– Судовой моторист. Вот мой катер, – Брусков указал на судно. – Гуляю в море, а, если повезет, уйду с рыбаками на траулере на промысел и будем бороздить океан.
– Как это интересно и романтично! Неведомые сказочные страны, экзотика! – восхитилась она. – Моряки – мужественные люди, покорители свободной стихии.
– Не только моряки военно-морского и торгового флотов, но и рыбаки, просоленные штормами и ветрами, – подтвердил он.
– Вадим-м! Брусков! – послышался зов, усиленный репродуктором. – Срочно пройдите на катер!
Люба увидела его погрустневшие глаза.
– Видите, как бывает, – виновато произнес он и пообещал. – Приходите завтра на причал, покатаю вас на катере.
– И будете петь серенады, – озорно рассмеялась девушка.
– Встретимся на прежнем месте, – предложил Брусков, боясь услышать отказ.
–Не знаю, – Люба подала ему теплую ладонь. До свидания…
–До скорого! – обрадовался он, ибо больше всего не желал услышать из ее уст «прощай». Долго провожал ее нежным взглядом. Потом бодро и широко, словно на пляшущей на волнах палубе, зашагал по причалу к катеру, который удерживаемый швартовыми канатами, терся бортом о старые автомобильные шины, привязанные к стенке пирса. Здесь моториста поджидал с биноклем на груди в тельнике матрос Игорь Лукаш. Скуластое лицо, вздернутый нос, упрямые губы и желтовато-бурый чуб, о который ломались зубья даже металлической расчески.
2
На следующий день Брусков на полчаса раньше уже был на условленном месте. Напряженно следил за теневой стрелкой солнечных часов. Хотя на этот раз вооружился и наручными часами, и компасом. Встревожился, когда тонкая тень стала медленно отклоняться от пометки С. Но Люба все же пришла. Он узнал ее издали. На голове девушки была белая шляпка, окаймленная голубою лентой. Легкое лилово-сиреневого цвета платье подчеркивало стройную фигуру с тонкой талией. Вадим поспешил ей навстречу.
– Прости, я немного опоздала,– виновато опустила она ресницы.
– Люба, запомни, женщина никогда не опаздывает, она задерживается, – заметил он, осознавая, что все равно приходил бы к песчаному откосу в надежде увидеть ее.
– Я готова к морской прогулке.
–Прекрасно, к вашим услугам леди,– ответил он, держа ее изящную ладонь.
Игоря Лукаша капитан по его просьбе отправил в машинное отделение. Люба и Вадим стояли на корме, опираясь на мокрые поручни. Катер мчался, разрезая набегавшие от таманского берега волны. Соленые брызги освежали прохладой их лица, бодрили йодистым запахом ветра. Он загибал края шляпки, норовя сорвать ее с головы. Плотно прилепил платье к тугому девичьему телу, словно изваял скульптуру.
Лукаш, следуя наставлениям моториста, выжимал из старенького катера предельное количество узлов. Работой своего помощника Вадим был довольный. Люба сняла шляпку и ветер закружил, разметал золотое пламя волос. Ему вдруг захотелось прикоснуться к ним руками.
–Гляди, сколько чаек! – восторженно воскликнула девушка и мокрое платье проявило линии ее изящного тела, округлость бедер и гибкий стан. Он залюбовался, но натолкнулся на ее строгий взгляд. «Странно, ведь на берегу я ее видел в бикини, а здесь она застыдилась, – подумал он. – Непостижима женская психика и логика».
– Я сейчас, – произнес он и нырнул в проем с металлической лестницей, ведущей в кубрики. Возвратился с матроской робой и велел:
– Переоденься, а то простудишься. Море бывает не только ласковым, но и коварным.
Приняв робу, Люба медлила и он догадался пройти в рубку. Когда возвратился, то девушка предстала настоящей морячкой в тельняшке, брюках клеш и бескозырке с крабом. Ленточки переплелись с нитями волос.
–Любочка, – ласково произнес Брусков. – Иди к нам в экипаж, Тебе очень к лицу морская форма.
Она озорно улыбнулась и закружилась по палубе. На протянутом от кормы к рубке тросе сигнальным флажком трепетало на ветру ее лилово-сиреневое платье.
Когда они после морской прогулки, сходили на причал, утомленный Игорь Лукаш позавидовал Брускову:
– Где ты такую принцессу отхватил?
– Надо смотреть в оба. А тебе спасибо, дай краба, – он крепко пожал руку друга. – Скорость была крейсерской.
Катер, потрудившись на славу, отдыхал у причальной стенки. На берегу, как прежде было многолюдно и шумно. Из палаток выплескивались мелодии, звучали шлягеры. Качаясь на волнах, плавал красно-синий мяч, вокруг которого резвились детишки
. Выброшенные на берег, погибали медузы. Вадим и Люба бесцельно шли по берегу, разговаривая о случайных мелочах, обретавших значимость. Брусков не без гордости замечал восхищенные взгляды мужчин и парней, обращенные к его спутнице. Линия берега, изгибаясь дугой, уходила вдаль.
– Что это за сооружение? – Люба указала рукой на возвышающийся над берегом серый каменный остов.
– Старинная турецкая крепость Еникале. В городе очень много памятников античности, склеп Деметры, Царский и Мелек-Чесменский курганы, древние городища Пантикапей, Мирмекий, Тиритаки и другие, а также средневековья и современности.
– Интересно побывать в этой крепости. Там, наверное, витает дух прошлого и есть шанс отыскать монету, черепки, другие артифакты.
– Пошли, посмотрим, но находки не обещаю. Археологи до нас поработали, да и в прошлом веке счастливчики, охотники за кладами, все перекопали, – пояснил он. Взял Любу за руку. Еще в детстве со своими сверстниками он здесь играл в «войну» и каждый уголок крепости ему был знаком. Без особого труда преодолели уже давно осыпавшийся и поросший солончаком и тамариксом ров.
Когда-то он представлял для воинов, штурмовавших крепость, серьезное препятствие, заполненное водой. Воду с помощью простых, но эффективных гидросооружений, подавали из моря. Каменные стены кое-где разрушились от дождей и ветров, покрылись зеленовато-желтым и бурым мхом.
Настороженно, словно скрывая тайны былых сражений, зияют темные отверстия бойниц. Они вошли в один из мрачных казематов. Потянуло сыростью, тленом минувших веков.
Люба доверчиво прижалась к плечу Вадима. Под его ногой что-то хрустнуло и он наклонился. Поднял круглый предмет и поднес к глазам и с удивлением сообщил:
– Монета. Возьми на счастье.
Он положил ей на ладонь кусочек металла, покрытого празеленью и сверху накрыл его своей широкой ладонью. Повел девушку к яркой полоске света, проникшего в узкое отверстие бойницы. Увидел ее удивительно хорошие глаза, губы и упавшую на лоб золотую прядь.
–Любушка, милая, – прошептал он нежно и обвил ее талию кольцом сильных рук.
–Вадим, Вадик, нельзя, – попыталась она отстраниться руками, но он поймал ее губы. Долго не отпускал, ощущая прилив страсти и близость ее хмельного тела. Наконец, ей удалось освободиться из его объятий. Обиженно отвернувшись, девушка пошла к выходу из каземата.
– Люба, я не хотел тебя обидеть. Все произошло неожиданно и спонтанно, – покаялся он.
Всю дорогу до рыбацкого поселка, они шли молча. Брусков чувствовал свою вину и не знал, чем ее искупить. Лишь у дома, где Люба с матерью снимали комнату, девушка остановилась и, привстав, поцеловала Вадима в губы и быстро побежала к обвитой зеленым плющом веранде. Ошеломленный он долго стоял у калитки.
3
«Люблю. Твоя Люба»,– тонким прутиком было начертано на песке в окружности солнечных часов. Приятно толкнулось сердце в груди Брускова. «Она здесь уже сегодня побывала и не дождалась меня. Почему?» – встревожился он. Солнце перевалило за полдень.
Ноги принесли Вадима к знакомому дому в рыбацком поселке. Во дворе было тихо и в палисаднике под горячими лучами никли белые, розовые и желтые астры. Но их красота не привлекала его. Он постучал в дверь веранды.
– Почему в дверь ломишься? – укорила его сухонькая, но бойкая старушка.
– Бабушка, – радушно промолвил парень. – Будьте добры, подскажите, где ваши жильцы?
– Эх, милок, опоздал ты, – произнесла старушка. – Утром раньше срока уехали. Собрали чемоданы и укатили на первом автобусе.
Лишь теперь Брусков вспомнил, что не спросил Любу о самом главном, где она живет?
– А куда они уехали? – с надеждой обратился он к старушке.
–Да в Питер, что на Неве, который прежде Ленинградом назывался, уехали. Хорошие люди, но всего недельку у меня прожили. Деньги справно оплатили наперед и возврат не взяли. Дочка то у Веры Владимировны Любочка, до чего добрая душа. По хозяйству хлопотала, дом в чистоте держала. Не неженка-белоручка, как иные городские крали. Мне бы на старости лет такую помощницу.
Старушка суетливо перекрестилась. С горькой обидой в сердце он направился к калитке. В висках напряженно пульсировала кровь. Мысли путались в голове: «Как она могла уехать, не простившись? Очевидно, произошло, что-то неординарное, разрушившее их планы. К тому же признание на песке».
– Эй, милок! – остановила его старушка. – Они утром срочную телеграмму получили, поэтому и уехали.
Брусков вспомнил, что Люба как-то обмолвилась, что у нее тяжело болен отец и, возможно, потребуется экстренная операция. А ему, опьяненному любовью, казалось, что девушка всегда будет рядом. Немного отлегло после того, как он узнал о причине их отъезда.
Он направился к морю, вышел на берег. Волны ритмично повторяли свои гекзаметры и, разволновавшись под порывами норд-оста, нагло воровали чужую радость, стирая на песке вместе с солнечными часами девичье признание.
«Где же мне теперь тебя искать?» – размышлял Вадим. Он присел на песчаном откосе, цепко обхватив колени руками и в поисках ответа устремил взгляд в морскую даль.
МУЗЫКА БЕРЕЗ
Сергей Мерцалов расположился у окна. Облегченно вздохнул, отдыхая от городской суеты, от бесконечного шума машин. Киевский вокзал столицы напоминал растревоженный муравейник, какие ему не раз доводилось видеть в подмосковном лесу. Теперь он равнодушно поглядывал в вагонное окно, не утруждая себя какими-либо раздумьями. Никто его не провожал, и он, привыкший к дорогам, уезжал без грусти и сожаления.