– Ничего не правильно! Нечего ей с этим Садомским жить. Тем более что того Анастасия любит. Уйдет от него – хоть несчастья меньше в жизни хлебнёт.
Вероника ничего не понимала. Откуда они знают о Садомском? Вообще, кто они такие? Разговаривают по-русски, живут в Испании. Старички же меж тем продолжали перепалку:
– Вот ты всегда всех путаешь, пытаешься сделать, как лучше, счастье даешь, так думаешь, – говорил с акцентом черный, – а счастье-то в чем? Люди ищут его в материальном, а ты бы лучше духовное предложил что-нибудь. Ведешь себя, как будто ты – я.
– Я и есть ты, а ты есть я, забыл, что мы неразделимы. И если человек не может данным ему разумом понять, что есть счастье, то уж позволь мне решить эту проблему доступными способами. Доступными его уму.
– Я против. Пусть мучаются. Потом зато веселее будет. И смерть покажется приятной. И вообще, я вношу перчинку в жизнь людей. Без меня как? Без меня по ящику одни комедии бы показывали и сахарные сказки, а со мной – столько интересного, убьют кого-нибудь, зарежут, изнасилуют, замучают, столько пищи для пустого ума.
– Устал я с тобой спорить, – сел на стул белый старик.
– А у тебя вариантов нет. Пока мы есть – спор вечен, а мы будем всегда.
– А может быть, наконец, кто-нибудь решит задачку, а?
– Маловероятно. Дан человеку разум, да такой, что может отражать только материальные вещи. Для чего так – не нам с тобой судить, но все, что за это время написали философы, не сильно продвинуло человечество к пониманию того, что понять пока невозможно. Да-с, запутали мы девушку…
Вероника стояла у старинной плиты, ничего не понимая. Ноги как приросли, голова гудела, мир вокруг кружился. В видениях, посещавших ее, появлялись то Садомский в элегантном костюме, то мама, к которой она давно не заходила, готовившая картошку с луком, то Алексей, почему-то весь в грязи и крови, зовущий её на помощь, то какая-то расплывчатая субстанция.
– Милочка, выпей-ка хересу, нехорошо тебе, – белый старик поднес ей стакан с золотистым напитком, ударила волна сладковато-горького вкуса, Вероника глотнула и потеряла сознание.
Очнулась она на лавочке шумной торговой улицы, рядом стояли ее пакеты с покупками, туристы проходили мимо, увлеченные шопингом и закусками, солнце грело уже не так жарко – наступал красивый южный вечер. Посидев еще на лавочке и придя в себя, Вероника, чуть шатаясь, пошла искать стоянку такси, чтобы уехать в домик у моря, где её уже никто не ждал, кроме ветерка, диванчика и чемодана. Обдумывать происшествие она наотрез отказалась, потому что это было явное помешательство, а значит – прямой путь к психиатру. Ничего не было, просто она перегрелась – так решила Вероника, но что-то в душе ее осталось, что-то, чего она давно не ощущала. Ах да, Алексей…
Садомский был в нетерпении. Из-за художественного перевода старой, ничего почти не значащей книги какого-то неизвестного писаки-самоучки восемнадцатого века ему пришлось прервать свой редкий отпуск с женщиной, которую он прочил себе в жены. Но это было необходимо. Перво-наперво он заскочил на работу и выискал в пыльных запасниках серого Вадима Павловича, задав ему странный вопрос:
– Скажите-ка, а вы встречали у Сасанидов дщицы?
Вадим Павлович удивленно поднял глаза, не понимая своего руководителя.
– Ну, дщицы, пайцзы, пропуска на металлических бляхах, как у тюрков, понимаете?
– А, пайцзы, – протянул, наконец, серый человечек, – знаете ли, в Древнем Китае в то время уже были распространены поясные бляхи с надписями для проезда по владениям. Серебряные, у нас есть несколько экземпляров. В основном, конечно, распространены монгольские, золотоордынские. Они были и в бронзе, и в серебре, и в золоте. А вот в Иране – не видел. Но если предположить, что Сасаниды имели торговые связи и с Китаем, и с Тюркским каганатом, то вполне возможно, что и были, имея в виду развитость их металлургических производств и ювелирной продукции…
– Так были или нет? – Садомский был удивительно требователен.
– Были, скорее всего, были, но нам не попадались пока. А что за проблема, Станислав Николаевич?
– Позже, – бросил Садомский и поспешил к себе в кабинет. Там он набрал телефон Кирилла, услышав в трубке «але», сразу перешел к делу:
– Кирилл, что у нас с Бутырами?
– Все в порядке, люди сидят, никого не пускают. Но пора бы уж копать, а то осень на носу, дожди, будет неудобно.
– Нет, пока рано. Что там копать? Экскаватором гектар перекапывать? Потерпите, надо все выяснить. Пусть пока сидят. Эксцессов не было?
– Вроде нет, тихо, – ответил Кирилл.
– Напомни мне, где нашли те книги, что ты мне передал давненько?
– Так там и нашли, рядом, в деревне, уже выясняли же.
– Как называлась та деревня? – Станислав Николаевич пытался удержаться от некоторой раздражительности при тупых ответах собеседника, но получалось с трудом.
– Так мы же с вами там были, помните? С кузнецом, кто книги передал, разговаривали. Вот в этой деревне и нашли, в старом доме каком-то. А что?
– Как название деревни? – по слогам еще раз переспросил Садомский.
– Так как её, блин… Сейчас вспомню… А, Шемети, вот.
Садомский бросил трубку, даже не сказав «до свидания». Все складывалось. Деревня Шемети, эта же деревня была в книге. Только было еще не выяснено одно «но»…
Станислав Николаевич сдержал удары бешено бившегося сердца, вздохнул глубоко и набрал телефон Анастасии Валерьевны Паниной. Та долго не брала трубку, пришлось перезванивать. Но в конце концов тот самый голос произнес стандартное:
– Стасик? Ты соскучился по мне? Бросил свою девку и решил, что я лучше? Ну, уж нет, больше я этого терпеть не намерена, я взрослая женщина и не позволю пользоваться собой, как какой-то шлюхой. Или она, или я!
И в коммуникаторе раздался противный прерывистый писк обрыва связи.
Станислав Николаевич был в недоумении. Что это произошло со всегда веселой Настей? Да еще тогда, когда ему просто необходимо выяснить у нее важные вопросы. Дело было безотлагательное, и Садомский решил ехать к ней лично. Просчитав в уме, где она могла находиться, вывел, что на работе, вызвал такси и направился в университет, где не был уже очень давно. Поплутав, нашел нужную кафедру, осторожно открыл старую дверь, заглянул. Панина сидела за столом, как и другие преподаватели, лицо ее было мокро, она чертила что-то на листке бумаги, вся погрузившись в себя. А наверху стопки бумаг Садомский узрел свою книгу, ту, с которой Анастасия Валерьевна делала перевод. Взгляд его тянулся к книге, но Станислав Николаевич собрался, поправил галстук и вошел бодро, раскланявшись с преподавательницами, которые проводили его заинтересованными взглядами. Панина же даже не взглянула на него. Станислав Николаевич тихо подошел к ней и мягко поздоровался:
– Добрый день, Анастасия Валерьевна. Не могли бы мы с вами поговорить?
Панина посмотрела на Садомского, как кошка на мышь, но встала и вышла, сопровождаемая им, в коридор.
– Что тебе, Станислав? Мало баб? Вот, иди в аудиторию, там толпа малолеток, тупых и страждущих такого, как ты. Старый ловелас и развратник!
Панина отвернулась к окну, сложив изящные руки под шикарной грудью, но Садомский почувствовал, что она настроена уже не так категорично.
– Настя, ну что ты несешь? В моем возрасте женщины противопоказаны. Тем более разве можно встретить кого-то такого же, как ты?
– А какая я?
– Ты прелестна, Настя, ты замечательная и неповторимая, ты просто ангел и демон одновременно, в тебе столько страсти и нежности, – Станислав Николаевич усиливал нажим, подбирая самые нужные слова, понимая, что Панина не устоит.
Так и случилось: Анастасия Валерьевна развернулась, глаза ее горели огнем, она повисла на шее Садомского, шепча ему на ухо:
– Да, я не могу без тебя, Стасик, только ты, ты один нужен мне всегда, вечно. Будь моим, я прошу тебя, будь со мной столько, сколько сможешь. Хотя бы сколько сможешь.
Станислав Николаевич чуть не задохнулся от объятий, но поддержал романтический настрой Паниной ради дела, ответив:
– Да, Настя, я буду с тобой.
– Тогда сегодня у меня в восемь! Я буду ждать!
Садомский поморщился, но кивнул. Заодно спросил, может ли он забрать книгу. Панина вынесла ее, вручив Станиславу Николаевичу, подмигнула и вихрем умчалась на очередную пару к студентам. Вопрос Садомского остался неозвученным.
Вернувшись к себе, Станислав Николаевич долго рассматривал последние страницы старой книги. Действительно, часть текста была написана красными чернилами, чуть обсыпавшимися от времени, похожими на кровь, но и так достаточно неразборчивый почерк писца восемнадцатого века к концу книги был совершенно нечитабелен. Садомский в сердцах захлопнул книгу и принялся ждать вечера, необходимой Анастасии романтики любви и ответа уже после всего на свой очень важный вопрос.
И уже лежа в постели Анастасии Валерьевны, уже расслабившись и отойдя от ее настойчивых ласк, Станислав Николаевич, наконец, выбрал время для выяснения причины своего появления в этой постели.
– Настя, скажи, а ты точно перевела книгу?
– Какую книгу? Ах да, ту, твою. Ну как сказать, милый мой Стасик, точность перевода, точнее, адаптация к современному русскому языку не совсем необходимая вещь для филолога. Это же не история. Конечно, кое-где приукрасила, использовала гиперболы, метафоры, ретардации и вообще уходила от рассказа от первого лица. Иначе вышла бы дурная вещь. Типа: «Не лепо ли ны бяшет, братие, начати старыми словесы трудных повестий». Так хочу уверить тебя – не лепо это. Поэтому перевод неточен. А что это тебя так волнует? Не нравится? И может, ты из-за этого затащил меня в постель? Чтобы задать этот глупый вопрос? – Панина привстала на локте, обнажив красивую грудь.
Станислав Николаевич всё отрицал, вовсе не из-за этого, а по любви. Хотя в душе смеялся: уж он-то точно её в постель не тащил.
– Настя, ну что ты говоришь, ты так соблазнительна, что я просто не мог устоять перед твоими чарами. Но у меня работа, понимаешь. А ты выполнила часть этой работы, сейчас надо пи