Госпожа Ниафер проснулась, и женщины отошли в сторонку, чтобы сравнить и обсудить своих младенцев. Они положили детей в одну колыбель. Много позднее эти двое вновь лягут вот так же вместе, и из-за этого девушка обретет долгую печаль, а юноша – смерть.
Между тем курносый повелитель девяти снов и косоглазый граф Пуактесмский сели на берегу реки поговорить о более серьезных вопросах, чем круп и режущиеся зубы. К этому времени солнце поднялось уже высоко, так что поспешно со всех концов света появились Кан, Мулук, Хиш и Кавак и натянули голубой полог, чтобы скрыть беседу их господина с доном Мануэлем.
– Что это такое, – спросил в первую очередь Мирамон Ллуагор у дона Мануэля, – я слышал о твоем союзе с Филистией и о твоих сделках с народом, который говорит, что мои изящнейшие создания – не что иное, как несварение желудка?
– Я потерял Пуактесм, – говорит Мануэль, – а филистеры предложили поддержать меня в моих притязаниях.
– Но я этого никогда не позволю! Я, создающий все сновидения, никогда не смогу с этим согласиться, и ни один филистер никогда не войдет в Пуактесм. Почему ты не пришел с самого начала за помощью ко мне, вместо того чтобы терять время на этих обыкновенных королей и королев? – раздраженно спросил волшебник. – И неужели тебе не стыдно заключать союзы с Филистией, помня, как ты раньше следовал своим помыслам и своему желанию?
– В общем, – отвечал Мануэль, – пока я не получил от Филистии ничего, кроме красивых слов, и союз еще не заключен.
– Очень хорошо. Только давай по порядку. Во-первых, ты желаешь завладеть Пуактесмом…
– Нет, не особо, но приходится соблюдать внешние приличия, а моя жена думает, что мне было бы лучше спасти этот край от ига язычников норманнов и таким образом предоставить ей подходящий дом.
– Далее: я должен заполучить для тебя эту страну, поскольку нет смысла противостоять нашим женам в подобных вопросах.
– Я рад твоему решению…
– Между нами, Мануэль. Думаю, ты теперь начал понимать причины, которые вынудили меня принести тебе волшебный меч Фламберж в самом начале нашего знакомства, и узнал, кто в большинстве семей обладает мужским характером.
– Нет, ничего подобного, Мирамон, ибо моя жена – милейшая женщина, исполненная сознания долга, и она никогда мне ни в чем не перечит.
Мирамон одобрительно кивнул.
– Ты совершенно прав, ибо нас могут подслушать. Поэтому давай продолжим, и прекрати меня перебивать. Далее: ты должен владеть Пуактесмом, и твои потомки вечно должны владеть Пуактесмом – не как фьефом, но как наследным феодом. Далее: ты будешь владеть этими землями, находясь под властью не какого-либо святого вроде Фердинанда, но под властью совершенно другого сеньора, которого назначу я. Далее: он, конечно, будет править, во всем подчиняясь моим фантазиям, и будет полностью управляем мною, как и все сновидения.
– Поскольку дань разумная, я пока не вижу возражений твоим условиям. Но кто будет моим сюзереном?
– Человек, которого ты можешь помнить, – ответил Мирамон и сделал знак радужной толпе своих приспешников.
По этому жесту один из них шагнул вперед. Это был высокий, худощавый юнец с румяными щеками, широко расставленными глазами и небольшой головой, покрытой густыми, вьющимися темно-рыжими волосами. И Мануэль сразу же его узнал, поскольку у Мануэля были все причины запомнить странный разговор, который он вел с этим самым Горвендилом сразу же после того, как Ниафер ускакала прочь с ужасным братом Мирамона.
– Но вы не думаете, что этот Горвендил сумасшедший? – шепотом спросил дон Мануэль у волшебника.
– Думаю, он частенько производит такое впечатление.
– Тогда почему вы делаете его моим сюзереном?
– У меня есть свои причины, можешь быть уверен. А если я не говорю о них, можешь быть уверен, что на это у меня тоже есть причины.
– Но, значит, этот Горвендил один из Леших? Тот ли это Горвендил, большой палец ноги которого есть утренняя звезда?
– Могу сказать, что именно он призвал меня помочь тебе в твоем горе, о котором на Врейдексе я не слышал, но почему я должен рассказывать тебе больше, дон Мануэль? Разве не достаточно предложенных тебе провинций и сравнительно спокойных условий жизни с женой, что ты еще в придачу хочешь узнать все мои старые тайны?
– Ты прав, – сказал Мануэль, – а благодетелей нужно ублажать. – Так что он остался доволен своим неведением, да так никогда и не разузнал ничего про Горвендила, хотя позднее у Мануэля должны были возникнуть жуткие подозрения.
Между тем дон Мануэль любезно пожал руку рыжеволосому юноше и заговорил об их первой встрече.
– И, в конце концов, я не считаю, что ты говорил крайнюю глупость, мой мальчик, – сказал со смехом Мануэль, – ибо я узнал, что та странная и опасная вещь, о которой ты мне сообщил, зачастую верна.
– Откуда мне знать, – тихо ответил Горвендил, – когда я говорю глупости, а когда нет. Мануэль же сказал:
– Все же я могу понять твои речи лишь отчасти. В общем, не наше право понимать своих сюзеренов, и неважно, безумец ты или нет, я предпочитаю тебя королеве Стультиции и ее нелепым розовым очкам. Поэтому давай поступим по всей форме и составим текст нашего соглашения.
Это было сделано, и они по всем правилам подписали условия, по которым дон Мануэль и потомки дона Мануэля должны были вечно владеть Пуактесмом в качестве фьефа, пожалованного Горвендилом. Договор был тайным, и разглашение десяти его пунктов даже сейчас привело бы к чудовищным последствиям. Поэтому условия договора никогда не были обнародованы, и все люди оставались не более вольны критиковать его оговорки, чем сам дон Мануэль, на которого женитьба наложила обязательство так или иначе обеспечивать жену и ребенка.
Глава XXXIIСпасение Пуактесма
Когда эти дела были завершены, а будущее Пуактесма обговорено в мельчайших подробностях, жена Мирамона Ллуагора сказала ему, что мужчинам уже хватит играть заумными словами, чернильницами и сургучными печатями и самое время предпринять что-то разумное по еще одному вопросу, если они, конечно, не считают, что Ниафер должна растить ребенка в канаве. Волшебник сказал:
– Да, моя дорогая, ты совершенно права, и я займусь этим в первую очередь после обеда. Потом он обратился к Мануэлю:
– Сейчас Горвендил сообщил мне, что ты должным образом родился в пещере примерно во время зимнего солнцестояния от матери-девственницы и отца, который не был человеком.
Мануэль ответил:
– Несомненно, это так. Но почему ты сейчас затрагиваешь щекотливые старые истории?
– Ты должным образом странствовал с места на место, принося людям мудрость и святость…
– Это тоже всем известно.
– Ты должным образом творил такие чудеса, как воскрешение мертвых и тому подобное…
– Это также неопровержимо.
– Ты должным образом пребывал в пустынном месте со злом, и там тебя искушали отчаиваться, богохульствовать и совершать другие непотребства…
– Да, нечто в этом роде произошло в Дан-Валахлоне.
– И, как я хорошо знаю, ты свои поведением на Врейдексе должным образом расстроил мои планы, а ведь я – сила тьмы.
– Ах-ах! Так, значит, ты, Мирамон, – сила тьмы!
– Я управляю всеми сновидениями и безумиями, Мануэль, а это основные силы тьмы.
Дон Мануэль, казалось, засомневался в этом, но лишь сказал:
– В общем, давай продолжим! Верно, что все это так или иначе со мной произошло.
Волшебник какое-то время смотрел на высокого воина, и в темных кротких глазах Мирамона виднелось некое странное сочувствие. Мирамон сказал:
– Да, Мануэль, эти предзнаменования далеко вперед разметили твою жизнь, точно так же, как они прежде отличали начинания Митры, Уицилопочтли, Таммуза и Геракла…
– Да, но какое это имеет значение, если эти происшествия случались со мной, Мирамон?
– Они случились также с Гаутамой, Дионисом, Кришной и всеми остальными достойными уважения спасителями, – продолжил Мирамон.
– Ладно, все это допустимо. Но какой вывод должен из всего этого сделать я?
Мирамон ему сказал.
Дон Мануэль в конце речи Мирамона выглядел особенно серьезным, и Мануэль сказал:
– Я думал, что достаточно удивительным было превращение короля Фердинанда в святого, но это превосходит все на свете! В любом случае, Мирамон, ты указал на обязательство настолько потрясающее, что, чем меньше о нем сказано, тем мудрее, и чем быстрее это обязательство выполнено, тем удобнее будет всем остальным.
Поэтому Мануэль ушел вместе с Мирамоном Ллуагором в одно тайное место, и там дон Мануэль подчинился тому, что требуется, а что произошло, с определенностью не известно. Но хорошо известно, что Мануэль страдал и после того, как провел в подземелье три дня, на третий день вышел наружу.
Затем Мирамон сказал:
– Все это должным образом исполнено, и, покончив с этим, мы теперь не нарушим мессианского этикета, если тотчас же займемся спасением Пуактесма. Предпочитаешь ли ты спасать с помощью сил добра или с помощью сил зла?
– Только не с помощью сил зла, – сказал Мануэль, – ибо я их видел во множестве в глухом Дан-Валахлонском лесу и не считаю их союзниками. Но разве добро и зло для вас, Леших, едины?
– Почему мы должны тебе рассказывать, Мануэль? – сказал волшебник.
– Устарелый ответ, Мирамон.
– Это не ответ, это вопрос. А вопрос стал устарелым, потому что использовался слишком часто, и ни один человек никогда не был в силах от него отделаться.
Мануэль бросил эту тему и пожал плечами.
– Ладно, давай завоевывать, как можем, но так, чтобы Бог был на нашей стороне. Мирамон ответил:
– Не бойся! Он будет во всех своих обликах и со всеми своими атрибутами.
И Мирамон сделал то, что требовалось, и с чердаков и свалок Врейдекса пришли мощные союзники. Для начала Мирамон необычным образом поступил с маленькой рыбкой, и в результате его поступка к ним прибыл в сентябре, в четверг днем, когда они стояли на берегу моря к северу от Манвиля, темнокожий герой, одетый в желтое. У него было четыре руки, в которых он держал булаву, раковину, лотос и диск. И ехал он на белом жеребце.