину, я же при виде ее не смог и шагу шагнуть вперед.
– Садись же, друг мой Настуд, ешь, пей вдоволь, завтра долгая дорога предстоит тебе.
Я сел, машинально взяв чашу хаомы.
– Я не знаю, маг, верно ли я делаю, но что решил царь царей – то непоколебимо. Знаю я лишь одно: в наше время материальный мир, взращённый еще царем Йимой, который говорил с самим Маздой, вновь становится основой, а духи отступают. Разве мог Заратустра говорить с богом о наказании за проступки? Разве бог благой, добрый, может наказывать детей своих? Разве Амеша Спента важны правила выпаса скота? Нет, маг, я так не думаю.
– Но шахиншах, – воскликнул я, – Авеста так говорит, разве можно усомниться в священном тексте?
– Авесту нынешнюю писали люди, и даже не пророк Заратустра. Книга книг написана магами, которые стали царями. У царя есть подданные, которые платят налоги, воины, которые защищают землю, дехкане, которые пасут скот и сеют хлеб. Им нужны правила, по которым они должны жить. А царь без них – лишь человек, такой же, как и все. Царю нужно управлять. И Книга книг правильно написана для царей. Но разве Христос, что жил шесть веков назад, – порождение Ахримана? А по Авесте – это так, он не следует законам Заратустры и, стало быть, одержим дэвами и служит злу. Но что злого он сделал? Нет, маг, законы добра и зла и законы людей – это не одно и то же. Так думаю я. Вот и посылаю тебя туда, в первородную землю, данную изначально Маздой людям, чтобы узнать истину. Когда ты обретешь ее – возвращайся, и мы побеседуем еще. А пока кушай и пей, Настуд.
Я пил хаому, и видения обнаженной Ширин преследовали меня. К полуночи, когда прохлада окутала землю, воины заснули на подушках, шахиншах удалился в покои дворца, а Ширин осталась в беседке, смотря на яркие звезды. Я подошел к ней и спросил ее:
– Великая прекрасная Ширин, ты помнишь меня? Ты помнишь наши ночи без сна в шатрах? Ты помнишь мою любовь?
Ширин посмотрела на меня и покачала головой:
– Нет, маг, не помню, потому что этого не было. Ты опоен хаомой, твои мысли туманны, ты видишь миражи.
– Ширин! Я выполнил твою просьбу, я влил яд в чашу Мириам, я отравил царицу! Ты обещала мне любовь!
Ширин не оборачивалась ко мне, глядя на небо.
– Маг! Ты бредишь. Я царица, и нет другой, а если и была – то давно там, на небе, а мы на земле, и тут только я. Любовь свою я даю только мужу, благородному и великому царю царей, который будет править всем миром. Ты же достоин любви, маг, но прочих женщин. Их много, найди себе любую. И прощай, не мешай мне любоваться звездами и смотреть их движения, не докучай, иначе я позову стражу.
Так сказала Ширин, я же в тумане хаомы удалился во двор к повозкам, размышляя, не вонзить ли мне кинжал в свою грудь, не взрезать ли сердце, чтобы кровь хлынула на камни и остановила движения тела, которое убило невинную Мириам?
Но я был слаб, душа моя захвачена дэвом, от которого нет избавления, и я всего лишь свалился под телегу и забылся тревожным сном. А утром меня разбудил суровый Бахрам, требуя отправляться в путь, пока жара не настигла, подсадил на коня, и к полудню мы были уже далеко от Тисфуна, дворца, шахиншаха и Ширин, коварной Ширин, которую я всё равно любил.
Я выбрал путь через пески и степи, чтобы миновать Аршакаван, город Керан, который напоминал мне о солнцеподобной Ширин. Но когда наш караван подошел к Нишапуру, нас встретили воины шахиншаха и привели к марзпану Смбату – наместнику Хосрова в тех землях. Он принял нас вежливо, узрев печати царя царей, мы отдохнули с дороги, выпили вина, молока, откушали хлебов и остались отдохнуть. Смбат же, великий воин, услышав, что я хочу пойти степями, покачала головой:
– Нет, маг Настуд, там вы не пройдёте. Лишь недавно мы отогнали тюрок от наших пределов, но войска каганата стоят на границах и жаждут крови и богатств наших. У меня две тысячи воинов, и я сам боюсь, что не удержу рубежи. Мой тебе совет: иди с запада Хазарского моря, через Дарбанд, наши воины откроют вам ворота, армия хана Бармуды не перешла на западный берег реки Ра, так что тот путь хоть и сложен, и усеян кочевыми хазарами, но более спокоен. Идите туда.
Воспользовавшись советом, мы отправились на запад и через много дней дошли до Дарбанда. Это была крепость, которая закрывала узкий проход между морем и горами. Воины, увидев печать шахиншаха, открыли нам ворота, и мы вышли в неизвестность. Караван шел долго, пока, наконец, не достиг широких вод Ра. Дальше наш путь лежал по её берегу, и вначале мы шли спокойно, отдыхая в тени раскидистых деревьев в полдень, ловя осетров на ужин. Но вот деревья по берегам стали реже, а дорога исчезла, только бескрайняя степь лежала перед нами. Я вычислил путь по звездам, и мы пошли прямо, иногда подходя к реке, иногда удаляясь так, что не видели вод. В вечеру одного дня младший сын Бахрама, отправленный на охоту за антилопами, вернулся со стрелой в плече.
– Хазары! – прохрипел он, падая с коня.
Бахрам со старшим сыном натянули луки, повозки поставили в круг, я дал младшему чашу хаомы, чтобы облегчить боль от раны. Топот копыт разнесся по округе, и вдали появились факелы, которые несли в руках всадники числом более ста. Это были хазары, страшные племена, населяющие ту местность. Несколько стрел вонзилось в землю около моих ног. Бахрам не стрелял, поджидая более удобного момента. Из сумрака без факела к нам подъехал человек с натянутым луком. Сразу же вокруг нас появились еще всадники, окружив повозки. Положение было безвыходно, у нас три лука и три меча, на их стороне – сотня. Неожиданно старый воин Бахрам подал голос, опустив лук. Он говорил по-тюркски, я же не знал толком этого языка, но понимал смысл.