2Н5ОН, разбавленный Н2О и незначительным количеством других ингредиентов, то есть водка.
— Этого не может быть, — выдавил наконец из себя потрясенный Семен, придя к напрашивающемуся самим собой выводу, что у компьютера галлюцинаций быть не может. — Это какое-то надругательство…
— Над мечтой! — Длинный сжал кулаки. — Ну-ка, включи рацию. Я сейчас этим телепатам…
— Они не телепаты, — вздохнул Семен.
— Тогда, может, это… — друг скосил глаза на приборную консоль, — телепат у нас компьютер?..
— Ха, тогда он должен был покончить с собой еще при посадке. Нет, тут что-то другое и без ста грамм нам с этим не разобраться…
У Длинного отвисла челюсть.
— Ты что, предлагаешь?..
— А что? Даренному коню в зубы не смотрят, — цыкнул зубом Саньковский. — Надеюсь, что местные придурки о взятии Трои не читали. Кроме того, еще совсем недавно ты не имел ничего против каннибализма. Теперь тебе предоставляется шанс совместить его с вампиризмом.
— То есть?..
— Попьем, так сказать, квазикровушки, закусим, гм, квазичеловечинкой…
Семен решительно направился в тамбур. Длинный икнул и последовал за ним.
— У тебя есть план? — поинтересовался он у спины впереди.
— В плане покурить? — тон Саньковского был нервно-веселым и отдавал истерической бесшабашностью, с которой, должно быть, берсеркеры бросались в гущу врагов. — К сожалению, нет. Будем действовать по обстоятельствам. Какими бы благоприятными они ни были.
— Благо?.. — Длинный осекся.
Они стояли перед шлюзовой камерой.
— …вопрос стоит так: либо она приходит в себя и, естественно, рожает, либо же не приходит… — бубнил устало доктор, отловленный старушками после мертвого часа.
— И рожает неестественно, — издевательски подхватила Наталья Григорьевна. — Главное, чтобы к исходу декабря родила богатыря. Такого же недоношенного, как его папа! Вы мне тут лапшу на уши не вешайте, а скажите прямо — что собираетесь делать?
— Я думаю, что, скорее всего, дело кончится кесаревым сечением…
— А тело?
— Что тело?
— Тоже кончится?! — повысила голос Наталья Григорьевна. — Я тут вас всех предупреждаю!..
Мария уже битый час слушала эту болтовню, столь же полезную для ее здоровья, как и утренние мысли Варвары Моисеевны о вечном. Последние, кстати, были ей чем-то близки и одолевали ее все чаще и чаще. Любовь и Космос — что может быть более вечным?..
«Так-то оно конечно так, — думала тоскливо Саньковская, пребывая в положении еще более беспомощном, нежели уже родившийся младенец. — Бог сотворил небо и звезды, а затем людей и любовь. Вот только кажется мне, что если и был у него какой-то вселенский план, то он его давно выкурил… И, как прямое следствие Его наркотических галлюцинаций, появились инопланетяне. Черт его знает из чего Он их лепил, но… злоупотребление рыбными консервами в наше время может привести к ботулизму… А Семен только ими и запасся…»
Мысли снова вернулись к мужу. Теперь от него зависело все. Или он вернется, или… Или что?
Вопрос был настолько неудобоваримым, что Мария решила думать о чем-то более аппетитном. Ее, кстати, кормили исключительно внутривенно и поэтому воспоминания о еде, настоящей еде преследовало уже не первый день. О, этот аромат свежеиспеченного хлеба, его вкус, который появляется во время жевания!.. А холод родниковой воды, которая без вкуса и запаха!..
В общем, иногда Саньковская серьезно думала, что ей было бы гораздо приятнее оказаться в тюрьме, а не в утробе, что лишний раз доказывает аксиому — человеку, а особенно женщине, угодить практически невозможно.
Мария мысленно вздохнула, вспомнив о запахе котлет, который стоял в кухне в тот день, когда она попрощалась с мужем, и непроизвольно дрыгнула ножкой. А когда подумала, что уже практически не помнит запах Семен, то ей стало совсем уж тошно.
И тут в ослабленное тоской сознание прокралась подлая мыслишка, довольно обыкновенная в подобной ситуации, когда и менее психически уравновешенные натуры, нежели у Марии, сходили с ума. И нет никакой разницы, находится ли женщина в каменном мешке, как Мария Стюарт, или же в кожаном… — ее естество требует свое.
«Он опоздает… Опоздает, — зудел комар разлуки, словно кровь, высасывая ее надежду, — и придется ждать весь долгий период полового созревания, чтобы заняться с ним кровосмесительством, ведь твое сознание будет обречено расти в теле твоей дочери. Опять эти прыщи и прочие прелести отрочества… Кстати, как ты относишься к инцесту, Мария?.. Неужели все еще отрицательно? Ничего, время ожидания многих заставляло менять свою точку зрения…»
Саньковская еще раз содрогнулась, и это было замечено старушками, стоявшими у ложа. К тому времени врач уже удалился, оставив их в грустном одиночестве, ведь люди часто остаются одинокими даже в толпе. К сожалению, это редко их радует.
— Смотри, Наташа, а ребеночек-то шевелиться, — воскликнула Варвара Моисеевна, чтобы как-то разрядить невеселую обстановку.
— Да уж, — отрешенно хмыкнула Наталья Семеновна, погруженная в материнскую печаль.
— А ведь, если мне не изменяет память, у дочурки твоей сегодня день рождения, — хитро прищурилась подруга.
«И, возможно, последний, — мелькнуло у Марии. — Ведь если я рожусь заново, то это будет уже другой день…»
— Угу, — кивнула мать, давая понять, что в этот день, много лет назад она и в мыслях не допускала, что когда-нибудь ей придется стоять над больничной койкой именинницы.
— Я тут, — Цугундер неожиданно сменила свое шамканье на заговорщицкий шепот, — когда Жулечку кормить бегала, прихватила с собой…
— Что? — сбитая с толку подпольными повадками подруги, наконец-то отрешилась от тяжких дум Наталья Семеновна.
— Ну, это… Чтобы отметить.
— Что ты плетешь?
— Я про день рождения. Да и за здоровье ребеночка не помешало бы.
— Что-то я тебя не понимаю.
— Это все потому, что мы с тобой давно не виделись, — вздохнула Цугундер. — Раньше ты выпить никогда не отказывалась!
— Выпить?!
— Не кричи, а то все сбегутся!
— Кто все?
— Ну эти, врачи, медсестры и, — как их, чертей? — интерны. Ты же должна знать, как в больницах пьют!
— Как? — совершенно ошарашенная Наталья Сергеевна присела на краешек кровати.
— По-черному! Как мой сосед, ни дна ему, ни покрышки!
— А он, что, тоже врач? — попыталась было теща Семена извлечь из слов подруги полезную, как ей показалось, информацию о неизвестном ей враче, подобно тому, как утопающий хватается за соломинку, но не тут-то было.
— Какой он к черту врач? Так, находка для патологоанатома, который специализируется на циррозах печени, — отмахнулась Варвара Моисеевна, полезла в сумку и вынула оттуда бутылку. — Вот, винца красненького прихватила в гастрономе. Для кровообращения, говорят, жутко полезно.
У матери Саньковской отнялась речь, а Мария, наоборот, вернулась в реальность и стала напряженно ждать продолжения, живо представив себе граненый стакан, в котором отливает рубином пьянящая влага. От когда-то ненавистного привкуса перебродившего винограда потекли мысленные слюни.
Послышалась возня с пробкой, сменившаяся бульканьем жидкости.
— Грех отказываться, Наташа!
Дверь шлюза открылась, и друзья оказались тет-а-тет с роботами.
— Проходите, — Семен отступил в сторону.
— Ты собираешься пустить их внутрь?.. — прошипел ему на ухо Длинный. — Тогда я умываю руки!
— Лучше просто помой их, — подмигнул ему Саньковский, — потому что я собираюсь устроить роскошную тризну!
— Тризну?
— Ну, памятный обед по своим товарищам, понимаешь?
— Но ведь я еще живой!
— Слышишь, Длинный, у меня складывается впечатление, что длительное пребывание в подпространстве способствует размягчению мозгов у тех, кто выше меня ростом. Стоять!
Последний приказ относился к инопланетным созданиям и те послушно застыли.
— Кругом! — продолжал притворяться сержантом Семен.
К друзьям немедленно повернулись две на диво бессмысленные физиономии.
— Что-то мне их глаза не нравятся, — пробормотал Длинный.
— Да, они не такие красивые, как у тебя, — фыркнул Саньковский, внимательно рассматривая копии землян, — но и не такие отмороженные. Есть в них какая-то изюминка, не правда ли?
— О сушенном винограде компьютер ничего не говорил…
Семен с удивлением посмотрел на друга.
— Интересно, что бы он сказал, прозондировав тебя? Что воду в твоем организме заменяет тормозная жидкость?.. Или что мозги слеплены не только из серого, но еще и из буро-малинового вещества?..
— Ты бы не выпендривался, — Длинный обиженно нахмурился, — а то не посмотрю на этих свидетелей и врежу как следует…
— Ладно, ладно. Предлагаю приступить к делу, то есть, к телу. Ты к левому, а я — к правому.
Подойдя к Горелову-штрих, Саньковский принюхался. Водкой, что называется, и не пахло. Тут у него защемило сердце — он вспомнил любимую, нос которой улавливал в воздухе молекулу перегара даже при соотношении один к миллиарду…
Но ведь не мог же компьютер соврать? Или же Длинный угадал, и проклятая железка выдала им их желаемое за действительное?.. Бред, конечно, но чем черт не шутит, особенно устами Длинного?..
Так размышлял Семен, изучая безыскусную рожу искусственного Горелова. Его пытливый взгляд ностальгически скользил по ложбинам и взгорьям туго обтянутой инопланетным дерматином физиономии, однако там, по большому счету, не за что было зацепиться глазу.
Испытав разочарование — назвать эту мерзкую ряху родной даже язык не поворачивался, — он скосил глаза на Длинного. Тот, ничтоже сумняшасе, возможно, потому что с майором Вуйко его не связывало практически никаких воспоминаний, кроме разве что ограбления банка, где бравый начальник охраны играл эпизодическую роль, тыкал кулаком в свисающее брюхо и бормотал:
— Делиться тушенкой будем или нет? Вон какое пузо отожрал, крохоб