– Джетт сейчас в общих чертах рассказал мне, что вчера произошло. Если кратко, то все очень плохо. Но первое, что мы должны сделать, – это успокоить людей. Уилфред говорит, по городу пошел слух, будто настали последние дни и небесная твердь скоро рухнет нам на голову. – Король сделал движение губами, как будто хотел улыбнуться, но ничего не получилось. – Не могу обещать, что этого не произойдет, но паника все только усложнит. Так что по моей просьбе Уилфред отправил по городу гонцов, которые просят всех собраться на площади. А я сейчас поднимусь на крепостную стену и все объясню.
Он кивнул сам себе, развернулся к двери и остановился. Хорошо, что Уилфред был начеку – он успел обхватить короля обеими руками, прежде чем тот сел на пол.
– Ничего, – пробормотал король, когда Генри подскочил и опустился рядом. – Сердце кольнуло. Ерунда, пройдет.
Кое-как поднявшись на ноги, он собирался было продолжить путь к двери, но по его лицу Генри сразу увидел: как бы он ни храбрился, до крепостной стены он может не дойти, упадет по дороге.
– Уилфред, посадите его на трон и протрите ему холодной тряпкой все точки, где можно прощупать пульс, – отрывисто сказал Генри.
– Это где? – растерялся Уилфред, и Генри понял, что лучше уж он все сделает сам.
Отправив Уилфреда за водой и полотенцем, он довел отца до трона, расстегнул ему воротник и сказал то, о чем еще недавно даже подумать бы не решился:
– Если хочешь, я сам им все объясню.
Король кивнул, слегка приоткрыв глаза.
– Было бы чудесно. И не забудь представиться.
Генри улыбнулся и, взяв у запыхавшегося Уилфреда полотенце, окунул его в миску.
– Не забуду, папа.
Это обращение до предела взбудоражило навостривших уши придворных, но Генри даже не повернулся к ним, пока протирал отцу шею, сгибы локтей, запястья, и даже, несмотря на протесты Уилфреда, внутреннюю часть коленей, ради чего пришлось порвать нижние швы на штанинах.
– Зашьете, – отмахнулся Генри. – Ладно, пошел.
Роза протянула руку, и он передал ей полотенце: она была единственной, кто не выглядел, как громом пораженная.
– Стойте! – слабо крикнул Уилфред, когда Генри уже вышел за дверь. – Рог громкоговорения.
Генри дождался, пока он вернется с изогнутой костяной трубкой, на вид древней, как само королевство, и зашагал к выходу.
– Сам не помню, с чего я Розе не поверил, когда она говорила, что вы принц, – услышал он из-за спины. – Или поверил в глубине души? Наверное, да. Уверен, так и было. Вы ведь такой благородный, красивый, храбрый юноша, который…
Генри развернулся и пошел дальше спиной вперед.
– Лесть – это не ко мне, Уилфред, – сказал он. – Либо будете и дальше говорить мне только правду, либо я побью всю посуду на кухне. Я же дикарь, я не знаю, что хрусталем нельзя колоть орехи.
На сером, застывшем от тревоги лице Уилфреда проступил слабый намек на улыбку.
– Удачи, – сказал он. – Только не давайте им обещаний, которых мы не сможем выполнить. Дипломатия – это…
– Я знаю, – кивнул Генри и, развернувшись к нему спиной, направился к выходу из дворца.
Он прошел через сад тем же путем, каким несколько дней назад возвращался во дворец после встречи со скриплерами. Генри был почти уверен, что на крепостной стене так же, как тогда, сидят скриплеры, теперь осиротевшие без своего вожака, но там было пусто. Не пришли ни другие грибни, ни оставшиеся дети Худого Пальтишки: все они наверняка почувствовали гибель сородичей, но не захотели делить свое горе с людьми.
Генри поднялся на ту башню, где скриплеры надели на него цветочный венок, и где они с Эдвардом когда-то сидели, глядя на озеро. Прежде чем взойти на последние ступени, он ненадолго замер, слушая неразборчивый шум голосов по другую сторону стены. Лунный свет придавал этому дню белесый, призрачный оттенок, и Генри просто дышал, оглядывая белоснежную громаду дворца, обугленную крепостную стену, деревья в саду, усыпанные тугими почками зарождающихся листьев. Он пришел домой. Столько лет спустя он вернулся, и его признали своим. И несмотря на страх перед будущим и на тоску по прошлому, несколько секунд Генри чувствовал свободу и надежду, каких не знал никогда раньше. Все было возможно, все дороги открыты, все тайны разгаданы – оставалось сделать последние шаги по ступеням.
И он их сделал.
Глава 15Сказка новых времен
Увидев его, народ на площади замолчал. Генри обвел взглядом море лиц под стеной: испуганных, настороженных, враждебных. Они хотели увидеть короля, и даже те, кто узнал в Генри человека, нашедшего корону, были недовольны подменой.
И Генри знал, что должен поступить как настоящий принц. Должен сказать успокаивающие слова, которые ничего не будут значить и просто вселят во всех расплывчатую, туманную уверенность, что все закончится хорошо и во дворце над этим идет работа. Но он не был настоящим принцем или, во всяком случае, был не только им. Он был охотником, и дикарем, и тем, кто уже месяц скитался по королевству среди таких же людей, как эти. Он был куда больше похож на них, чем на тех, кто прожил всю жизнь во дворце, и не хотел давать им подделку вместо правды.
На площади зашептались, когда он перелез через ограждение башни и сел на каменный парапет, свесив ноги вниз.
– Я знаю, вас интересует, что с небом и где король. Но, поверьте, в двух словах этого не скажешь. Можно, я сначала расскажу вам кое-что другое? – спросил он, и рог громкоговорения разнес его слова по всей площади. – Думаю, вам лучше сесть, потому что история длинная, но вам понравится, честное слово.
Недоуменно переглядываясь, люди один за другим опустились на прогретые солнцем камни площади.
– Вы можете по-прежнему называть меня Генри, но у меня есть и другое имя. Меня зовут Роберт Олден, и это моя история, – сказал Генри. – Я младший сын короля. Когда мне было шесть, вот из этого сада меня украл бессмертный Освальд, которого вы знаете по сказкам, и десять лет воспитывал как своего сына. И вот зачем он это сделал…
Сказать, что такое начало произвело впечатление, было бы преуменьшением. Генри чуть не улыбнулся, когда понял, что все рассчитал верно. Барс был прав: все обожают загадки, секреты и тайны. То, что происходило во дворце, столетиями было окутано неизвестностью, новости не просачивались, и теперь люди ловили каждое слово. Лишнее светило в небе было немедленно забыто: все жадно слушали Генри, открыв рты и прижимая к груди руки.
Генри рассказал им о том, как рос в лесу, где Освальд, вовсе не такой ужасный, как в сказках, научил его охотиться. Рассказал о дворце, где после исчезновения ребенка остановилась жизнь. Об одиноком принце, который десять лет мечтал стать героем, о сбежавшей королеве и о добром короле, сходившем с ума от чувства вины. Генри сглаживал острые углы, показывал всех с выгодных сторон и опускал мрачные подробности, но он знал от Эдварда, от Сиварда и от Тиса: вот так и создаются легенды.
Он рассказал о том, как искал Сердце, о двух братьях, которые помогали ему, а иногда и мешали. Про Барса и Предел он не упомянул – некоторым тайнам лучше ими и оставаться, – но и врать не стал.
– Так уж вышло, что мы нашли источник огромной силы, которая дает почти бесконечные возможности и не в тех руках может натворить бед. По ужасному стечению обстоятельств, в котором никто не виноват, Хью, старший из братьев Кэмпбеллов, забрал эту силу себе. А потом…
Генри расписал им гибель Освальда и Эдварда, то, как они пытались спасти других, и как король раздавлен потерей наследника. В сцене, где король узнал младшего сына, женщины начали плакать. Все были растроганы и влюблены в эту историю, и Генри уже видел: те, кто сейчас здесь, перескажут ее тем, кого здесь не было. Горожане – жителям ближайших деревень, те – путешественникам, которые разнесут ее дальше и дальше. Она прокатится по всему королевству: сказка новых времен, которая станет такой же важной, как старая легенда о Сердце.
– Я не знаю, что теперь будет. Хью способен на что угодно, – честно сказал Генри и встал на парапет во весь рост, держась за опору башни. – Но что бы ни случилось, мы будем вместе. Мы с вами – одно и то же. Сегодня мне нужно отдохнуть, но завтра я начну искать способ разобраться с нашим врагом. И даже если мне придется использовать вот это, – Генри приподнял руку, – я это сделаю. Хью убил моего брата и моего приемного отца. Не думайте, что я про это забуду.
Голос дрогнул, и Генри ненадолго замолчал. Не потому, что боялся заплакать – глаза по-прежнему были сухие, – а потому, что знал: если не удержится сейчас, то отречется от Барса, который заманил их за Предел. Генри так хотелось обвинить кого-то, сказать: мне больше не нужна помощь того, кто рискнул и нами, и всем королевством ради дурацкой игры.
А потом он вспомнил, как Перси сотни лет назад выбрался из сундука и пошел навстречу всадникам, и вся его злость разом иссякла. Перси отчаянно жаждал менять законы ненависти на законы любви, и у него не всегда получалось, но он пытался, как же он пытался!
– Ничего не исправишь. Но я смогу все это пережить, – хрипло сказал Генри, глядя в неправильное, сломанное небо с лишней луной и надеясь, что его слышит великий проигравший волшебник, которого он не думал больше увидеть. – У меня есть работа. Барс выбрал меня, и я его не подведу. Если мне нужна будет помощь, вы поможете?
Такого страстного, единодушного «да» Генри не слышал ни разу в жизни. Он улыбнулся всем, сам удивившись, что способен на это, и начал спускаться с башни в сад. Вслед ему оглушительно хлопали в ладоши, кричали слова поддержки и ободрения – Генри никогда бы не поверил, что однажды его будут так приветствовать, но обрадоваться не смог. Внутри все молчало.
Он пошел обратно в тронный зал и, открыв дверь, застыл от удивления. Несмотря на толпу придворных, здесь стояла полная тишина, и Генри отлично понимал почему. Около расставленных в ряд шкатулок с существами сидел Барс и молча глядел на них. Когда вошел Генри, Барс не обернулся, но заговорил – как обычно, не открывая рта.