Девушка бросила быстрый взгляд на Василия и он увидел, как загадочная улыбка коснулась ее губ.
Пасечник забрался на телегу, взял в руки вожжи и по-молодецки крикнул:
– Но-о, Нюрка, пошла родная!
Телега выехала на дорогу, а из конуры, что возле сторожки, звонким лаем напомнил о себе небольшой черной масти пес.
– Фу, Агат! – прикрикнул на него Василий и улыбнулся Маше. – Пошли на дегустацию меда.
Он открыл дверь в сторожку и девушка послушно последовала за ним. В помещении было уютно. Возле маленького застекленного оконца стоял сколоченный из толстых досок стол, на котором было несколько тарелок, наполненный янтарно цвета медом ковш и полбулки хлеба. У боковой стены расположился топчан, устланный сеном. На стене висело одноствольное ружье, а под потолком фонарь «летучая мышь», на полу дымарь и рамки. Сторожка была наполнена густым запахом меда и луговой травы.
– Хорошо у вас здесь, – подала голос Дремова.
– Хочешь, оставайся на несколько дней. Дед будет довольный.
– Дед, а ты?
– Само собой разумеется.
Маша почувствовала симпатию к Василию. У него были карие глаза, темные волнистые волосы. Рукава на светлой в синюю полоску сорочке были закатаны.
– Присаживайся, – пригласил он гостью к столу и торжественно провозгласил. – Приступаю к выполнению дедушкиного приказа.
Он подал девушке ковш.
– А если бы Степаныч не приказал?
– И тогда бы ритуал состоялся. Быть на пасеке и не отведать настоящего меда. Это невероятно.
Солнечный, янтарный мед струился, заполняя дно тарелки. Они макали хлеб, озорно переглядывались. Девушка ловила на себе его теплые взгляды и чувствовала, что нравится.
– Я помню, что ты однажды уже приезжал в село, – сказала она, одарив его нежным взглядом. Василий словно впервые увидел ее зеленые с голубым оттенком зрачки, пушистые ресницы, не знавшие косметики. Маша обходилась без туши и красок, на которые так падки городские девицы. Была искренна и естественна. Ей очень шло к лицу белое в желтый горошек платье.
– Да, я действительно, будучи зеленым подростком, приезжал в село. Но это было давно, лет пять-шесть назад. Время очень быстротечно.
– А теперь?
– Теперь взрослый, – ответил он.– В апреле стукнуло двадцать один. А тебе?
Он прикоснулся к Машиной руке, с опозданием поняв, что такой вопрос женщинам задавать нетактично. Дремова не обиделась, лишь прошептала:
– Угадай?
– Семнадцать?
– Нет.
– Тогда восемнадцать?
– Да.
– Так ты невеста. Пора и замуж, – произнес он и увидел, как таинственно заблестели девичьи глаза, на щеках полыхнул румянец. Опустила голову, потом смело вскинула ее и призналась. – Так ведь женихов нет.
– В город тебе надо ехать, – посоветовал Василий и невольно задержал взгляд на девичьей фигуре. – Там от женихов отбоя не будет.
– У тебя там тоже есть невеста? – неожиданно спросила она.
– Знакомые девчата, вместе учимся, развлекаемся на студенческих дискотеках, но постоянной подружки нет, – ответил он.
– Что-то не верится, – засомневалась Маша и приподнялась со скамейки. – Спасибо за угощение, чудесный мед.
– Не скромничай, ешь еще. Это натуральный продукт.
– Очень сладкой и соблазнительной стану. Пчелы налетят и ужалят,– пошутила девушка.
Прошлась по сторожке и присела на топчан. Повертела в руке увядшую ромашку, прикоснулась к прикладу ружья:
– Стреляет?
– Нет, – отозвался Василий. – Дед ружье для пущей храбрости держит. Говорит, что окрестные пацаны иногда озорничают, норовят улей разворотить и соты стащить, словно косолапый. Вот и меня на помощь призвал. Одному с пчелами скучно время коротать.
Они вышли из сторожки. Солнце стояло в зените, полыхало июльской жарой. В тени стога чутко дремал Уголек. Благостное затишье царило вокруг. Горизонт тонул в золотистой дымке, лишь за поросшим шиповником и терновником косогором виднелись крыши села. За сторожкой на небольшой поляне в несколько рядов расположились выкрашенные в синий и желтый цвета ульи.
– Сейчас бы водицы ключевой, – пожелала Дремова. – Ой, вспомнила. Бабушка говорила, что смородина утоляет жажду. Здесь поблизости ее заросли. Помню с девчонками бегали собирать ягоды.
Василий слушал ее и радостное чувство теплилось в его сердце.
– Пошли, – поманила она. Парень разбудил Уголька и велел стеречь пасеку. В сторожке отыскал туесок и пошел рядом с Машей.
– А туесок зачем? – поинтересовалась она.
– Деда хочу угостить. Он заботу ценит.
– Кем ты будешь, когда кончишь институт?
– Историком, стану преподавать в школе.
– Рассказы сможешь писать?
– Для этого нужна божья искра, талант, призвание.
– Я страсть, как люблю рассказы. Особенно с элементами мистики, —призналась девушка.– А вот писателя видеть не довелось.
– Обыкновенные люди, – ответил он. – Приходилось видеть и слышать на творческих вечерах.
Они пересекли поляну и набрели на кусты смородины.
– Ой, сколько ягод! – удивилась девушка. Смородина уродила щедро, перезрев, осыпалась в траву. На узорных листьях застыли капельки сока. Прогудел бархатисто-золотой шмель. Качнула веткой проворная синичка. Василий видел, как Маша проворными руками срывает ягоды и тут же отправляет их в рот. Губы у нее зарделись.
Он последовал ее примеру и ощутил приятный вкус, напомнивший о детстве и юности, о солнечных полянах лета.
– Подставляй туесок,– велела Дремова и высыпала из ладони блестящие ягоды. Она изящной косулей перебегала от куста к кусту, мелькало белое платье и загоревшие икры ног.
Кое-где между кустами были сделаны прокосы. Валками лежала привядшая трава и поблизости возвышался стог сена. Запасливый хозяин приберег своей Буренке на зиму.
Василий, увлекшись сбором ягод, казалось, не замечал Машу и это ее огорчало. Она обиделась и, подойдя ближе, бросила в него горсть смородины. Побежала, дразня его звонким смехом. Усыпанные ягодами ветки цеплялись за ее платье, хлестали по стройным ногам, словно пытались остановить.
«Догоняй», – смеялись ее влекущие глаза. Он, не раздумывая, бросился следом, стараясь не просыпать ягоды из туеска. Видел разметавшиеся от быстрого бега ее волосы. Девушка оглянулась и, видя, что Василий ее настигает, упала на стог сена. Он повалился рядом. Туесок взлетел в воздухе и покатился по сену, оставляя черную ягодную дорожку.
– Маша, Машенька, – он обнял ее за плечи и поцеловал в горячие губы. Первое мгновение она не сопротивлялась, поддавшись его нежности и ласке. Потом в ее глазах появилась тревога. Она, охваченная желанием, бессильна была оттолкнуть его руками и лишь умоляла. – Не надо, не надо, я еще девочка…
Он отпустил ее руки и стыдливо отвернулся. Поглядел на просыпанные ягоды. Почувствовал, как гулко в груди колотится сердце. Маша встала, разгладила складки платья и медленно пошла, не оборачиваясь. В волосах запуталась ромашка. Василий поднял туесок и догнал девушку.
–Машенька, прости, – упрашивал он ее, виновато пряча глаза.
– Вот смешной, – она остановилась, привстала на носочки и поцеловала его в щеку. Потом громко рассмеялась, глядя на его пустой туесок. – Это плата за очень приятные, но опасные шалости.
Когда подошли к сторожке, увидели Ивана Степановича. Он сосредоточенно стругал рубанком. Вблизи стояла телега и Нюрка охотно жевала сено. Заметив их, старик поднял голову.
– А-а, заявылысь. Хорош внук, хорош, – пожурил он парня. – Пасику залишыв и гайда гулять.
Потом погрозил пальцем гостье:
– Мабуть ты його, дивчина, заманила. Шалунья.
– Что вы, дедушка Ваня? Внук вам смородины принес, – и прыснула смехом.
– Смородину я люблю,– пасечник потянулся к туеску и увидел, что он пустой.
– Дед, я в другой раз принесу, – оправдывался Василий. – Пока с Машей шли, всю слопали.
– Ладно уж, – старик примирительно махнул рукой, ласково взирая на них.
– Слишком загостилась я у вас, пора и честь знать,– нараспев произнесла Дремова. —Меня ждут дома.
– Вот тебе, донька, на дорожку майский медок, чтобы не забывала моего внука, – старик подал ей литровую банку.
– Ой, спасибо, не забуду, – пообещала, принимая подарок.
Василий хотел задержать девушку, но она ловко забралась на телегу и вожжами понукала Нюрку.
– До свидания, – помахала рукой. Он стоял, провожая взглядом удаляющуюся возницу.
– Гарна дивчина, не упусти ее, Василь, – велел Иван Степанович. Парню снова привиделась убегающая и смеющаяся девушка, черные россыпи ягод, зной июльского полдня, вкус Машиных губ и музыка, рожденная магией ее красоты.
РЕЙС № 740
С утра накрапывал мелкий, словно просеянный через решето, дождь. Он то затихал, когда в набухшем влагою небе возникали светлые проемы, то вновь начинал частить, когда гонимые ветром облака смыкались, как будто военные корабли, сцепившиеся на абордаж. Стояла хмурая мартовская погода, от туманных и дождливых пейзажей которой брал озноб. Весна находилась в первоначальной стадии, когда в оврагах еще только проклюнулись редкие подснежники и цикламены. Ее трудно было отличить от поздней осени.
В аэропорту в это время чаще всего звучат сообщения о том, что рейсы откладываются из-за сложных метеоусловий или же по этой же причине задерживается прилет того или иного борта. Зал ожидания аэропорта «Симферополь», куда Евгений Сухотин приехал за полчаса до вылета, был заполнен потенциальными пассажирами, терпеливо ожидавшими, когда диктор объявит о регистрации билетов и пригласит на посадку. В зале немало и тех, кого принято называть встречающими и провожающими. Все места на скамейках были заняты, а проходы заставлены чемоданами, сумками, баулами. Евгений привык к тому, что аэропорт обычно шумит, как растревоженный улей.
Он подошел к широким витражам. Дождь хлестал по стеклу, словно пытался проникнуть в зал ожиданий. К зданию, рассекая лужи, лихо подкатывали такси, прошелестел шинами троллейбус. Пассажиры, раскрыв цветные зонтики торопились под «козырек» и в помещение.