«Сейчас включится ночник, и она примет позу беременного Будды…»
Щелкнул выключатель, блеклый свет ночника проник под сомкнутые вежды Саньковского, супружеское ложе застонало, и Мария приняла позу смеющегося Будды. На седьмом месяце беременности от божка ее отличала только гримаса на лице, которую улыбкой назвать было невозможно. Отекшее, в ореоле растрепанных волос, лицо это по ночам внушало Семену какой-то атавистический страх. Временами, несмотря на всю любовь к жене, пронесенную сквозь годы совместной жизни, ему казалось, что он понимает, почему не все древние боготворили женщин. На языке уже второй месяц вертелась фраза: «Не делай из беременности культа», но произнести такое вслух в присутствии Марии Саньковский не решался.
— Ты представляешь, что будет, если он родится с твоими, — тьфу, тьфу, тьфу, — талантами?!!
— Нет у меня уже никаких талантов… — Семен сделал попытку спрятать голову под подушку, и поймал себя на том, что завидует страусам.
— А вдруг они оставили свой след в твоих генах, хромосома несчастная? Вдруг он испугается тебя, да и окажется в твоем или — не дай бог! — в моем теле? Как я его кормить буду? — голос будущей матери-кормилицы зазвенел праведным металлом меча-кладенца. — А ежели он кота или собаки испугается? Нет, ты только сам подумай, сколько у нас в городе всякой бродячей живности!
— Сколько? — почти простонал дурацкий вопрос Саньковский исключительно ради того, чтобы слегка разнообразить осточертевший диалог. На самом же деле ему полагалось послушно пробормотать нечто вроде: «Хорошо, с завтрашнего дня я возьмусь за отстрел».
— Что ты сказал? — совсем уж жутким голосом провыла Саньковская над самым ухом мужа, и тот моментально оказался на полу. — Так вот что я тебе скажу! Ты даже не представляешь, что я тебе скажу!!! Но я тебе сейчас скажу вот что! Если ты мне не докажешь, что ребенок будет нормальным, то я…
— Но ведь анализ ДНК никаких отклонений у меня не выявил, — вякнул было Семен.
— Плевать я хотела на твои анализы! Много там наши местные коновалы понимают в генетике! И вообще — не перебивай беременную женщину!
Саньковский затравленно кивнул, проклиная свой неуместный юмор, из-за которого разговор и в самом деле свернул с наезженной колеи куда-то в дикую степь непредсказуемых женский идей.
— Так вот, дорогой, — нежности в тоне Марии было не больше, нежели в позе оплодотворенной кобры, в которой теперь возвышалась над супругом, — если ты не можешь меня убедить в нормальности нашего будущего ребенка, то я хочу убедиться в этом сама! И для этого я не собираюсь брать за бутылку справки у всяких костоправов, как это делаешь ты! Я сделаю совершенно другое!
Саньковский опрометчиво, потому что скептически, хмыкнул, и в следующий момент был раздавлен заявлением Марии, как червяк кирзовым сапогом.
— Я полечу к осьминогам, будь они трижды прокляты! Только они смогут меня убедить на все сто процентов!
Семену и ранее была свойственна резкая смена настроений. Поэтому, быстро подобрав челюсть, он уже через две секунды временной оторопелости брякнул:
— На помеле, что ли?
Родное лицо над ним совершенно преобразилось, явив его взору пасть вплоть до гланд, но этого Саньковский уже не видел, так как зашелся в неудержимом смехе, когда представил жену, летящей устроить шабаш среди сородичей Тохиониуса. Хохоча во все горло, он покатился по пушистому ковру и только через некоторое время до его сознания начало доходить сквозь счастливые всхлипы то, что говорила Мария.
— …они не улетели, а просто демонтировали Васькину машину. Я раньше не хотела тебе говорить, но сейчас в этом назрела острая необходимость…
— Кто не улетел?!
— Да этот твой Вождь с Васькой-соседом!
— Куда не улетели?
— Никуда!
Диалог был настолько несуразным, что вызывал опасения за здоровье Машкиной психики, и смех у Саньковского как рукой сняло.
— Ты бы лучше выпила снотворного, — умильным голосом предложил он, — а утром поговорим, а?
— Таким тоном ты будешь разговаривать с малышом, если он родится таким же недоразвитым, как его папа, — отрезала Саньковская. — Ты бы лучше бананы из ушей вынул и слушал, что тебе говорят!
— Из ушей? — со странным разочарованием в голосе протянул Семен, догадываясь, что только дикий калмык друг женской логике.
— Откуда хочешь! — рявкнула на него жена. — А для тупых повторяю, что «тарелка» по-прежнему находится в озере.
— Откуда ты знаешь? — только и смог выдавить из себя Саньковский, с тихим ужасом представляя себе, что бредовая идея супруги относительно полета в космос таки имеет под собой основание.
— Потому что Вождь в припадке благодарности за предоставленное ему тело рассказал мне это на прощание.
— Ты с ума сошла!
— Если ты относительно нашего с ним обмена телами, то не беспокойся, это было временно. Но если ты намекаешь, что… — в тоне Марии молниями скользнули угрожающие нотки.
— А что он еще говорил?
— Ну, разное. Мол, космический корабль — штука довольно необычная, и они будут привлекать внимание. Поэтому, значит, Васька купил за те деньги, которые ты ему дал, машину для перевозки рыбы. Зальют они, в общем, в цистерну бензин, погрузят Машину Времени да и махнут во времени по параллельным мирам и весям.
До супруга наконец-то начало доходить, что инопланетяне, одарившие Вождя «тарелкой», в очередной раз подсунули ему, Семену, свинью. Мало того, что они едва не искалечили ему всю жизнь, а равно и мужское достоинство, так теперь их проклятие грозит перекинуться и на его потомков, потому как…
— Ты понимаешь, что говоришь?! — Саньковский вскочил на ноги и замахал руками, как испуганная Дон Кихотом мельница.
— В отличие от некоторых — да! — уверенно ответила Мария и посоветовала в приказном порядке. — Сядь, не мельтеши!
— Я уже не говорю, что ты не Валентина Терешкова и в космической навигации не смыслишь ни уха, ни рыла, но ведь ты даже «Запорожец» водить не умеешь!!!
— Не боги горшки обжигают, — с безапелляционной уверенностью дилетанта парировала Саньковская. — Всегда найдется какой-нибудь автопилот.
Если Суворов говорил, что «смелость города берет», то женская логика взрывает любую крепость, в смысле, проблему, изнутри, превращая ее в бессмысленное нагромождение обломков-деталей, из которых легко и просто сооружает то, что нужно женщине в данный момент. Однако и Семен отыскал аргумент, который показался ему повесомее «последнего довода королей», и тоном, призванным поставить точку в сегодняшнем споре, произнес:
— Ко всему прочему, ты еще и беременна, а там, знаешь, какие перегрузки?
Глаза Марии блеснули неприкрытым коварством, а в голосе прозвучала аналогичное торжество.
— Не знаю и знать не хочу! — впервые за весь вечер ее губы изобразили улыбку. — Поэтому лететь должен ты!
Гром не прогремел, бездна под ногами после этих слов не разверзлась, но на Семена такое счастливое совпадение не произвело ни малейшего впечатления. На внезапно ослабевших ногах он добрел до кресла, куда и рухнул мешком с костями.
Осторожно придерживая живот, Саньковская поднялась с дивана и подошла к нему. Семен нервно икнул. Она погладила его по голове и ласково заговорила:
— Ты же только что сам убедительно доказал, что мне в космосе делать нечего. Так что слетаешь, выяснишь там все, — тон стал жестче, — и привезешь справку.
— С-с-справку?.. — просипел муж, даже не пытаясь вообразить, что там должно быть написано.
— Без справки на порог не пущу. Так и знай! — Мария потрепала его за ухо и предложила, как предлагают приговоренному последнюю сигарету. — Чаю с коньяком хочешь?
Это окончательно добило Семена, потому как коньяк жена предлагала ему в последний раз еще до их свадьбы.
— А почему не кофе? — только и нашелся он.
— Потому что оно располагает к бессоннице.
— Твоя идея тоже к этому располагает.
Саньковская обула шлепанцы и повернулась к нему:
— По-моему, волноваться должна я. За вас обоих.
— А кто второй?.. А-а, понял, — пробормотал Семен и постепенно настолько пришел в себя, что даже попытался избежать уготованной ему участи, для чего решил бить на святое. — Но ведь я там буду скучать. Без тебя, без наших…
— Вот и возьми с собой кого-нибудь. Я не против.
— Я имел в виду наши чувства, — обиженно надул губы Саньковский.
— Раньше о них надо было думать, — Мария кивнула на стопку распечатанных мемуаров, лежащих на журнальном столике, — когда еще козлом не был.
Видя, что разговор сворачивает на щекотливую тему, Семен решил зайти с другого конца:
— А кого я с собой возьму? Вождь с Васькой бороздят параллельное пространство где-то во времени, Михалыч отдал богу душу, Горелов твоими стараниями ею же болеет…
— Вот и навестил бы. Может быть, такая встряска и вернет здоровый дух в его здоровое тело, — фыркнула Мария и тут же деланно вздохнула. — Хотя я и сильно сомневаюсь… О, Димку с собой возьми! Он ведь, кажется, нигде, кроме Земли, не был, не так ли?
— У Самохина жена, — цыкнул зубом Саньковский, ловя себя на том, что и в самом деле начинает серьезно относиться к сумасшедшей затее жены. — Она такие громы и молнии метать начнет… Да и кто фирмой командовать будет?..
— Ну, тогда возьми за душу Длинного. У него, кроме рыбок, никто ни молний, ни икры метать не станет. Родители только обрадуются, когда их не в меру продолговатое чадо вытянут на свет божий!
— Гм, — нахмурился Семен, — а кто рыбок его кормить будет?
— Я, — с готовностью выпятила грудь Саньковская, подтверждая наихудшие опасения супруга относительно того, что все было ею давно и тщательно продумано. — Пей чай!
Несмотря на то, что первые лучи Солнца окрасили окружающий мир в розовые тона, в голове Саньковского клубилась мгла. Причиной этому была не только выпитая «под чай» бутылка коньяка, но и Мария, которая, так и не сомкнув глаз, собирала его в дальнюю дорогу. Она сновала по квартире, гремела на кухне посудой, шуршала в шкафу одеждой и бубнила себе под нос что-то неразборчивое. Такая деятельная активность завораживала. В смысле, околдовывала и Семен ощущал себя жертвой вселенского заговора.