Рискуя сломать себе шею, я раз за разом кивала ему с распахнутым ртом.
Если взрослым сопротивляться – тебя убьют. А если выкинут из дома – сдохнешь самостоятельно.
«Выживать, чего бы это ни стоило…»
Слова нашей с Юу клятвы вихрились вокруг, защищая моё тело, как амулеты.
Что-то плотное, скользкое и тёплое полезло мне в рот и заполнило его до предела. Горьковатое на вкус, с лёгким запахом свежей рыбы. Из последних сил я прикрывала зубы губами. Боясь даже представить, что может случиться, если я ослушаюсь сэнсэя и всё-таки их обнажу. Его толстые пальцы по-прежнему обвивали мою шею.
Что именно делал сэнсэй – я толком не понимала, поскольку зажмурилась очень плотно. А когда всё-таки разжала веки – совсем чуть-чуть, – увидела, что он уже оторвался от дивана и теперь нависает надо мною всем телом, снова и снова повторяя движения, каких я у людей не встречала. От ужаса я зажмурилась ещё сильней.
Дышал сэнсэй тяжело, и влажное дыхание, вырываясь из его рта, волна за волной овевало мои лицо и макушку.
И тут в моё горло хлынула какая-то тёплая жидкость. «Неужели моча?!» – испугалась я, и меня чуть не вырвало, но его руки крепко удерживали мою голову, не давая отпрянуть.
Каким-то чудом я всё-таки извернулась – и то ли выплюнула, то ли выблевала из себя эту дрянь. Лужица, растёкшаяся на полу, напоминала совсем не мочу и не кровь, а нечто странное, похожее на йогурт.
– Нет, Нацуки. Выполняя минет, ты должна проглатывать всё до последней капли! Давай-ка ещё разок…
Его руки снова стиснули мой затылок. Мир вокруг закачался и куда-то поплыл. Я вдруг поняла, что отделилась от своего тела – и за всем, что сэнсэй вытворяет со мной, наблюдаю откуда-то с потолка.
Вот это да, поразилась я. Моя магия сработала? Даже без указки и зеркальца?! Ну и дела…
Я смотрела на свою голову в руках у сэнсэя, но, кроме удивления перед силой собственных чар, не чувствовала ничего. И тут меня осенило: да ведь он обращается с моим черепом как с инструментом! И хотя до сих пор я думала, что становиться инструментом для Фабрики мне ещё рановато, именно теперь я и превратилась в него.
Сэнсэй продолжал разговаривать с моим опустевшим телом.
– Это упражнение мы с тобой должны повторить много раз. В этом доме сэнсэй всё лето будет один. И проведёт здесь индивидуальные занятия только для тебя. Поняла?
– Да… – сказало тело моим голосом и кивнуло. Я же, дрейфуя под потолком, безучастно наблюдала за ним, стоящим на коленях лицом к сэнсэю.
– Эти уроки я буду преподавать только тебе, Нацуки. Понимаешь? А значит, об этом ты не должна рассказывать никому. Ведь сэнсэй – это учитель для всех. И если станет известно, что он как-то особенно старается для кого-нибудь одного, все остальные тут же рассердятся. Но не только на него! Сильнее всего они рассердятся на тебя, Нацуки. Ведь это ты упросила сэнсэя, чтобы он занимался с тобой, не так ли?
– Да… – ответило тело.
– Поэтому все наши следующие уроки мы должны проводить здесь, у меня. Ты ведь сможешь прийти в понедельник?
– Да…
В понедельник начнётся Обон, вспомнила я. И в городе меня точно не будет. Но моё опустевшее тело всё кивало сэнсэю. А я наблюдала за этим с потолка.
А затем я пошла домой. И всю дорогу следила за своим телом рассеянным взглядом сверху. Когда мне удастся вернуться в него – я понятия не имела. Оставалось лишь наблюдать за ним без единой мысли в мозгу.
Я увидела, как меня встретила мама. «Опять заблудилась?!» – спросила она устало и обречённо. Но я была такой сонной, что уползла к себе в комнату, ничего не ответив. Угасающим взором отследила, как моё тело стянуло с себя юкату, натянуло пижаму, завалилось в постель. И как только его щека коснулась моей подушки, дрейфующее сознание отключилось.
После бездонного сна моё сознание наконец вернулось в тело. Страшно захотелось скорей принять ванну, а ещё потянуло блевать. Я рванула вниз по лестнице в туалет, но желудок был пуст, и наружу так ничего и не вышло.
Вернувшись к себе, я окинула взглядом комнату, затем себя – и оцепенела. Почему-то мне показалось странным, что мои юката и пояс-όби лежат в углу аккуратно сложенными – в точности так, как моё опустевшее тело укладывало их перед сном, а пуговицы на моей пижаме застёгнуты все до одной.
Дико хотелось пить. Я вспомнила про пакетик с апельсиновым соком, который купила ещё на фестивале, но спрятала в косметичку и забыла. Теперь я достала его, отхлебнула. Но с первого же глотка поняла: что-то не так.
Сок был тёплым – и совершенно безвкусным. Испортился, что ли? Я поднесла пакетик к носу, принюхалась. Запах как запах – дразнящий, цитрусовый, сладковатый.
Ну и ну, только и подумала я. Захотелось почистить зубы и залезть в ванну. Я взяла смену чистого белья и спустилась вниз.
Мама, наверно, всё ещё злится за то, что я не ответила ей ни словечка, думала я. Но куда же вчера подевалась Сидзука? От этой мысли меня бросило в дрожь. Я ступала на цыпочках, чтобы прокрасться по коридору незамеченной. И тут услышала голоса в гостиной.
– Не хочу снова киснуть в Нагано! – ныла сестра. – Хочу куда-нибудь за границу!
– Понимаю тебя, дорогая. Ты же так старалась в этом году! Заграницы мы, конечно, пока не потянем. Но, к примеру, на горячие источники могли бы поехать хоть сейчас. Лично я только за! В Нагано мы и так торчим каждое лето. Можно разок и сменить пластинку, не правда ли, до- рогой?
– Тоже верно… – неуверенно усмехнулся папа, и это было последней каплей.
– Не-е-е-е-ет! – завопила я, врываясь к ним. – Обон мы всегда справляем с Бабулей! И едем только в Акисину! Не-е-е-е-е-е-ет!!!
– Прекрати, эгоистка! – закричала мама.
Но я не прекратила. Бухнувшись на колени перед котáцу[21], я продолжала вопить.
– Какого чёрта все вокруг должны думать только о тебе?! – заорала мама ещё громче. И влепила мне подзатыльник.
Аутоскопи́я, вспомнила я. Выход из собственного тела. Вот бы включить эту магию! Классный способ не чувствовать ничего.
– Ты же ни о ком, кроме себя, думать вообще не способна! – всё сильней распалялась мама. – А вчера? Мы тут все извелись, думали, дочь потерялась! А ты что? Явилась как ни в чём не бывало и завалилась спать? Наглая, никчёмная дрянь!
И она пнула меня в спину. Точь-в-точь как сестра пару дней назад.
Увы! Как я ни повторяла про себя заклинания, сегодня выйти из тела не удавалось, хоть убей. А мама всё пинала моё тело, перекатывая его по полу, как бревно.
Обратно наверх меня, визжащую, тащили волоком.
– И не смей выходить, пока не успокоишься! – бросила мама, захлопнула мою дверь и вернулась вниз.
Я открыла ящик стола, достала оттуда Пьюта – и, прижимая к себе, свернулась калачиком на кровати.
Пожалуйста-пожалуйста, о, приди ко мне, какая угодно магия, чтобы я вышла из своего тела – и полетела к Юу!
Заклинание это я повторяла до самого вечера, не выходя из комнаты и даже не чувствуя голода.
Когда же настала ночь, я надела на безымянный палец левой руки колечко из проволоки и встала с кровати. Зажмурившись как можно крепче, я попыталась сгустить темноту, но по эту сторону век почему-то не появилось ни одной звезды. Так, вглядываясь в изнанку собственной кожи, я наконец уснула.
Утром я проснулась оттого, что меня трясли за плечо. Я приоткрыла глаза – совсем чуть-чуть. У моей кровати стояла мама. Одетая во всё чёрное.
– Быстро собирайся, – сказала она. – Мы срочно едем в Нагано.
– Ч‐что?! Почему?
– Дедушка умер… Болел-то он давно. Но скончался всё равно внезапно, никто даже не ожидал.
Я окаменела под одеялом. О нет!
Неужели я использовала Чёрную магию вместо Белой?! Вчера-то я и правда весь день призывала любую магию, лишь бы поехать к Юу!
– Твоя сестра может ехать в школьной форме. Но тебе лучше одеться как подобает. То старое чёрное платьице вполне сойдёт… В общем, поторопись. Через час выезжаем! Всё ясно?
Вместо ответа я закивала изо всех сил.
Когда мы прибыли, в Бабулином доме всё выглядело совсем не так, как прежде.
Алтарная комната была заставлена большими диковинными бумажными фонарями. Гостиная же, наоборот, пустовала: все приехавшие взрослые, одетые в чёрное, молча сновали по дому, выполняя какие-нибудь поручения.
– Отнесите вещи наверх, – скомандовал папа. – А потом поприветствуем Дедулю.
Обычно папа держался тише воды и был на побегушках у мамы с сестрой, но сегодня на его плечи, похоже, легла большая ответственность. Когда он сказал «поприветствуем», я даже подумала: а может, Дедуля всё ещё жив, просто сильно хворает? Но уточнять у папы не решилась.
Покоился Дедуля в алтарной. На белоснежном футόне[22]. Постели мягче и воздушнее этой я не видела сроду. Слабый неповторимый запах, которым обычно веяло от Дедули, то ли расплывался по комнате, то ли чудился лишь мне одной.
У изголовья сидела Бабуля – в чёрном кимоно и с заплаканными глазами.
– Кисэ, Нацуки! – негромко позвал папа. – Ну что, подойдёте?
– Угу… – тихонько выдавила я. Сестрица молчала как рыба.
– Давайте же. Сперва, наверно, покажется странновато… Но вы уже большие девочки, справитесь. Просто посидите с ним рядом, и всё.
И папа осторожно отвернул край белой ткани, покрывавшей Дедулино лицо. Выглядел Дедуля так же, как и всегда, только глаза его были закрыты, а из ноздрей торчали кусочки ваты. Несмотря на лёгкую бледность, так и казалось, что он может проснуться в любой момент.
– Красивый, правда? Даже чуть-чуть улыбается… – сказала тётушка Рицуко, утирая платочком слёзы, и обняла Бабулю за плечи.
– Как будто спит, да? – добавила я чуть слышно. Папа кивнул.
– Да, потому что почил с миром… Хотя и внезапно.