– Они все равно были ненастоящие, – забормотал он. – Просто выдумка.
И тогда Барс прыгнул на него. Это было стремительное, короткое, смертоносное движение, и Хью не успел бы ничего сделать, – вот только сила, которая теперь была в нем, кажется, защищала хозяина, не разбираясь, плох он или хорош. Барса отбросило назад, и он рухнул на пол, не сумев даже приземлиться на лапы. Хью замер, округлив рот.
– Ух ты, – выдохнул он и посмотрел на свои руки. – Да я же теперь… Я теперь все могу.
Он поднял взгляд на Барса. В глазах у Хью было что-то такое, что Генри, упрямо кряхтевшему в попытках оторваться от стены, стало жутко до дрожи в ногах. Хью вытянул руку в сторону Барса, но тот по-кошачьи извернулся, прыгнул в сторону и растворился в воздухе.
Хью разочарованно зашипел.
– Не вижу, куда-то делся, – пробормотал он, глядя в пространство таким сонным взглядом, что ясно было: ищет он не в этой комнате. – Ну да ладно, ничего он мне не сделает. Сил у него кот наплакал. – Он рассмеялся каким-то отрывистым, истерическим смехом и обвел всех взглядом. – Это шутка, вы что, не поняли? Кот наплакал! А он сам, как кот! Ну же, давайте смейтесь!
Но в комнате стояла гробовая тишина, только Роза тихо, зажав обеими руками рот, плакала, глядя на лежавший рядом с ней пень. На пне сверху росли ветки, и в них висел обвисший венок из белых цветов, но кроме этого, ничто не напоминало о том, что этот кусок дерева когда-то был мудрым королем скриплеров.
– Тварь, – прошипел Генри, беспомощно пиная воздух. От усилий у него вздулись на шее вены, но он не сдвинулся даже на сантиметр. – Подлая тварь, я спас тебя, ты бы в бездонной яме сейчас лежал, если бы…
– Ну конечно, ты никому не дашь забыть, какой ты благородный. – Хью подошел и сел напротив. – Как же ты мне надоел. Ах, наш Генри, он такой замечательный! В каждой бочке затычка.
Хью придвинулся ближе. Взгляд у него бегал, будто он что-то читал, но даже с этим странным взглядом он ничуть не стал похож на Перси, наоборот, он и на себя-то теперь меньше был похож.
– Да ты тут везде, – медленно протянул Хью, скользя взглядом по чему-то невидимому. – Везде, куда ни посмотри. Нет уж. Нет. Теперь я решаю, как все будет.
Он протянул руку к груди Генри, сжал пальцы в кулак, и Генри понял, что не может дышать. Огонь ударил в грудь, как будто пытался изнутри продавить ребра, но он не мог вырваться из этого бесполезного слабого тела, которое изо всех пыталось втянуть хоть немного воздуха, – но тот не проходил в горло. «Вот и все», – подумал Генри, начиная терять сознание, и ужас у него вызывало не то, что он умирает, а то, что оставляет в этой комнате всех остальных.
А потом раздался громкий, звучный голос Освальда:
– Да брось, Хью. Чем убивать своих врагов, неужели не приятнее сначала хоть немного их унизить?
Генри показалось, что его сердце перестали сжимать в кулаке, и он вдохнул, кашляя и безуспешно пытаясь открыть слезящиеся глаза.
– А это мысль, – протянул Хью.
– Они все просто идиоты, – спокойно сказал Освальд. – Не понимают, какую силу ты обрел. Думают, это просто ошибка, что они все исправят. Но это теперь навсегда, так зачем тебе портить себе удовольствие и куда-то торопиться?
– Точно. Да, ты прав! – Хью поднялся и шагнул в его сторону – И что ты предлагаешь?
– Для начала я хочу поприветствовать тебя, как нового хозяина королевства: встать на колени. Ты разрешишь мне это сделать?
– Ну, давай, – неуверенно сказал Хью.
То, что прижимало Освальда к стене, исчезло, и под настороженным взглядом Хью он опустился на одно колено и склонил голову.
– Они все думали, что такие умные, – сказал он. – И кто в результате в выигрыше? Ты теперь невероятно силен, и отныне тебе может принадлежать все что угодно.
Взгляд Хью смягчился, он начал одобрительно кивать, и еще несколько минут отец продолжал говорить что-то в том же духе, а потом сказал:
– Ну вот, это же приятно, правда? Пусть остальные тоже встанут на колени. Смотри, кто тут у нас: принц, красавица из дворца, жалкий уродец, которого вдруг назначили хранителем ключа, волшебница и герой, которому ни за что достаются все почести. Они тебя даже не замечали, разве не здорово будет, если все они признают, кто теперь их хозяин? Только не забудь пожелать вот что: «Пусть никто не сможет подойти ко мне ближе чем на три шага», а то эти умники наверняка решат показать, какие они у нас храбрые, и бросятся на тебя.
– А ты голова, – одобрительно протянул Хью, и Генри почувствовал, что ничто его больше не держит. – Ну, чего ждете? На колени, быстро.
Эдвард начал с бледным от бешенства лицом вставать на ноги, но Генри крикнул:
– Стой! Ты что, не слышал?
Голос его едва слушался, но Генри знал своего отца. Тот был умнейшим человеком в королевстве и в совершенстве владел искусством дипломатии. Он говорил Хью то, что тот хотел слышать, усыплял его бдительность, чтобы потом привести в исполнение какой-то план. И Генри поверил ему: он опустился на одно колено и в упор посмотрел на Эдварда.
– Либо ты встанешь на колени сам, либо я сломаю тебе ногу, – хрипло сказал Генри. Дыхание еще не восстановилось, и после каждой пары слов приходилось втягивать воздух заново. – Быстро.
Эдвард еще несколько секунд смотрел на него, тяжело дыша, но все же послушался. Джетт уже стоял на коленях, для верности упираясь лбом в пол: чутье на опасные моменты у него было отличное. Джоанна с Розой переглянулись и одновременно встали на колени. Хью наслаждался видом, а Освальд краем глаза посмотрел на Генри, и тот понял его взгляд: «Отвлеки его».
– Хью, слушай, – начал Генри, согнувшись как можно сильнее. – Я был не прав. Нечего тебе делать в Хейверхилле, это для тебя мелко. Понимаю, как Сван тебе надоел. Он и правда туповат, это не преувеличение, а ты при нем как слуга, который должен следить, чтобы с ним ничего не случилось. Никогда больше, да? С этим покончено.
– Это уж точно, – пробормотал Хью, и взгляд его мечтательно затуманился.
В следующую секунду Освальд коротким, гладким движением вытащил из ножен меч и швырнул его в Хью.
Положение для броска у него было хуже некуда: едва ли не от пола, без времени на замах, почти на другом конце полутемной комнаты от Хью. Но Освальд не зря был великим воином: меч вошел Хью точно между ребер, и в ту секунду когда острие, пробив Хью грудную клетку, вышло с другой стороны, Генри понял, зачем Освальд дал Хью тот совет.
«Пусть никто не сможет подойти ко мне ближе, чем на три шага». Хью пожелал этого и успокоился, почувствовав себя в безопасности, но это пожелание касалось только людей – о предметах в нем не было ни слова. Хью захрипел, испуганно глядя себе на грудь, а потом словно бы задумался о чем-то и с хрипом потянул ручку наружу.
Меч выходил так легко, что Генри все понял одновременно с Освальдом. Тот ни секунды не потратил на панику – он бросился к двери, распахнул ее и крикнул:
– Наружу!
Но все застыли, в ужасе глядя, как Хью без всяких усилий вытаскивает из груди окровавленный меч. Спохватившись, Генри с силой вытолкнул за дверь Розу, стоявшую к ней ближе всех. Он еще успел схватить за шкирку Джетта и вышвырнуть его в соседнюю комнату, когда меч звякнул об пол, Хью зарычал, и дверь с силой захлопнулась сама по себе.
Генри обернулся. Хью был жив и здоров, кровь на груди исчезла, и с почти суеверным ужасом Генри понял: в сияющем шаре силы было столько, что Хью, видимо, стал равен Барсу, каким тот был полторы тысячи лет назад. Волшебный меч, выкованный Тисом, меч, который мог убить разрушителя, волшебника или бессмертного Освальда, не справился с тем, кто был теперь могущественнее всех на этой земле.
Освальд уже открыл рот, чтобы сказать очередную ложь, но Хью не стал его слушать. С перекошенным лицом он полоснул ногтями по воздуху, и Освальд упал с лиловой вмятиной на горле. «Сломаны кости шеи», – отстраненно подумал Генри, но страх был поверхностным, слабым, отец же бессмертный, в пещере чудовища у него были раны куда хуже, все срастется.
А потом он вспомнил, что Освальд бессмертным был до сегодняшнего вечера, – и вот тогда едва не сел на пол. Джоанна закричала, и Хью повернулся к ней. Белая как мел, она швырнула ему в лицо пригоршню сияющего порошка, но Хью не заснул. Он стер его с лица и посмотрел на Освальда, лежавшего на полу. Тот был мертв – его приоткрытые глаза неподвижно смотрели в пустоту, а Генри все убеждал себя, что это очередная иллюзия, что это невозможно, но в глубине души он знал: на этот раз никаких чудесных спасений не будет.
«За все надо платить. Всегда», – сказал ему отец, и сейчас Генри платил.
Он платил за удачу, которая уже месяц сопутствовала ему во всем, что он делал, а сейчас он понятия не имел, как быть. Огонь бесновался внутри, требовал выпустить его наружу, но Генри привык держать его в узде и никак не мог решить, дать ли ему волю. Если меч не смог убить Хью, что, если и огонь не сможет? А если сможет, то, забрав силу Хью, Генри превратится в чудовище куда страшнее, и как тогда быть всем остальным?
И он сделал единственное, что еще мог, – передвинулся так, чтобы закрыть собой Эдварда, и толкнул его к двери. Замка на ней не было, Хью просто ее захлопнул, и Эдвард успел, нащупав ручку, немного приоткрыть дверь, когда Джоанна с отчаянным криком злости и ужаса опустилась на пол, а Хью зашипел:
– Хватит орать! Ты мне нравилась, но теперь мне плевать на тебя, ясно?
Он занес руку, и Эдвард, выскользнув из-за спины Генри, одним прыжком подскочил к Джоанне и рухнул рядом на пол, загораживая ее.
– Она женщина, – отчеканил Эдвард, в упор глядя на Хью. Больше он не изображал фальшивую покорность, лицо у него было все белое от гнева. – Только трус может поднять руку на женщину. Давай разберемся сами.
Это было так неожиданно, что Хью моргнул и перевел взгляд на него. Генри рванулся следом, но Хью вытянул руку, и его с размаху впечатало в стену.
– У нас в деревне тоже такие были, – сказал Хью, разглядывая лицо Эдварда как вещь. – Красавчики вроде тебя вечно думают, что им все можно. Но не теперь, ясно? – Хью нагнулся к нему, и Генри с каким-то холодным, отстраненным ужасом понял, что Перси был прав: слишком много силы действительно может свести с ума. – Я бы мог стать таким, как ты. Может, и стану. Все девчонки будут мои. Или я мог бы изуродовать тебя так, что мать родная не узнает. А то небось привык, что все с ума сходят по такому лицу. – Он хлопнул Эдварда по щеке, но тот даже не моргнул.