Коттеджный поселок «Карельские просторы»,
Республика Карелия, примерно 30 километров
от Петрозаводска, июнь 2018 года.
Спустя два часа
Дети тусили наверху, в комнате Артема, играли в видеоигры на «X-Box». Наши жены пили вино на кухне, а мы с мужиками – коньяк в кабинете у Витали. Все уже немного отошли, помылись-переоделись и даже успели помянуть Саню с Танюхой. Осознание происходящего накрыло всех. Ну, кроме детей. Мы сидели, пили и молчали. Говорить не хотелось. Пришла Ирка, принесла тонко нарезанный лимон на тарелочке, еще одну бутылку коньяка из Виталиных запасов, молча поцеловала сидящего за столом мужа в макушку и ушла. Карел налил всем еще по одной, мы молча выпили, не чокаясь.
– Ну что, мужики, – нарушил тяжелое молчание Виталя, – расклад, в принципе, ясен. Запасов хватит примерно на неделю на нашу банду. За это время нам нужно разжиться еще едой, оружием, боеприпасами и топливом. Это как минимум. Из транспорта не помешал бы хороший микроавтобус – для девчонок и детей, что-то типа «Старекса». Наших внедорожников, думаю, будет достаточно, поместимся.
– Карел, я что-то не понял, – слегка заплетающимся языком сказал Леха. – Мы что, едем куда?
Леху можно было понять – Саня был его лучшим другом, и он переживал больше всех.
– Да, друже. В Мурманск, в порт.
– Ааа, а чего сразу не в Китай? – Леха попытался засмеяться, но подавился и закашлялся. – До Мурманска тыща верст! Как мы такой толпой туда двинем? И главное – на хрена?
– Я звонил брату, – ответил Карел. – Если помните, он капитаном на «Адмирале Колышкине» трудится, это здоровенный рыболовецкий траулер. Короче, его экипаж сейчас собирает свои семьи, запасается всем необходимым и ждет нас. В течение трех дней. Время пошло уже сегодня утром. Доберемся – выживем. Здесь ловить уже нечего. Все будет только хуже.
– Согласен, – сказал я. – Надо собираться и двигать. Морским путем можно много куда добраться. Но главное – уверен, что зомбачье не умеет плавать. Значит, на судне мы будем в безопасности.
– Солидарен, – немногословный, как всегда, Тема для наглядности поднял руку. – Транспортная полиция с вами.
Мы невольно улыбнулись. Сержант Артем Григорьев, двухметровый мужичина с внешностью рязанского рубахи-парня, внушал спокойствие.
– Ладно, значит, порешали, – подытожил Виталя. – На сегодня все тогда. Тема, ты первый дежуришь, я на чердаке уже «фишку» оборудовал, там мой «Бенелли», патроны, короче, разберешься.
Мы разбрелись по дому. Виталя вечером обошел с Темой периметр, проверил ворота и все остальное, и мы засобирались спать, решив завтра, на свежие головы, обсудить насущные дела. Ольга с Викой вырубились быстро, а я долго ворочался – в голове был полный сумбур.
В конце концов я почти приучил себя к мысли о том, что жизнь в корне поменялась. Теперь придется быть в тысячу раз внимательнее, спать с пистолетом под подушкой и отвечать за жизнь родных не на словах. Именно эта ответственность придала мне душевных сил и, как ни странно, спокойствия. Я словно обрел цель в жизни, понял наконец, что нужно делать и в чем мое предназначение. Я за них порву всех зомби этой планеты. Они, мои жена и дочка, – самое дорогое, что у меня есть. И никакой апокалипсис этого не изменит.
Никогда.
Роман ГлушковСвинцовая кровь
У всех патронов есть одно неприятное свойство – рано или поздно они заканчиваются. Чего нельзя сказать о зомби. Они продолжали идти с запада по шоссе и поодиночке, и стаями. А проходя мимо дома старика Макарыча, чуяли его присутствие, злились и испытывали неудержимое желание дотянуться до его глотки своими гниющими пальцами.
Поэтому с зомби у старика был разговор короткий. И шумный. Вернее, сам он с ними не разговаривал – за него это делал Печенег. После чего ходячие мертвецы умирали окончательно, а Макарыч сметал с пола гильзы и хмурился, глядя на то, как пустеют его ящики с патронами.
Раньше ему нравилось жить рядом с оживленной автомагистралью. Макарыч с детства ненавидел тишину, от которой у него всегда противно звенело в ушах. А вид проносящихся мимо дома автомобилей и гул моторов, наоборот, его успокаивал. Но куда приятнее ему было выгонять поутру со двора свой рабочий грузовичок, вливаться на нем в нескончаемый поток машин и ощущать себя частью кипящей вокруг жизни.
К сожалению, однажды привычная жизнь закончилась, вокруг стала царить одна лишь смерть, и дом у шоссе превратился в не самое лучшее место для проживания. Особенно для одинокого и больного старика.
– Ну вот и наступил этот проклятый день, – заметил Печенег, все еще разгоряченный после отгремевшего боя.
– День как день. Бывали и похуже, – буркнул в ответ Макарыч, вскрывая ломиком последний оставшийся у него ящик с пулеметными патронами.
– И что мы станем делать, когда они закончатся? – осведомился Печенег.
– Ты уже спрашивал об этом. И не однажды.
– Но ты так ни разу мне и не ответил.
– Если не ответил, значит, мне просто нечего было сказать, – рассудил старик. – В любом случае мы оба знаем, что счастливого конца у нашей истории не будет. Сначала умолкнешь ты, а вслед за тобой и я… Ну что, остыл? Тогда готовься к чистке. Сколько бы там патронов у нас ни осталось, это еще не повод забить на гигиену.
Говорят, безумец не осознает того, что он безумен. Макарыч же отчетливо понимал, что рехнулся, ведь он целый год разговаривал с собственным пулеметом. А пулемет разговаривал с ним. И если это было не сумасшествие, тогда что? Но старик ведь и не отрицал наличия у себя проблем с головой. А раз не отрицал, означало ли это, что у него еще сохранились остатки разума?
Дабы почаще убеждать себя в том, что он не конченый псих, Макарыч каждый день читал книги и старался осмыслить прочитанное. Когда он усаживался в кресло с книгой, Печенег обычно помалкивал, отвернувшись и глядя из бойницы на улицу. Да и вообще, нельзя было назвать его болтуном. Не затыкался он лишь в бою, а в остальное время говорил кратко и по существу.
Странное было дело: развешанные на стенах семейные фотографии с Макарычем не беседовали. Сколько он ни пытался заговорить с ними, жена и две дочери глядели на него со снимков такими, какими он их помнил – жизнерадостными и улыбающимися, – но ничего не отвечали. Зато бездушная железяка, которая только и умела, что плеваться свинцом, всегда была готова общаться со своим хозяином.
– Тоже стареешь, как я погляжу, – заметил старик, когда недавно разглядел на штоке газового поршня пулемета щербинку, которой прежде не было.
– Лучше за собой приглядывай, старый кряхтун, – ответил Печенег, разложивший перед ним на столе свои детали для чистки. – Не рожа стала, а сухофрукт. И кашель такой, что аж наизнанку тебя выворачивает.
– Кто ж спорит? Есть такое дело, – согласился Макарыч. – Если не зомби сведут меня в могилу, то проклятый кашель доконает, это уж точно.
Ну а что насчет рожи… К зеркалу он нынче подходил редко – только когда брился, а случалось это не чаще раза в месяц. Но всегда, сбривая бороду, он обнаруживал под ней осунувшееся лицо незнакомого человека. Затем пожимал плечами – да и черт с ним! – ополаскивал лицо водой и шел заниматься своими делами.
Макарыч мог бы и вовсе не бриться, кабы не глядящие на него с фотографий жена и дочки, не любившие его колючую щетину. Вдобавок чистое лицо вызывало приятные ностальгические ощущения. А порой даже сны, когда гладко выбритые щеки старика касались подушки, разве что в сравнении с ними та была сегодня уже не такой чистой.
Теперь, когда у него остался всего ящик патронов и любая битва грозила стать для него последней, работы по хозяйству было немного. Вычистив и смазав оружие, он снарядил все имеющиеся у него пулеметные ленты, накачал ручным насосом воды из скважины, сделал кипяток, заварил кастрюлю чая и наполнил им большой армейский термос. А затем взялся готовить бутерброды, которыми в последнее время только и питался.
В отличие от боеприпасов, еды у Макарыча было еще полно. Умерев, он оставит после себя почти целый склад продуктов. И хорошо, если их найдут потом честные люди, а не бандиты, но тут уж кому как повезет. Когда дом-крепость старика падет, он наверняка будет мертв и не сможет проконтролировать, кому достанется его наследство.
Новые зомби начали подтягиваться к дому на следующую ночь после того, как Макарыч откупорил последний ящик с патронами. Когда до него донесся знакомый скрежет пальцев по железу, он лишь отметил, что первые гости прибыли, зевнул, а потом опять забылся тревожным сном.
Пока зомби было мало, они не представляли собой большую угрозу. Все окна первого этажа были заделаны толстыми металлическими щитами. Ими же были усилены двери дома и ворота пристроенного к нему гаража. Сам дом был кирпичный и тоже зомбоустойчивый. А вот забору не повезло – однажды он все-таки рухнул под натиском тварей. И с той поры стены дома были единственной преградой, отделяющей Макарыча от наведывающейся по его душу смерти.
Что только не делал он, стараясь быть менее заметным: вел себя тише воды, ниже травы и готовил еду в подвале, чтобы ее запах не долетал до шоссе. Иногда это помогало – бывало, зомби не беспокоили хозяина по нескольку дней и даже недель. Но однажды все равно наступало то далеко не прекрасное утро, когда твари собирались возле дома и начинали ломиться в окна и двери.
Этим утром зомби было еще маловато для того, чтобы сокрушить железный барьер. Но они продолжали прибывать, и к обеду старику волей-неволей придется открывать бойницы для новой зачистки…
Война с жестоким новым миром приучила Макарыча экономить патроны. И он предоставлял слово Печенегу, лишь когда каждая его пуля могла снести не одну гнилую башку, а сразу несколько. Все бойницы в щитах были проделаны именно с таким расчетом – примерно на уровне головы взрослого человека. Надо было лишь открыть их и палить короткими очередями до тех пор, пока за окнами не останется ни одной зомбячьей морды. После чего старик поднимался на второй этаж и, уперев Печенега в оконные решетки, добивал уцелевших тварей сверху.