— Но я ведь никогда не работал с нормальными людьми. Нимфоманка — это и есть нормальный человек?
Женщина выпучилась на него и уже была готова охарактеризовать как нимфоманок, так и осьминогов, но общих слов для этих двух разновидностей не нашла, а углубляться в детали не было времени. Поэтому ограничилась лаконичным:
— Нет.
Пришелец долго смотрел сквозь нее, а затем произнес:
— Мне нужен оригинал.
— За этим дело не станет, — Саньковская выпятила внушительную грудь и ткнула в нее пальцем. — Оригинал перед тобой! Ты должен лишить Семена возможности шляться по чужим мозгам, пристрастия к никотину, алкоголю и другим женщинам, кроме меня — единственной и неповторимой. Все понятно?
— Абсолютно! — уже нетерпеливо ответил Фасилияс. Несмотря на усложнение задачи, ему не терпелось поскорее заняться делом.
— Ну смотри мне, инопланетоводное! — пронзила его взглядом Мария.
На ладони лежало две таблетки. Саньковской впервые стало не по себе от затеи, куда дала себя втянуть, или авантюры, которую затеяла. Тяжело вздохнув, она посмотрела на Семена. Любовь всей жизни судорожно похрапывала и явно требовала её жертвы. Оставалось только надеяться, что Бог не допустит, чтобы они оба стали жертвами этого влажного проходимца…
На стуле около дивана многоруким стервятником пристроился осьминог. Мария разделась, стараясь не думать, что она первая среди землянок исполняет стриптиз для пришельца, бросила в рот таблетки, запила их холодной водой и прилегла около мужа. Глядя в гипнотическое око, она вдруг вспомнила то, о чем забыла сказать, и непослушными губами прошептала:
— И чтобы никакой тяги к наркотикам…
Сквозь пелену сна, заволакивающую сознание, Саньковская еще услышала звонок в дверь, но отреагировать у нее уже возможности не было. Звонок еще некоторое время преследовал ее в густеющей мгле, постепенно трансформируясь в далекий колокольно-погребальный звон…
— Неужели его замели? — с тревогой предположил Димка, когда они вышли из подъезда не солоно хлебавши.
— Шляется где-нибудь с женой. Воскресный вечер все-таки, — попытался успокоить друга Длинный, но цели не достиг.
— Не похоже это на него…
— Неужели ты думаешь, что тигр проболтался?
— После всего, что уже произошло с Семеном, я думаю, что нет ничего невозможного под Луной.
— Полнолуние! — приятель сделал страшные глаза. — Призрак тигра приходит в отделение милиции и…
— Ты думаешь, тот умер просто так?
— Нет, конечно. Сначала его пытали, а затем вкатили тигриную дозу пентотала натрия, чтобы он рычал только правду и ничего, кроме правды, — съязвил Длинный. — Я даю тебе стопроцентную гарантию, что до нас никто не доберется. К тому же, думаю, уже пора покупать золотых рыбок, иначе инфляция превратит «преступление всех веков и народов» в пошлую комедию. Кстати, — неожиданно закончил он, — давай навестим Ваську!
Идея, естественно, показалась Самохину абсолютно некстати, но уходить далеко от квартиры Семена не хотелось. В случае чего у Васьки можно Саньковскому и в стену постучать.
Вчерашний именинник, страдающий жутким похмельем, открыл дверь и с протяжным стоном завалился обратно на софу.
— Неужели так плохо? — лицемерно пособолезновал Длинный, мгновенно распознав знакомые симптомы, и устремился к аквариуму с видом наркомана, завидевшего дармовую дозу.
Рында промычал нечто невразумительное, а попугай, которого в этом году звали Лордом, встрепенулся на жердочке, вытаращился на посетителей блестящим глазом и прошепелявил:
— Шиллет — лушше для мушшины нет!
— Ты что, телевизор починил? — от нечего сказать поинтересовался Димка.
— Лучше бы я починил перьевыдиралку, — с трудом отвечал Василий и после продолжительной паузы попросил голосом, достойным умирающего. — Подай мне нож.
— Перестань! Похмелье — это еще не повод для харакири, — буркнул Длинный, еще не до конца погрузившись в транс.
— Какое к черту харакири?! Я просто покажу этому мерзавцу в перьях, что ножом тоже можно бриться! Особенно перья!
— Не будь таким жестоким.
— Жестоким? — взвыл Василий. — Если бы тебе с самого утра каркали о том, чего лучше для мужчины нет, ты бы давно свернул ему шею. Такое впечатление, что эта фирма дала моему попугаю взятку!
— Не надо так преувеличивать.
— Ладно, не надо — так не надо, — легко, как все неопохмеленные лентяи, согласился Рында. — А вы сюда каким ветром?
— К Семену заходили.
— Ну и как он там?
— Никого нет дома.
— Быть такого не может!
— Почему? — осторожно удивился Самохин в одиночку, так как Длинного, похоже, окружающее уже интересовать перестало.
— Вряд ли бы он рискнул взять его куда-нибудь с собой.
— Кого?
— Не суть важно, — Васька смежил веки и откинулся на подушку, решив, что с больной головой в подробности углубляться не стоит.
Димка одарил его взглядом, в котором светилось как сочувствие, так и понимание. Милосердие было его крестом в этой жизни и сейчас, когда ближний страдал прямо на глазах, вытеснило на какое-то время неизвестного, которого Семен «не рискнул бы взять с собой».
— Тяжела шапка Мономаха, да?
— Пошел к черту, нет?
— Видишь, Длинный, как не стареют душой ветераны!
— Хуже, когда они ею не взрослеют, — фыркнул Васька.
Самохин бросил взгляд в сторону аквариума, подумал: «Еще хуже, когда они ею болеют, «- и сказал самым бодрым тоном, на который был способен:
— Так лечи подобное подобным! Так, во всяком случае, говорят знающие люди и я тебе советую.
— Шиллет — лушше для мушшины нет! — снова гавкнул Лорд.
— Убью, — вяло пробормотал Рында, открыл глаза и уже твердо сказал. — Ни за что! Я никогда не похмеляюсь, — тут он зажмурился при воспоминании о том, как из древнего кувшина вылетела душа сумасшедшего вождя. И, хотя кошмару было объяснение, в подсознании продолжало жить опасение, что в следующий раз из бутылки может вылететь нечто гораздо менее безобидное. Проще умереть, чем еще раз пережить такое «удовольствие». — Устал я… Устал от собственной непотребности в этой жизни…
— Думаешь, в следующей жизни ты будешь нужнее?
— Издеваешься, да?
— Отчего же? Может быть, тебе повезет и ты родишься, например, куриным окорочком. Или бутылкой портвейна, а?
— Ты зачем сюда пришел? Смерти моей хочешь, да?
— Совсем нет. — Димка жизнерадостно улыбнулся. — Могу дать полезный совет.
— Ну?
— Женись! Лучшего лекарства от твоей болезни я не знаю.
Василий рывком повернулся к нему, демонстрируя, что переворачиваться можно не только в гробу, убедился, что гость не шутит и произнес укоризненно:
— Лекарство это на животных не проверялось. К тому же, его действие носит временный характер и имеет массу побочных и непредсказуемых эффектов. По слухам, врачи, которые его прописывают, и сами долго не живут. Это я так, к слову.
— И на том спасибо, — вежливость всегда была визитной карточкой Самохина. — Но послушай, что я тебе скажу…
— Только не о женщинах. Сейчас любить я их не хочу.
— От тюрьмы и тещи не зарекайся, — испортил сам себе настроение Самохин, поскучнел и грустно продолжил. — Я имею в виду вот что, — он хмыкнул. — Приветствуя твой принцип не пить по утрам, я хочу сказать, что никто не похмеляется по вечерам. Усек разницу?
Такое простое решение мучительной проблемы в болящую голову хозяина еще не приходило.
— Но бутылку открывать будешь ты, — радостно сказал он.
— ???
— Это из Хемингуэя, — пояснил Рында. — Старик, не без каких-то своих оснований, считал, что алкоголиком становится тот, кто откупоривает бутылку.
— Тогда все официанты — сплошь и поголовно, — фыркнул Димка, который всегда старался в чужие предрассудки не верить. — Ладно, чего не сделаешь для хорошего человека! Где она?
— Ты опять о женщинах?
— Нет, о ней — о бутылке.
— Я думал, что вы с собой принесли.
— Хм, — задумался Самохин над совсем уж неожиданной проблемой.
— Да не будь ты собакой на сене, — подал голос Длинный, сигнализируя, что не так уж далеко он удалился из мира сего.
— Ты имеешь в виду?..
— Именно так.
— Ну, если так, то тогда, конечно… А иначе как же?.. — сердобольный гость направился к двери.
Сама судьба толкала Дмитрия Самохина сорить деньгами в винно-водочном магазине.
Как только супружеская пара вырубилась окончательно и надолго, Фасилияс соскользнул со стула и переместился на лежащие тела. Извиваясь, его щупальца поползли к лицам и присосались к вискам…
Три ауры слились воедино.
…Семен вздрогнул и напрягся. Он опять был на рыбалке и у него клевало. Подсечка, но вместо рыбы на крючке оказался осьминог, который приятельски потрепал щупальцем по щеке и поковылял дальше. Над водой снова покачивался мирный поплавок…
…Мария чистила рыбу, когда одна из них затрепыхалась, выскользнула из рук и мазнула холодным хвостом по лицу. Вытершись передником, она нагнулась за ней и тогда из миски вытянулось щупальце, молниеносно скользнуло за добычей и протянуло ей. «Спасибо», — поблагодарила Мария. «Не за что», — ответил осьминог голосом Семена, вытряхнул из пачки сигарету и отправился курить на балкон…
Осьминог разтроился и осторожно начал проникать дальше, стараясь контролировать поступающую информацию. Шагнув за грань чужих снов, он словно снова оказался в космическом пространстве, где багрово остывали осколки звезд. Казалось, здесь не было ничего и в то же время Фасилияс не мог отделаться от ощущения, что именно это Ничто вцепилось в него мертвой хваткой.
Он напрягся и выскользнул обратно — туда, где чужие «я» видели себя во снах. Туда, где реальность лишь могла измениться как по их, так и по его желанию. Нетрудно было понять, что он знает о восприятии человеком своего мира слишком мало, чтобы строить догадки о том, что лежит за гранью сновидений. Их сновидений. Вполне возможно, что неграмотное вмешательство изменит восприятие людьми действительности, какой она им видится и снится, и тогда