— Так ведь Каргуль заявление подал, и ему лошадь американскую приделили. Завтра выбирать идет…
— Ну, нахал так нахал! Брата моего в Америку загнал, а теперь еще от них лошадь получает! Ни стыда, ни совести…
Казик с ненавистью смотрит на соседа, который как раз вышел во двор и начал возиться со сбруей.
Витя пробирается через толпу на барахолке, ведя за руль велосипед, через раму которого переброшены два мешка с зерном.
Вокруг магистрата, на котором висит бело-красный флаг и вывеска «Уездное управление», сосредоточилась вся торговая жизнь городка и окрестностей. Вереница людей, одетых кто во что горазд, медленно движется мимо «походных магазинов», то есть попросту распахнутых чемоданов, над которыми стоят их владельцы-торгаши, приезжающие на западные земли из центральной Польши, чтобы менять здесь продукты на вещи, которые достались переселенцам вместе с брошенными немцами домами.
В картонных и фанерных чемоданах стоят банки с маслом и медом, поблескивают жиром бруски сала, вьются темными змеями колбасные круги. Там и сям можно увидеть и «катанку» — особую колбасу, приготовленную из каши, жира и крови. Все это продается небольшими порциями, подготовленными для обмена. Известно ведь, что за костюм положено отдать брусок сала, за ковер — банку масла, а вот за часы с кукушкой можно получить только пакетик сахару.
Повсюду здесь царит торговый азарт. Мужчины с туго набитыми мешками, завидев такой же мешок у другого, подходят: «Махнемся не глядя?» Минута колебаний, пробное ощупывание мешка и наконец: «Даешь!» Мешки переходят из рук в руки, и владельцы их лихорадочно бросаются проверять, что они приобрели и что потеряли…
Пока Витя глазеет на плакат, медленно читая: «Возвращенные земли — твоя Родина и Будущее!» — кто-то, потрогав его мешки, предлагает:
— Махнемся?
— А есть у вас кот? — интересуется Витя.
— Десять дамских платьев и лакировки! — хрипит бородатый оборванец и, видя, что Витя отрицательно машет головой, уходит.
Наконец Витя находит кота: он сидит возле одного из чемоданов в старинной позолоченной клетке для канарейки, злой, взъерошенный, словно униженный этим «птичьим положением». Витя ставит свой велосипед возле кошачьего хозяина,
— От немцев остался?
— Да ты что, пан! Я его с самой центральной Польши вез!
— А ловит он?
— По пятьдесят мышей жрет! Где твой дом, далеко?
— У меня велосипед с собой, довезу.
— Что велосипед! Без денег нечего кота торговать, кот денег стоит!
— Так ведь я два мешка пшеницы отдаю! Каждый по пятьсот злотых стоит!
— Это дело другое. Давай оба мешка и велосипед впридачу. Ну, ну, — хлопает он по плечу Витю, видя его колебания, — велосипед тебе от немцев остался, а я-то кота с самой центральной Польши вез!
Витя видит в толпе Ядьку, за которой плетется Кекешко. Клетка с котом мешает Вите догнать их — не так-то легко продираться вперед, когда заняты руки. Все же он следует за соседями, стараясь не потерять их из виду. Добравшись до конца рынка, он оказывается перед большим огороженным плацем, вокруг которого кольцом стоят люди. Они с увлечением разглядывают что-то.
Подойдя ближе, Витя видит «корраль», в котором стоят несколько лошадей. Прямо перед ним, за столом, покрытым красным сукном, спинами к нему восседает оценочная комиссия. Каждый хозяин, выбрав лошадь, ведет ее к столу комиссии — там устанавливают цену лошади и хозяин подписывает бумаги.
Витя рассматривает лошадей. Среди них есть всякие: тяжелые першероны, исхудалые и измученные жизнью мерины, маленькие подвижные кобылки. Большая часть лошадей стоит уже в стороне — они оценены и оплачены.
Войт, бывший военный, оставшийся после демобилизации на западных землях, ведет на длинном поводу выбранного им коня бельгийской породы. Публика обменивается замечаниями, пытается угадать цену, какую комиссия назначит коню. Витя, однако, следит только за одной лошадью. Это — огненной масти жеребец с роскошной гривой, который никак не дает поймать себя: едва кто-нибудь приближается к нему, жеребец с громким ржаньем встает на дыбы и отскакивает в сторону… Остальные лошади покорно позволяют надеть на себя узду, хотя и стоят свободно.
Один из гоняющихся за жеребцом мужчин оборачивается. Витя узнает в нем Каргуля. И в ту же минуту жеребец, загнанный в самый угол «корраля», толкает Каргуля грудью, опрокидывает его и скачет прочь. Свободный и прекрасный, он несется вдоль плаца. Толпа в ужасе расступается перед ним. Кекешко и Ядя тоже бегут в сторону.
— Эта ЮНРРА ихняя знает, что у нас дикий запад, вот и шлет нам диких лошадей… — говорит кто-то позади Вити.
— Такого работать не загонишь…
— Ничего, ему только разок шею согнуть, а после — хоть лед на речке паши на нем!
Витя напряженно следит за Каргулем. Тот снова ухватился за уздечку; секунда — и над ним сверкнули лошадиные зубы, мелькнули в воздухе копыта — конь помчался по плацу, волоча за собой по пыли Каргуля, вцепившегося в уздечку… Слышен вопль Ядьки, крики перепуганной толпы. При виде мчащегося прямо на нее бешеного мустанга комиссия разбегается во все стороны. У самого стола конь останавливается, налегает на него грудью и, подумав с минуту опрокидывает в грязь: летят в воздух бумаги, чернильный прибор падает на землю… Конь с удивлением взирает на судей из комиссии: спасаясь бегством, они дружно, как по команде, перелезают через ограду, выпятив в его сторону зады. Слышен громкий смех толпы.
Витя не спускает с лошади восхищенного взгляда: прекрасная голова гордо поднята, грива развевается по ветру, ноздри нервно вздрагивают, словно животное предчувствует конец своей свободе.
На противоположном конце плаца тяжело поднимается с земли Каргуль. Кекешко заботливо стряхивает с него пыль и грязь. Каргуль, однако, раздраженно отталкивает его.
— И на что вам эта бешеная коняга? Взяли бы вон того… — указывает Кекешко на стоящего неподалеку спокойного и печального мерина.
— Лучше поди его уговори, чем ко мне с советами лезть! — Каргуль тычет в сторону ржущего жеребца, который снова совершает победный круг, волоча за собой уздечку.
Кекешко растерянно смотрит на жеребца, потом на мерина и, наконец, переводит взгляд на Ядьку, словно ожидая, что она скажет.
— Я за ним не стану навоз убирать, — говорит Ядька, презрительно оглядывая унылого мерина.
Кекешко чувствует, что ему придется сразиться с жеребцом, иначе Ядька навсегда потеряна для него. Он снимает шляпу, аккуратно стягивает пиджак, отдает и то и другое Ядьке, берет у нее из рук упряжь и начинает подвигаться бочком к мустангу. При виде этих приготовлений по толпе пробегает смешок: уж очень толст и неповоротлив Кекешко…
Мельник подходит к коню все ближе, тот стоит как вкопанный; еще пять, еще три метра, рука с упряжью осторожно тянется вверх, и вдруг… Конь срывается с места, над головой Кекешко мелькают копыта, мельник с криком отпрыгивает в сторону, туча поднявшейся пыли на минуту заслоняет все. Только спустя некоторое время становится видно и распластавшегося на земле Кекешко и гарцующего у другого края поля коня.
Кто-то хочет подбежать к Кекешко, но скачущая назад лошадь заставляет его вернуться обратно.
— Пристрелить его! — кричит милиционер.
— Может, он еще жив… — робко предполагает один из членов комиссии.
— Так я ж про жеребца!!! — спешит разъяснить милиционер.
— Он тут людей убивает, а они за него восемнадцать тыщ платить велят, — возмущается войт.
— Если его обуздает кто, так ему задарма жеребца отдать должны! — говорит сосед Вити.
Не раздумывая, Витя перемахивает через ограду и бежит по плацу, неся в позолоченной клетке кота.
— Стой? Ты куда?!! — пытается остановить его милиционер, одетый в солдатскую форму без погон.
В толпе слышатся смех и возгласы:
— Он думает, жеребец что кот — поймал и в клетку посадил!
— Эй, парень, за жеребцом погонишься — кота упустишь!
— На что тебе конь? Ты еще молодой, сам заместо коня плуг потянешь!
Каргуль, Ядька и Кекешко изумленно смотрят на приближающегося к ним Витю. Тот, подойдя к Ядьке, молча протягивает ей клетку с котом и, повернувшись, так же молча идет прямо к жеребцу. Вокруг воцаряется тишина: замирают в ожидании люди; кажется, смотрят на Витю даже сбившиеся в кучку откормленные ЮНРРовские коровы…
Вдруг Витя резко нагибается, пытаясь схватить уздечку, которую конь тянет по земле. Жеребец вскакивает на дыбы. Но Витя, ожидавший этого, уже стоит на краю опрокинутого набок стола и, как только копыта лошади снова касаются земли, прыгает ей на спину. Обхватив шею лошади, Витя прижимается к ней всем телом, пряча лицо в конской гриве, и, когда лошадь начинает брыкаться, пытаясь сбросить юношу, Витя, точно приросший к ее телу, ныряет и взлетает вместе с ней…
Толпа восторженно кричит и аплодирует. Все напряженно следят за яростной скачкой лошади, вздымающей такие тучи пыли, что за ними скрываются и лошадь и всадник.
Ядька судорожно прижимает к себе клетку с котом, которому передалось всеобщее возбуждение: он отчаянно мяукает и мечется по клетке. Когда Витя в четвертый раз пролетает в бешеном галопе мимо семейства Каргулей, Ядька не выдерживает.
— Иисусе! Он его убьет! — вопит она на весь плац.
— Убьет, так сам и платить за него будет, — деловито замечает Каргуль, считая, что Ядька, конечно, беспокоится о лошади.
Но девушка, отбросив вдруг клетку с котом, устремляется навстречу скачущей лошади и кидает Вите свою косынку. Тот на лету подхватывает косынку и заслоняет ею глаза лошади. Животное успокаивается.
Но в этот момент Витя с ужасом замечает, что, воспользовавшись поднятой суматохой, кот вылезает из клетки.
Спохватившись, Кекешко догоняет кота и под смех и аплодисменты публики водворяет его обратно в клетку…
Вечер. Верхом на коне едет по улицам Рудников Витя. Конь устал от дороги, но время от времени пробует еще гарцевать, будто хочет испытать силу противника. За конем плетутся Ядька с клеткой, Каргуль и Кекешко. Витя чувствует на себе взгляды жителей — Рудники уже стали вполне обитаемым городом.