Янник и его мать тут же дружно повернулись в мою сторону. Глаза у него широко раскрылись от удивления, и та штуковина, похожая на пылесос, выпала у него из рук.
А вот мадам Монтур мое появление ничуть не удивило. Мало того, она пришла в негодование и, что-то сердито пробормотав, нетерпеливо потребовала:
– Поскорей, Янник! Шевелись, ради бога! Не можем же мы торчать тут весь день! – Она явно не чувствовала себя ни виноватой, ни хотя бы смущенной, а ведь она без спроса вторглась в чужие владения. Она была всего лишь крайне раздражена, словно это я, а вовсе не они, нарушила право частной собственности.
Я негромко крикнула, желая их предостеречь, – на большее я была сейчас не способна, а использовать всякие нехорошие слова мне пока не хотелось.
Мать Янника презрительно пожала плечами.
– Я понимаю, чисто технически это, конечно, твоя земля, но, хоть это и важно, я вот что хочу сказать: какая тебе польза от этих шестнадцати гектаров? Если, разумеется, ты не собираешься их продать. Но в этом случае тебе должно быть безразлично, заглянули мы сюда без твоего разрешения или нет. – Она повернулась к сыну: – Да не стой ты, как столб! Возьми металлоискатель. На этой поляне совершенно точно что-то есть – и не только крышки от бутылок да рассыпанная мелочь. И мы имеем полное право знать, что здесь спрятано! Мы его семья, в конце концов! Он не имел права скрывать это от нас!
Янник печально глянул на меня, словно желая сказать: Извини, – но на это у меня уже почти не оставалось сил. Я едва сдерживалась – от гнева у меня даже голова кружилась, а перед глазами плясали крошечные красные мушки, как искры над летним костром.
«Ох, как плохо! – думала я. – Как плохо! Здесь ведь территория урагана. Вот и Бам уже как сумасшедший скачет с одного дуба на другой, качается на концах ветвей, и его шерсть ярко пламенеет в порывах ветра». Ураган был совсем рядом.
Я сказала Яннику на языке жестов: Вам нужно уходить.
– Ох, ты хоть передо мной-то не притворяйся! – вмешалась мадам Монтур. – Мне известно, что ты прекрасно умеешь говорить, когда захочешь. И я знаю, что́ именно ты выкрала у меня из дома, пока мы с Рейно разговаривали!
И тогда я теневым голосом сказала ей: Убирайся! – потому что уже и листья на деревьях затрепетали, и ветер становился все сильнее. Он пока еще не совсем окреп, однако похолодало, и я прямо-таки чувствовала, как над поляной собираются тучи, как они кружат, создавая воронку, точно вода, уходящая в сточное отверстие ванны.
Но мадам Монтур, похоже, ничего не замечала.
– Ты вломилась в мой дом! – орала она. – Я могла бы заявить на тебя в полицию!
– Ты украла папку Нарсиса, – грозным теневым голосом сказала я.
– Ничего я не крала! – возмутилась мадам Монтур. – Рейно не имел права скрывать от меня дневник моего отца. Да-да, Нарсис был моим отцом, а не вашим! И я имею полное право совершенно точно знать, что именно он вам оставил!
– Пожалуйста, уходите отсюда. Просто уходите, и все. – Я по-прежнему говорила теневым голосом. – Убирайтесь, а то я маме скажу!
Мать Янника усмехнулась:
– Значит, нам нельзя даже заглянуть в принадлежащий тебе лес? Только вряд ли естественное любопытство можно счесть преступлением. Не волнуйся, мы здесь особо не задержимся, верно, Янник? Самое большее еще час и…
Но я была уже охвачена не только гневом, но и самой настоящей паникой, а потому прервала мадам Монтур, заорав уже совсем не теневым голосом:
– Немедленно убирайтесь отсюда! Оба! И никогда больше сюда не возвращайтесь! – И от этого моего нового голоса листья на дубах загремели, точно жестяные. Это был тот самый голос, каким призывают Хуракан. Тучи над головой совсем потемнели, и я всем своим существом чувствовала, с какой скоростью они вращаются – прямо как шерсть на веретене. Я понимала: сейчас по моей вине произойдет ужасная Случайность, но остановиться уже не могла; в эти мгновения мне было бы безразлично, даже если бы их обоих унесло ветром.
Это же мое место. Место, принадлежавшее Нарсису. И ставшее моим личным убежищем. А мадам Монтур явилась сюда и все разрушила, обыскивая мой лес с помощью металлоискателя. Она сорвала решетку с моего колодца желаний, покрыла безобразными ямами мою земляничную поляну. И хуже всего то, что Янник ей помогал. Я чувствовала себя так, словно состояла из крошечных красных семян, удерживаемых вместе лишь жаром и дымом и готовых вот-вот разлететься по ветру.
Янник явно занервничал.
– Мам… – Деревья у него над головой высились, как столбы дыма, а листья на них казались сделанными из сверкающей бронзы. Уже начинали падать крупные капли дождя, тяжелые и горячие, как нагревшиеся в руке монетки. – Мам, по-моему, нам действительно лучше уйти.
У них над головой угрожающе треснула большая ветка, на которой, издавая громкий стрекот, раскачивался Бам.
– Нам лучше уйти, – повторил Янник, потом покосился в мою сторону и, глядя на меня темными глазками, прошептал: – Я не виноват, это она меня заставила… – А потом он повернулся и бегом бросился к дому, зажав под мышкой металлоискатель.
– Янник, ты куда?! Немедленно вернись! – закричала ему вслед мадам Монтур, и тут дождь полил уже по-настоящему, хотя я-то по-прежнему оставалась сухой, поскольку находилась в так называемом оке бури. Крупная ветка над головой у мадам опасно затрещала, закачалась, и я снова сказала голосом Хуракана:
– Немедленно уходите, пока беды не случилось.
Мадам Монтур, опасливо на меня глянула.
– Ты же просто сумасшедшая, притом весьма опасная! Держись подальше и от меня, и от моего сына! – И она поспешила следом за Янником, но не бегом, хотя каблучки ее красивых черных сапожек и отбивали быструю дробь по сухой утоптанной тропе, и в следующий момент та ветка все-таки рухнула на землю прямо у нее за спиной – БАМ! – с каким-то жутким металлическим треском. Мадам Монтур еще быстрее затопала каблучками, и вскоре они с Янником скрылись из виду.
Я, вся дрожа, села прямо на земляничную поляну. Внезапно налетевший шквал сразу улегся. И дождь идти перестал. Небо опять стало голубым. Даже листья на деревьях замерли, хотя многие молодые листочки все же успело сорвать ураганом, и теперь они покрывали землю, точно бледно-зеленые лохмотья.
Бам уже спрыгнул на землю и сидел, аккуратно обвив лапы хвостом. Я что-то невнятно буркнула, стараясь его приободрить и объяснить, что опасность пока миновала. Потом взяла заступ, оставленный Янником и его матерью, и стала закапывать ямы, которыми они так изуродовали мою поляну, а на раскопанных участках вновь посадила вырванные кустики земляники, так что, когда я с этой работой покончила, лишь с трудом можно было отыскать места, где были те ямы. В целом поляна выглядела почти не изменившейся.
А вот с колодцем желаний дело обстояло гораздо хуже. Поставить обратно старую решетку оказалось невозможно, как невозможно было и вновь сделать целыми разбитые камни, извлеченные из стенок колодца. Теперь можно было заглянуть прямо в его холодную гулкую темноту и увидеть глядящий на тебя оттуда кружок неба, похожий на зрачок огромного глаза какого-то существа, затаившего мысль о мести.
Глава седьмая
Прошлой ночью я почти не спал, а когда все же засыпал, то сны снились хуже адских мучений. Потому-то с утра я и пошел в церковь – помолиться в изножии статуи святого Иеронима. Я, наверное, уже несколько лет этого не делал, но сейчас испытывал прямо-таки невероятную потребность навестить покровителя нашей церкви.
Довольно-таки запоздалое признание, отец мой. Только я действительно не особенно верю в учение святого Иеронима. Это ты чрезвычайно высоко ценил его труды, а потому и я на долгие годы оказался в числе его последователей. И все же его сарказм в отношении женщин, презрение к их умственным способностям и неприкрытое отвращение к женскому телу в итоге стали вызывать у меня определенные подозрения и в отношении его проповедей, и – даже! – его перевода Библии на вульгарную латынь. Я хорошо помню, как истово я молился после того пожара в Маро, а ты, отец мой, цитировал слова святого Иеронима: «Лучше поженить, чем сжечь».
Ты произносил это таким тоном, что можно было предположить: с твоей точки зрения, те двое, что погибли во время пожара на речном судне, в общем, того и заслуживали, ибо не состояли в браке, а занимались прелюбодейством и, мало того, спали мертвым сном, поскольку были пьяны. Исходя из всего этого, я оказывался всего лишь орудием в руках высшего разума. А я молился, чтобы, если это действительно так, та страшная чаша выпала бы из моих рук, а Господь вновь занял свое место в сердце моем и я опять стал бы обыкновенным мальчишкой. Но ты, отец мой, ясно дал мне понять: теперь я в долгу перед Богом, и долг мой можно выплатить лишь ценой моей собственной жизни, тогда-то я и согласился совершить этот обмен – за избавление от вины отдал свою жизнь служению Господу.
Но ведь ты считал, что мог бы получить гораздо больше, вновь раздался у меня в ушах знакомый голос, который я все время слышу с тех пор, как впервые открыл папку Нарсиса. Сперва мне казалось, что это голос Нарсиса, но потом у меня возникли некоторые сомнения. Нарсис ведь был человеком крайне немногословным, а хозяин этого голоса явно обладал даром красноречия и выражал свои мысли очень живо и четко. Просто тебе казалось, что можно спрятаться у Бога за спиной, упрекал он меня, пока я, коленопреклоненный, стоял у подножия гипсовой статуи святого Иеронима, однако со временем ты понял, что Бог – это всего лишь тень, на время заслонившая солнце, и через какое-то время ты снова окажешься на свету.
Ума не приложу, отец мой, как это следует понимать. Ведь я всегда считал, что Бог это и есть свет. И был уверен: если уж Он смог меня простить, тогда все возможно.