ни звука, а воздух как будто застыл на века.
Может, сэнсэя сегодня вообще нет дома? Я решила заглянуть в его спальню. Если же ни его, ни Злобной Ведьмы там не окажется, придётся уйти домой.
Конечно же, их там нет, повторила я про себя. Чего бояться? Уже совсем бесстрашно, просто на всякий случай, я достала из рюкзака свои орудия – и двинулась к лестнице.
Как и тогда, в первый день, меня опять замутило. Двери с лестницами поплыли, в ушах зазвенело всё громче, ноги мои подкосились – и я медленно осела на пол.
– …цуки! Нацуки! Нацуки!.. – всё звал и звал меня Пьют. Я огляделась. И заметила, что весь интерьер в доме Игасаки-сэнсэя какой-то розовый. То есть розовым было вообще всё вокруг: стены, пол, потолок. Удивившись, я посмотрела на свои руки. Они тоже были розовыми. Словно меня засняли на монохромное фото и проявили только в розовом свете.
Поздравляю, Нацуки! Благодаря твоей магической силе весь мир порозовел! Теперь ты сможешь одолеть Злобную Ведьму! Только быстрей, не тяни!
Голос Пьюта гремел уже на весь дом. Голос Пьюта раскалывал мой череп изнутри. Кое-как поднявшись, я обхватила руками голову – и, ступенька за ступенькой, полезла по розовой лестнице.
Может, на этот раз Злобная Ведьма повредила мне зрение? Рот, глаза, уши… Что будет следующим?
Перед дверью сэнсэя я остановилась. «Может, убежать, пока не поздно? – пронеслось в голове. – Какого чёрта я вообще сюда притащилась?! Да разве малолетняя ведьмочка, которая даже из себя ещё выходить не научилась, способна одолеть Злобную Ведьму?
Из комнаты не доносилось ни звука.
И тут непонятно откуда на меня опустилось нечто огромное и всесильное. Магия выхода из себя наконец-то проснулась во мне. Как и тогда, после фестиваля, я вдруг выпорхнула из собственного тела и увидела себя снаружи.
Отлично! Ты овладела ею! У тебя получилось!
Да, я стала сильней, но в душе было пусто. Моё тело открыло дверь и молча ступило внутрь. А я так же молча наблюдала за ним со стороны.
Игасаки-сэнсэй мирно спал на своей кровати. Как ни странно, в нём больше не было ничего отталкивающего. Моё тело медленно приблизилось к его спящей оболочке.
В следующий миг мой взгляд вильнул куда-то в сторону, а сама я ощутила, будто руки мои колошматят что-то мягкое и упругое. С большим трудом я разобрала, что передо мной громоздится какое-то бесформенное синее месиво, и я со всей силы, удар за ударом, вонзаю в него блестящий садовый секатор, который папа когда-то привёз из Акисины.
Затем моя магия иссякла, и всё застыло. Только из синего месива беззвучно хлестала какая-то золотистая жидкость. Что же это за месиво?
Да это же кокон Злобной Ведьмы! – осенило меня. И я должна убить её прежде, чем она отложит там яйца! Иначе всё будет очень, очень плохо, это уж как пить дать…
Никакого Игасаки-сэнсэя в комнате не было. Наверно, Злобная Ведьма уже пожрала его. Золотистой жидкостью забрызгано буквально всё вокруг.
Ну вот, теперь! Давай же! Произноси заклинание!
Заклинание? Никаким заклинаниям Пьют меня не учил… Судорожно вздохнув, я выпалила первое, что пришло мне в голову. И продолжила повторять это снова и снова:
Попихамбопия, Попихамбопия, Попихамбопия, Попихамбопия, Попихамбопия, Попихамбопия…
Сработает ли заклинание, да и заклинание ли это вообще – я понятия не имела. А золотая жидкость из синего кокона всё текла и текла.
Скорей-скорей-скорей! Убей-убей-убей! Ведьму-ведьму-ведьму! – подгонял меня Пьют.
«ПопихамбопияПопихамбопияПопихамбопияПопихамбопия…» – повторяла я снова и снова, вонзая секатор в ядовито-синюю плоть.
Сколько это творилось со мной – сказать не могу. Может, всего минуту, а может, и несколько часов.
Хватит! Или ещё? Хватит! Или ещё? Хватит! Ещё!.. – распевал во весь голос Пьют.
– ПопихамбопияПопихамбопияПопихамбопияПопихамбопия… – вторила я ему.
И лишь когда в его песне исчезло «ещё» и осталось одно только «хватит», ядовито-синяя плоть перестала дёргаться под моими руками.
Мои чары вот-вот рассеются, сообразила я. Даже магическая указка в моём кармане больше не переливалась золотой пыльцой. Час магии завершился. Пора было убираться из этого дома прочь.
– Я вся перепачкалась! – сообщила я Пьюту уже на улице. Золотая жидкость из синего кокона пропитала мою одежду насквозь.
Внезапно я вспомнила, что дом сэнсэя сразу рядом со школой. И побежала на школьный двор. Светя фонариком, я стянула с себя одежду и затолкала её в контейнер для сжигания мусора. Туда же отправила перчатки и садовый секатор. Рюкзачок мой почти не измазался. Закинув его за плечи, я в одних трусиках понеслась домой.
Прокравшись в дом как мышка, я вдруг заметила, что мои пальцы ко всему прилипают. Я тут же рванула в ванную – и как была, в трусах и с рюкзачком за плечами, встала под горячий душ.
Хватит? Хватит! Ещё? Ещё!.. – зудел голос Пьюта в моём правом ухе.
– Эй! Что происходит?! – закричала моя сестра.
Я подпрыгнула. Монохромно-розовое видение тут же вернулось в норму, и в зеркале на стене душевой проступили мои телесные черты.
– Да ничего, – ответила я. – Просто немного вспотела. Решила принять душ, вот и всё…
– Наверно, и постельку намочила? Дитя неразумное! – презрительно фыркнула сестра и наконец-то убралась восвояси.
Сняв намокший рюкзачок, я обмотала его банным полотенцем и, прижимая к себе, отнесла наверх. Обессиленное всеми сегодняшними магиями, моё тело дико хотело спать.
Хватит? Хватит!.. Ещё? Ещё!.. – всё зудела в ухе песенка Пьюта. Как ни странно, это очень меня успокоило, и я тут же уснула.
Наутро меня охватила жуткая лихорадка, и я осталась в постели. Когда же температура подскочила под 40, меня повезли в больницу, и врач диагностировал у меня простуду и общее переутомление одновременно.
– Питалась она тоже неважно, я так понимаю? – добавил он. – Иммунная система у девочки на нуле!
В ответ на это мама почему-то виновато поклонилась и пробормотала:
– Извините…
Температура моя всё не спадала, и я провалялась в кровати до самого начала семестра. И лишь когда пошла в школу и встретилась с Сидзукой, узнала о том, что Игасаки-сэнсэя убили.
– Ты что, не знала?! Его грохнул какой-то маньяк!
– В первый раз слышу…
Глаза у Сидзуки были красными от слёз, а пальцы всё комкали носовой платочек.
– Игасаки-сэнсэй был такой классный, скажи?! Вот на него и нацелился какой-то извращенец. Устроил за ним настоящую слежку, прикинь? А сэнсэй от всего этого так страдал, что даже другу жаловался у себя в вузе! Что заснуть не может, что всё время на таблетках сидит. И вот, как раз когда он принял своё снотворное, маньяк его и убил, ты представляешь? Во сне! Просто чума… – она жалобно всхлипнула. – Какой ди-икий кошма-ар, скажи-и?!..
– Дича-айший… – повторила я с её же интонацией. – Чума-а!
– Говорят, ни убийцы, ни свидетелей до сих не нашли. Семья Игасаки-сэнсэя собирает у станции митинги с флаерами и транспарантами. Требуют, чтобы виновники были наказаны. А у нас в летней школе все так любили сэнсэя, скажи? Вот мы и написали родителям сэнсэя письмо, что обязательно поддержим их нашими плакатами. И готовы раздавать для них флаеры, если нужно… Ты же с нами, правда, Нацуки?
– Ну ещё бы!
Вернувшись домой, я перелопатила газеты за последние несколько дней – и почти сразу наткнулась на большой репортаж, озаглавленный так: «Утраченная улыбка: молодая жизнь, отнятая за одну ночь». Как сообщалось в газете, молодого студента приятной наружности долго преследовал некий маньяк, что подорвало его психику, и он здорово подсел на снотворное. По доброте душевной молодой человек не хотел осложнений и не рассказывал о своём мучителе даже родителям. Лишь однажды рассказал о том, что его терзает, своему лучшему другу. В летней школе, где господин Игасаки преподавал, все дети души в нём не чаяли. Убийца проник в дом сэнсэя, когда родители жертвы были в отъезде, и нанёс ему множественные ножевые ранения. Труп был изуродован так, что для опознания тела пришлось сверяться с архивом дантиста. И хотя убийцу не нашли до сих пор, известно, что ранее господин Игасаки сообщал своему лучшему другу о преследовавшем его белом фургоне. Полиция ищет свидетелей и просит сообщать о любых подобных машинах, замеченных в зоне происшествия.
Странное чувство охватило меня. Так что же за синюю мякоть я кромсала секатором из Акисины? Ведь самого Игасаки-сэнсэя в комнате не было! Я сражалась только со Злобной Ведьмой – но даже она в итоге исчезла, не оставив и следа!
Моё правое ухо то поправлялось, то вновь барахлило. Рот по-прежнему не чувствовал ничего: всё, что я различала, – это горячая в нём пища или холодная. Аппетита поэтому не появлялось, но, поскольку мама терпеть не могла, когда продукты переводят зря, отлынивать от еды получалось только на школьных обедах.
Каждую субботу сразу после уроков я ходила на станцию и поддерживала семью Игасаки-сэнсэя, размахивая транспарантами или раздавая прохожим бумажки с требованиями: «Найти убийцу! Отнявший бесценную жизнь от возмездия не уйдёт!».
Родители у Игасаки-сэнсэя были парой красивой и благородной. Когда митинг заканчивался, они благодарили нас со слезами на глазах, и я всегда отвечала на их рукопожатия с большим сочувствием.
Каждый день, вернувшись домой, я совещалась с Пьютом.
Ты убила Злобную Ведьму. Ты убила Злобную Ведьму… Спасибо! Спасибо! – только и отвечал он теперь, о чём бы я ни спросила.
– Но куда исчезло то синее месиво? Может, сэнсэя убил совсем не маньяк, а Злобная Ведьма?
Ты убила Злобную Ведьму… Спасибо! Спасибо! – повторял мне Пьют, как будто его заело.
Так, может, Злобная Ведьма – просто кошмар, приснившийся мне в ту ночь? Чем дольше я думала, тем больше склонялась именно к этому объяснению.
Вместе с друзьями из летней школы я продолжала раздавать флаеры возле станции. Однажды, когда мы закончили, уже по дороге домой, Сидзука сообщила мне: