Лешка всего несколько шагов сделал по этой до оскомины знакомой улице, как вдруг что-то происходящее здесь поразило его. В кузове загородившей мостовую машины удивительные люди суетились возле удивительных аппаратов. Лешка припустился бегом. Но он опоздал. Только что здесь происходила киносъемка, а теперь все было кончено, и артисты стояли группками на тротуаре, тихо переговариваясь. Немного в стороне ото всех высокий человек с подкрашенными синими глазами задумчиво курил, опустив руку в карман черной суконной куртки сталевара. Лешка ошеломленно уставился на него.
Появившийся в это время человек в берете, с перекинутым через плечо на ремне аппаратом властно скомандовал:
— Массовка, в автобус!
И, повернувшись к Лешке своей крутой ладной спиной, сам направился к голубому автобусу быстрыми короткими шагами.
За ним потянулись артисты. И вот вслед за машиной с операторами снялся с места автобус, и через минуту все исчезло, как не было. Но в душе у Лешки пело и трепетало чем-то неизведанным, волнующим. «Массовка, в автобус!»
Неожиданно он лицом к лицу столкнулся с Игнатом Трофимовичем. Откуда только он взялся? Прямо как в кино.
— Салют! — сказал Лешка.
— Далеко собрался? Ты все ходишь.
— Хожу. А что мне делается?
— Погоди. Я же тебя у нас на заводе видел. Ты что, устраиваешься? А то я ведь поговорить, где надо, могу. К нам не каждого возьмут.
— С какой такой стати станете вы обо мне беспокоиться?
— Ну как же. Я твоего отца знал.
— Не стоит трудиться. Я уже устроился.
— Это молодцом. Куда же, в какой цех?
— Я в космос отправляюсь.
Игнат Трофимович насупился.
— Не смешно.
В самом деле, смешного мало. Лешка топтался, не уходил.
Игнат Трофимович нетерпеливо посматривал поверх крыш на раскинувшийся на взгорье завод. Пришел посмотреть, как его домна после аварии выдаст чугун.
Давным-давно, когда задули взорванную немцами домну — Лёшка тогда еще был маленьким, — мать по вечерам приводила его сюда: с Торговой всего лучше видно, как идет расплавленный чугун.
Игнат Трофимович, не глядя на него, сказал ворчливо:
— Знаешь, что я тебе скажу? В мои времена молодежь была моложе теперешней. Когда мы его строили. — Он кивнул в сторону завода.
Представить себе трудно, что завод стоит здесь не вечно. И вообще, когда это было, то, о чем говорит Игнат Трофимович? Невероятно давно. В доисторические времена.
— Работали мы, ни с чем не считались. Хоть, с питанием было тяжело, никто не обижался, как сейчас иногда обижаемся, когда все есть. Чувства у нас были, можно сказать, высокие.
Игнат Трофимович свой жизненный путь считает единственным святым путем. А разве Лешка что-нибудь имеет против, разве он возражает?
— Ты скажи, какой к тебе еще подход надо — иметь, чтоб ты начал наконец честную жизнь?
— Это можно, это нам ничего не составляет. — И вдруг смутился от того, что глупо кривляется перед человеком, которого уважает.
— Я пошел, — сказал Лешка.
— Как хочешь, — с сожалением сказал Игнат Трофимович. — А то поглядел бы, как чугун пойдет. Теперь недолго осталось.
— Времени нету.
Он спускался вниз по Торговой, и ему было жаль, что не простился С.Игнатом Трофимовичем. Увидятся ли теперь?
На каждом углу сидели бабки с мешками подсолнуха. Поворот на мост к заводу. Все сейчас тут по-другому, чем было ночью.
Вот взорванное немцами здание. Он увидел Баныкина раньше, чем тот окликнул его. Баныкин прохаживался по тротуару в соломенной шляпе, надетой слегка набекрень.
Жужелка вернулась под вечер домой, так и не дождавшись Лешки. Было ясно, что и здесь, во дворе, он не появлялся. Может быть, бежал куда-то, спасаясь от милиции. Иногда ей казалось, что все это бред какой-то. Но зачем же тогда пиджак и сверток? Каких только глупостей он не наговорил, а сам уже точно знал, что не вернется.
Жужелка держала перед собой раскрытый учебник, но сосредоточиться не могла. Она смотрела на фаянсового кота, стоявшего на комоде, и ей хотелось реветь. Ведь в брюхе у этого чучела немало рублей, а Лешка где-то ходит голодный. Она вышла и села с учебником на крыльцо напротив ворот, чтобы увидеть его, если он все-таки появится.
Полинка несла ведро с водой, придерживая от ветра подол платья. Она опустила ведро на землю около Жужелки.
— Что ж ты не зашла вчера? Я ждала.
— Да так, — безучастно сказала Жужелка. — Не смогла.
Полинка подняла ведро и пошла, громко напевая.
В эту минуту в воротах показалась девушка, та самая, что была вчера в парке со Славкой. Жужелка вскочила, и девушка, заметив ее, приподняла приветственно руку.
— Здравствуй.
— Здравствуй, — тихо сказала Жужелка.
— Как удачно я тебя нашла. А я думаю: сюда мне или в следующий дом?
— Так ведь там тир.
— Угу. Смотрю: тир. Я и вернулась. Значит, сюда. И смотрю: ты.
— Да, я!
— Ты здесь живешь?
— Ну да.
— Виктор просил тебе сказать, что он тебя ждет.
Жужелка не шелохнулась. Как это он может думать, что она пойдет к нему?
Девушка взяла у нее из рук раскрытый учебник.
— А после экзаменов что ты будешь делать?
— Сдавать буду в институт. В медицинский, — механически ответила Жужелка.
— Да? А я не стала. — Девушка вернула ей учебник. — Чтоб не расстраиваться. Лучше не надо.
Жужелка смутилась и посмотрела на нее.
— Ты не надеешься?
— Зачем? Какая от меня польза науке? Я ж не Циолковский и не Павлов.
Жужелка промолчала. Она не могла утверждать, что от нее будет польза науке.
— Ты почему идешь в медицинский?
— Я давно решила. И мама настаивает.
— Вот, вот. Мама! Они ведь пожили, — сказала девушка низким голосом. — А мы? Нам тоже жить хочется. Для тебя что дороже всего? — вдруг спросила она.
— А для тебя?
— Для меня? Сидеть и смотреть, как деревья растут или там как люди проходят по улице.
— Ну уж! — возразила Жужелка.
Девушка показалась ей вдруг немолодой и неразвитой, и было странно, что за минуту до того ей представлялось, будто девушка знает о жизни что-то такое, чего она не знает.
Девушка спросила:
— А для тебя?
Дороже всего? Любовь. Разве это выговоришь? И потом, что такое любовь? Может, она не способна испытать ее? Может, она просто синий чулок, скучная недотрога?
— Самое главное? — Она неловко засмеялась. — Ну, сдать завтра химию. И в институт, конечно, поступить.
— Тебя, наверное, не примут. Берут в первую очередь тех, кто работал уже. Потом — мужчин, А не девчонок-десятиклассниц.
Она все знает, и голос у нее какой-то бесстрастный, расслабленный. Но при всем том она вовсе не желала уколоть Жужелку, сделать ей неприятное. Жужелка это почувствовала. Она нисколько не обиделась. Посмотрела открыто в лицо девушки.
— Это он тебя специально послал?
— Виктор? Ну да. Я же тебе сказала: просил, чтобы ты сейчас пришла.
— Прямо сейчас?
Борьба в душе была совсем короткой.
— Это он, наверно, должен что-то сообщить мне о Лешке, — сказала она строго, хотя девушка была нелюбопытна, она ни о чем не спрашивала. — Я просто не знаю, где он может быть.
У него ведь/большие неприятности. Вернее даже, несчастье.
Только я не могу тебе ничего сказать. Ты не обижайся, — пожалуйста. Девушка слушала, расширив глаза. — Лешка абсолютно честный человек. Понимаешь? Абсолютно! Это просто несчастье, что/так случилось…
Девушка смотрела на нее, расстроенная. Она подперла ладонью щеку и качала головой, став сразу похожей на самых обычных женщин вроде матери Жужелки.
— Что, что ж теперь делать? Что за девушка! Так бы и расцеловала ее! Как она приняла все к сердцу!
— Надо что-то делать, — сказала Жужелка, чувствуя прилив энергии. — Ты меня обожди, ладно? Я только переоденусь.
Она решительно вошла в комнату. Сняла с комода и опустила на пол фаянсового кота. Искать молоток было некогда. Присев на корточки, она ударила кота утюгом.
Жуткий грохот, звон раскатившейся мелочи. Жужелка поспешно собрала рубли, пятерки, вывалившиеся из разбитого кота. Черепки снесла на кухню в помойное ведро. Быстро переоделась, завернула, не считая, деньги в газету и ушла.
— Я сейчас, — сказала она поджидавшей ее девушке. — Одну минутку:.
Она добежала до двери старухи Кечеджи и, не стучась, толкнула ее.
Старуха охотилась за мухой, залетевшей в комнату, шлепала полотенцем по оконному стеклу, приговаривая:
— Что ты против меня? Сдавайся сразу!
Услышав шаги за спиной, она быстро обернулась, всплеснула руками.
— Ай-яй! Куда так вырядилась, деточка!
На Жужелке было белое платье в оборках, то самое, которое надевала, когда шла первый раз с Лешкой в гости к Лабоданову.
— Да ты сядь же.
— Спасибо, бабушка, я не могу. Совершенно некогда. Честное слово. Я вас очень прошу: если придет Леша — может, он заглянет домой, — отдайте ему этот пакетик. — Она мучительно покраснела. — Тут деньги. Я вас очень прошу. Может, ему понадобятся.
Старуха Кечеджи как-то сразу стихла, озабоченная.
— Куда же ты сама идешь?
— Я скоро приду. Я в гости иду к одному товарищу. Я вас очень прошу, может, он придет.
Надо было быстрее уходить, пока мама не застукала ее в этом белом платье, сшитом для выпускного вечера.
На углу, неподалеку от дома, где жил Лабоданов, Жужелка и девушка простились.
— Ну, я пошла. Мне в порт, на работу. — Она ведь работает кассиром. — А насчет завтра — ни пуха ни пера тебе.
Она пошла, плавно скользя, точно раздвигая воздух. Жужелка старательно оправила платье. Вот здесь, кажется, — в эту самую подворотню они с Лешкой свернули тогда.
— Она вышла во двор. На втором этаже, там, где наружная лестница образует площадку, стоял Лабоданов. Ждал.
Жужелка взялась за перила. С каждой ступенькой отчаянней колотилось сердце.
— Ты ничего не знаешь о Лешке? Что с ним? — запыхавшись, спросила она, не поднимая головы: после того, что произошло вчера в парке, у нее не хватало духу взглянуть ему в лицо.