– Ну… Ты необыкновенная, не такая, как все.
– В чем я не такая, как все? – Вероника явно требовала большего.
– В общении, в… в… в одежде, – брякнул Алексей и мгновенно пожалел.
– Что такого необычного в моей одежде? Она не подходит мне? Платье? – Вероника поджала губы. Конечно, она ждала другого, того, что волновало больше всего, ответа – ты думаешь, как я, ты дышишь, как я, ты и я – одно целое, но вопрос одежды ее задел. Неужели платье, которое она недавно купила, – плохое?
Алексей замялся, не зная, что сказать, а потом выдал:
– Оно очень красивое и идёт тебе.
Веронику это почти удовлетворило, но платье она решила больше не надевать. А вот то, что она хотела услышать, то, что, по ее мнению, рождало любовь между мужчиной и женщиной, Алексей сформулировать не смог. И вечер заканчивался не тем, не тем, что она жаждала, планировала, вынашивала. Она не могла позвать его к себе, хотя дома стояли свечи и была застелена немудреная полутораспальная кровать. Она не получила того, чего желала – единения душ, и она перестала искать его в этот вечер с Алексеем, может быть потому, что нельзя заставить человека любить себя так, как тебе этого нужно, вторгаться в его эго для подчинения своему. А может быть, просто потому, что второй кандидат на единение, Садомский, еще не был вычеркнут ею из души.
Они расстались под звездным небом у ее подъезда, не обменявшись даже поцелуями, пусть ничего не значащими для нее, но так желанными для него. И он ушел, рыдая в душе от непонимания и невозможности сказать всё с помощью таких несложных слов, а она вернулась в свой маленький мирок, чтобы пожалеть себя, так никем и не понятую, и рухнуть в постель, промочив подушку слезами, которые она никому и никогда не показывала, считая проявлением глупости и детскости.
Алексей не понимал, что с ним творится, обычно такого не происходило. Его вполне рациональный ум всегда трезво оценивал ситуации, но сейчас он был в растерянности. Эта женщина манила его настолько, что даже просто предложить ей физическую близость было совершенно невозможно. Он боялся разрушить очарование, он боялся даже не отказа – исчезновения этого необъяснимого чувства притяжения к ней. Он хотел, чтобы все произошло само собой, так, как никогда не было, так, как пишут в смешных романтических книжках, которые он с детства не читал, но помнил. Слово «любовь» для него было запретно, непонятно, даже смешно, но как назвать его притяжение к Веронике по-другому, он так и не решил. А она, женщина его мечты, не откликалась на призывы души, как будто боялась чего-то, чего – Алексей не мог догадаться.
Тут еще этот историк из Питера. Соперник. Враг. Но что делать с врагом, если враг умнее тебя, а может, и красивее, и уж точно богаче? Алексей чувствовал свою ревность, она давила на него массой, равной как минимум массе галактики, да что толку? Лишь став лучше, хоть в чем-то, в самой малости, мог он соперничать с другим, неизвестным человеком, покушающимся на его Веронику. Он бы стал лучше, да не знал в чем и как.
Как всегда, зайдя в тупик в своих раздумьях, Алексей решил просто избавиться от них, отвлечься на что-нибудь другое. А из другого было только хобби, и он решил уйти в спокойствие природы. Поскольку друзья так и не собрались по различным семейно-рабочим обстоятельствам в традиционный поход по северам края, то Алексей составил для себя план одиночного выхода на природу. План был прост: в ближайшие выходные доехать до Добрянки, сесть на паром, по слухам, идущий до деревни Лябово, а там пешком, с маленькой палаткой добраться до всё еще чем-то тянущего его, так и не исследованного Бутырского городища. Трава была по пояс, поисковые приборы вряд ли работали, поэтому отягощать себя ими Алексей не стал, помня и предупреждение Николая. А просто пожить на берегу реки пару дней и обследовать окрестности с помощью рук и ног закон, кажется, не запрещал.
Алексей хотел позвать Веронику, но подумал, что после странного тягостного расставания звонить вновь было бы кощунством. Время лечит, оно пройдет, и пройдет недоговоренность в их отношениях. Таково было решение, оно удовлетворило его, и Алексей пошел работать в поте лица, дабы после рабочей недели в полной мере насладиться природой, рекой и бутылочкой пива на красивом августовском закате.
Глава 6
Станислав Николаевич Садомский был в ударе. Все шло невероятно хорошо, все складывалось так, как бывало редко: клиент был готов, книга была истинно стара, а подтверждения того, что в книге написано – налицо. Осталось действовать и найти все, о чем писал древний неизвестный служитель культа зороастризма. Любовные перипетии мага мало волновали Станислава Николаевича, единственное, что он вынес из текста, – это то, что тот Настуд, так, кажется, его звали, был лицо, приближенное к Хосрову Второму, чуть ли не переспал с его второй женой, известной принцессой Ширин, воспетой от Фирдоуси до Низами, и тащил на север довольно богатый груз, надеясь найти там землю, откуда пришел сам Заратустра. Это, конечно, забавляло Садомского, но что возьмешь с древних, живших мифами и предрассудками. И, согласно описанию, груз он довез до какого-то места, может, верховьев Камы, а может, и слияния Камы и Вишеры.
Это было бы загадкой, и искать бы не переискать сомнительный клад, если бы не пытливый и острый ум Станислава Николаевича. А этот ум, достойный в будущем звания доктора наук, вычленил из множества размытых фактов четкую линию доказательств. Прочитав вторично свой перевод, подправленный серым Вадимом Павловичем, Садомский отправился в закрома отдела. Тут уж Вадим Павлович был необходим. Призвав его на помощь, Садомский спросил:
– Уважаемый Вадим Павлович, а не подскажете, где нам найти рисунок Медведева с изображением…
Вадим Павлович благодарно откликнулся, покряхтев в кулак:
– Для французской академии? Утраченного сосуда Строгановых?
– Вот именно.
– Минутку, минутку… – Вадим Павлович утянулся в закрома и шуршал там полчаса, затем радостно вынес старый лист пожелтевшей бумаги. Осторожно развернул его, стараясь не подносить к лампе, – берёг. На листе бумаги был изображен сосуд с орнаментом из птиц и виноградной лозы и двумя медальонами с женской фигурой, держащей в руках птицу и младенца.
– Вот, благоволите. Сама Анахита, богиня плодородия, деторождения и прочих благ в зороастризме. Сосуд датирован господином де Брюссом в подлиннике временем Хосрова Парвиза, седьмой век. К сожалению, сам сосуд пропал еще во времена Конвента. Считается, что изображение Анахиты с младенцем – дань уважения христианским святым, две жены Хосрова были христианками, одна Мария – дочь императора Маврикия, покровителя Ирана в то время, который помог Хосрову взойти на престол после убийства его отца, вторая – Ширин, из рода армянских правителей.
Хосров Второй более мягко относился к вопросам религии; благодаря его попустительству и настойчивости цариц христианство оказало сильное влияние на общество, в том числе и на культы, поэтому Анахита отождествлялась иранскими христианами с богоматерью, и именно тогда появились ее изображения с младенцем. Я не отрицаю правильность датировки происхождения сосуда. Единственное, что смущает, – место, где он был найден. Кстати, оттуда есть еще несколько артефактов того же времени. Но показать не могу – коллекция серебра Сасанидов на выезде, помните? Вместе с Валентиной Петровной уехала в Германию.
Садомский задумчиво кивнул. Золотое блюдо, что было передано ему кузнецом Николаем, соответствовало сосуду по своим характеристикам.
– Так вот, сосуд Анахиты был найден в 1750 году у деревни Слудка Кунгурской провинции Казанской губернии, потом это место вошло в Пермскую губернию, крепостным крестьянином барона Строганова, а барон к тому времени давно проживал в Париже. У крестьянина, имя которого история не сохранила, его отобрал управляющий и отправил в Париж, где его и утеряли. В дальнейшем, судя по различным источникам, серебро, возможно, сасанидское, находили там и позже, но, памятуя о том, что его отберут, крестьяне прятали и переплавляли его, после уже инициативу перехватили управляющие, рапортуя барину слитками якобы найденного драгметалла в самородках. Это не могло быть правдой – месторождений серебра в том районе не находили. Я думаю, что таким образом переплавили много изделий, – с сожалением закончил экскурс в историю Вадим Павлович.
Станислав Николаевич получил очередное подтверждение своим дедуктивным выводам. Раз в том районе находят серебряные изделия седьмого века, то, скорее всего, описание путешествия мага на север с дарами – не вымысел сумасшедшего. В его записях написано, что часть изделий разграбили при набегах на отряд, а часть изделий и монеты маг сам отдавал за пищу и безопасный проход по землям лесных людей – так, кажется, написано у него. Вполне возможно, что серебро было там именно поэтому. Но у мага в записях есть еще одно упоминание – о самых дорогих дарах, о золоте, о чём-то еще, что послал шахиншах в земли Заратустры. И этих находок за всё это время сделано не было. А золотое блюдо найдено на городище, изученном мало и поверхностно.
Садомский углубился в чтение археологических отчетов, любезно предоставляемых из непостижимых мест вездесущим Вадимом Павловичем. Монографии Полякова по Бутырскому городищу ничего не дали, кроме того, что описания городища полностью совпадали с описанием в записках мага Настуда. Садомский был в приподнятом настроении, но надо было найти более весомые доказательства для уточнения мест поиска золотого клада. Он всё-таки побаивался попасть впросак.
Клиент, который давал деньги на поиски, не простил бы Станиславу Николаевичу промашки. Не тот статус. И Станислав Николаевич рыл архивы, как крот. Его подгоняла жажда славы и блеск золотых монет, а еще то, непонятное, такое же, как «Авеста» в первом переводе Анкетиль-Дюперрона, которую так никто и не постиг. Толкователи переиначили смысл, дописав непонятое, но так и не разгадав непостижимое и тайное, то, о чём молчал даже древний маг.