– И дайте-ка угадаю, кто же опять сует свой нос, куда не надо. – Пальтишко глянул на Освальда, весь сморщившись от злости. – Когда ж ты ноги-то уже протянешь? А вы все просто болваны, раз пришли сюда вместе с ним. Как можно верить человеку, который убивал волшебных существ?
– Это были ошибки молодости, – не моргнув глазом ответил Освальд. Самоуверенность возвращалась к нему прямо на глазах. – Позже я признал эту стратегию бесполезной, утомительной и неприятной. К тому же не будем забывать, что волшебных существ истребить невозможно – откуда-то берутся новые, вас вечно одно и то же количество. Кстати, всегда хотел спросить, как вы размножаетесь?
– Не твоего ума дело, – огрызнулся Пальтишко. – Барс ясно сказал: сюда не должна ступать нога человека или существа, и даже его собственная лапа. Мы простились с этим местом навсегда. Но тебе не живется спокойно, да?
– Хватит ворчать, голова от тебя раскалывается, – пожаловался Пал. – А у меня ведь даже нет головы, мое тело представляет собой единый пень. Ты кое-что забываешь: Барс всегда все знает. Ничто на нашей земле не происходит без его ведома, и, раз они дошли сюда, это была его воля.
– Не в этот раз, – фыркнул Освальд. – Вечно вы недооцениваете людей! У нас был другой проводник. Не стоило Барсу доверять свою драгоценную тайну кучке всеми забытых людишек, живущих за Садом камней. Неужели он верил, что они действительно сюда не полезут? Правда, дальше Перси пройти не смог, но мы уж как-нибудь разберемся. После всей этой дряни хуже не будет.
Пал не ответил: он как ни в чем не бывало рвал едва распустившиеся белые цветы с растений, похожих на руки, а затем под брезгливым взглядом Освальда начал плести себе венок.
– Чайку не нальете? – слабо спросил Джетт у скриплеров, которые сидели рядом с ним, отскребая от корней землю.
– Нет, прости, – ответил Пал, как будто вопрос был обращен к нему. – Мы не решимся покинуть это место, чтобы сходить за чайником, – боюсь, проход, открытый силой вашей надежды, немедленно закроется.
– Думаю, вам пора отправляться, откуда пришли, и пить там чай, сколько хотите, – невинным голосом сказал Освальд. – А нам пора идти дальше.
– Я тоже хочу пойти дальше, – сказал Пал и водрузил на голову венок. – И мои скриплеры тоже. Вы, люди, смогли попасть сюда не случайно, так что нам интересно, что будет дальше. К тому же каждый в глубине души хочет вернуться туда, где все для него началось, – не только людей тянет к своим корням.
Он помахал корнем и скрипуче засмеялся собственной шутке.
– Любопытство – это людской порок, – проворчал Пальтишко, мрачно оглядывая скриплеров. – Но, видимо, заразный. Ладно, я тоже пойду. Думаете, только вам хочется встретить Барса?
Даже кошки выглядели так, будто не собираются никуда уходить, одна соблаговолила подойти к Генри и приветственно боднуть его ногу. Генри улыбнулся и попытался поймать взгляд Эдварда, но тот уже минут десять смотрел прямо перед собой, как будто не мог прийти в себя. Он прижимал к себе одну из кошек с такой силой, что чудом не ломал ей кости, но та вроде не возражала, терлась лбом о его грудь и мурлыкала так, что звук долетал и до Генри.
Безмолвный грибень Соломка тем временем встал, взял Джоанну за край платья, а Освальда за штанину и потянул их за собой вперед – очевидно, это означало: «Да, я тоже хочу пойти».
– Ну отлично, – пробормотал Освальд. – А если я не хочу, чтобы вы все шли?
– А с чего ты взял, что можешь приказывать волшебным существам? – фыркнул Пал. – Кстати, даже не вздумай доставать из ножен свой замечательный меч. Я выгляжу, как безобидный пенек, но, надеюсь, триста лет жизни научили тебя тому, что страшнее всего ярость тех, кто обычно добр и весел.
– Они научили меня тому, что за услуги всегда приходится расплачиваться, – процедил Освальд. – А вы определенно оказали нам услугу.
– Если это было «спасибо», то пожалуйста, – дружелюбно сказал Пал и заковылял к горизонту.
Но прежде чем последовать за ним, Освальд подошел к Хью, который по-прежнему сидел на земле. В жуткой комнате Хью выглядел куда бодрее – сейчас вид у него был несчастный и такой испуганный, будто он ждал смерти, но Освальд всего лишь протянул к нему руку ладонью вверх.
– Сумка, Хьюго, – вкрадчиво сказал он, и Хью тут же протянул ему тяжело звякнувшую сумку.
– Я думал, вы утонете. Не хотел, чтоб столько добра пропало, – пояснил он.
Освальд закатил глаза, повесил сумку на плечо и зашагал вслед за скриплерами.
– Это место… – начал Генри, когда все кое-как оторвали себя от земли и потащились дальше. – Думаю, оно показывает каждому его самый тайный, самый глубоко запрятанный страх. Я видел, что лишился дара, но он не исчез, а превратился в человека, и я больше не мог его сдерживать. Что вы видели?
Все ускорили шаг, притворяясь, что не слышали вопроса, но Генри заговорил снова:
– Слушайте, мы на краю света, там, куда никто еще не приходил. Мы все можем тут погибнуть, какой смысл хранить секреты? Я хочу узнать вас. Скажите мне, что вы видели.
– Я видел только то, как ты тонешь, – резко сказал Освальд. – Кошмара поинтереснее для меня не нашлось. Но скажи спасибо, что я не принял это за плод моего воспаленного воображения и вытащил тебя.
Генри растерянно уставился на него. Он бы никогда не поверил, что его смерть может быть худшим страхом Освальда. Тот, кажется, тоже не мог в это поверить и мрачно отвернулся, чтобы не встречаться с Генри взглядом.
– Я видела, что ты умер, и я осталась одна на целую вечность, – криво усмехнулась Джоанна, глядя на Освальда. – Такая вот я сентиментальная девчонка.
– А я постарела, – тихо проговорила Роза. – Мои руки были все в морщинах, и я знала, что всю жизнь прождала свою любовь, но так и не дождалась.
– Я не обязан ничего говорить, – хрипло сказал Эдвард. Кошки бежали за ним как привязанные, а одну он по-прежнему прижимал к себе. – Но какая теперь разница, верно? Я проваливался в болото, а мой отец сидел рядом, и я видел, что он чувствует облегчение. Просто ждет, с таким… раздражением, как будто я трачу его время и лучше бы закончил с этим побыстрее.
– Ну вы и слабаки, – прошептал Хью, опасливо поглядывая на Освальда. – Я ничего такого не видел. Руки мертвяков, и все. Я храбрее вас всех, вместе взятых.
– Знаешь, Хью, а ты страшноватый типчик, – протянул Джетт. – Ты ничего не боишься, вот это действительно жутко. У тебя просто фантазии не хватает, чтобы вообразить настоящий страх.
Хью злобно глянул на него, но Джетт только плечами пожал.
– А ты? – спросил Генри, замедляя шаг, чтобы поравняться с ним. – Что ты видел?
Джетт долго молчал, а потом заговорил тихо, так, чтобы слышал только Генри.
– Помнишь, когда мы искали Сердце, там было местечко, которое показывало тебе твой страх? Мне тогда привиделось, что я вообще не могу ходить, – чего еще бояться хромому? – Он хлопнул себя по бедру. – Это понятный страх, он на поверхности. Но то были просто цветочки, а это болото вытаскивает у тебя из головы такую пугающую дрянь, о которой ты даже не думаешь, пока не увидишь.
Генри кивнул, внимательно глядя на него, и Джетт заговорил снова.
– Мой отец был путешественником. И однажды нашел путь в нашу деревню, – мама сказала, он мечтал найти Предел. Услышал где-то легенду о нем и добрался до нас. «Романтик, искатель и красавец», – вот как она его называла. И обе ноги у него были в порядке, это я таким уродился, он не виноват. – Джетт засмеялся. – Он как-то прошел мимо охраны на входе, но потом его чуть не заметили, и моя мать спрятала его. Ей было семнадцать, родители умерли, она жила одна и месяц скрывала его. А потом его нашли и хотели убить, но он сбежал. Все у нас до сих пор с пеной у рта отрицают, что он вообще существовал, – не могут простить, что кто-то дважды обошел их охрану. Ну, а потом родился я. Меня поэтому и не любят тут. Не из-за ноги: просто я сын чужака, который обвел всех вокруг пальца, появился – и исчез, целый и невредимый. И мы с ней там тоже чужие. У нас все циничные ребята, а она верила в существ и дары, рассказывала мне сказки. Потом я, правда, вырос, обозлился на всех и делал вид, что больше не верю в волшебство, но это было вранье.
Генри молчал. Он чувствовал, что Джетт продолжит сам.
– Она часто рассказывала, каким мой отец был умным и храбрым, и как я на него похож, и как сильно она его любила. Он, наверное, пытался к ней вернуться, просто не смог. И мы вместе мечтали, что однажды уедем из деревни и найдем моего отца. – У Джетта на лице появилась мечтательная, мягкая улыбка и тут же исчезла. – А в этой жуткой комнате мне показалось, что я нашел его. Я откуда-то знал, что это он, бросился к нему, а он не стал меня слушать. Сказал, что даже не помнит мою мать, оттолкнул меня и ушел. И вот после этого я реально чуть не утонул, потому что этот козел убил мою мечту. – Джетт долго молчал, а потом через силу продолжил: – Но это просто выдумка, верно? Я точно знаю: он хороший человек. Когда мать вспомнит меня, мы уедем из деревни, и я добьюсь от нее более точных примет – имя и все такое. И найду его. Если уж мы сюда смогли добраться, ничего невозможного вообще не бывает.
Он рассмеялся и обвел рукой пустошь. Его глаза сияли такой надеждой, что у Генри кольнуло в груди. Если у него получится остановить Освальда, мать Джетта ничего не вспомнит, а Джетт не найдет отца. Почему всегда все так сложно?
– Ну, наконец-то, – сказал Освальд, и Генри вскинул голову.
Впереди что-то блестело – далекая точка, которую Генри до этого принял за очередной куст или остаток дома. Но теперь из-за облаков вышло солнце, и точка вспыхнула красными искрами. Она выглядела такой притягательной, такой яркой, что Генри даже не сомневался: чем бы она ни оказалась, это именно то место, которое им нужно.
Солнце больше не пряталось, расталкивало облака к краям неба, и чем ближе они подходили, тем сильнее менялся сам воздух вокруг. То же самое Генри чувствовал в Разноцветных Скалах, наполненных волшебством: воздух был плотным, как вода, но вливался в легкие гладко и приятно. Скриплеры начали взволнованно переглядываться – они тоже это почувствовали.