– Я всегда звонила, на месте Пётр Сергеевич или нет, чтоб его застать. С ним было интересно!.. Он мне вашу книжку не дал! – Тут Елизавета улыбнулась. – Очень важно, когда есть человек, который посоветует, что почитать. И что читать не нужно!
– Я раздумываю, не обидеться ли мне.
– Да не-ет! – Она слегка покраснела и принялась всерьёз объяснять: – Когда в нужный момент читаешь нужную книгу, жизнь меняется к лучшему. А бывает всё наоборот: книга тебе не подходит, и ты книге не подходишь, ну, ничего у вас не совпадает! Получается ерунда, кажется, что книга плохая или слишком скучная, а ты просто до неё не дорос.
– Или перерос, – подсказал Макс.
– Конечно! – согласилась Елизавета. – В нашей библиотеке есть тётеньки, которые одни любовные романы читают, и Пётр Сергеевич над ними никогда не смеялся!.. Он всегда говорил: пусть что угодно читают, лишь бы читали! Так постепенно и привыкнут читать. А это очень важно – привычка к чтению.
Некоторе время они шли молча. Макс держал её за руку.
– Я несколько раз встречала в библиотеке одну такую расфуфыренную, – и Елизавета показала, какую именно. – Очень смешная, всё время в леопарде.
– Как?!
– Ну, наряды у неё такие, как леопард, пятнистые, это когда-то считалось модным. Она Петру Сергеевичу прямо с порога говорила: я за новой порцией! И ей выносили пять любовных романов. Там на обложке всегда корсар обнимает полуголую пастушку.
– Пастушку? – переспросил Макс.
– И девица в леопарде рассматривала обложки и говорила, что нарисовано прям с неё, и написано тоже о ней! – Елизавета засмеялась. – Пётр Сергеевич всегда с ней так уважительно разговаривал и всё о любовных романах! Он даже жалел её, говорил, что она ни в чём не виновата, а виноваты девяностые годы, переводная макулатура и школьная программа по литературе, Пётр Сергеевич считал, что она чудовищна! А потом оказалось, что леопардовая – подружка какого-то бандита, и я подумала: может, Пётр Сергеевич из-за бандита так вежливо с ней разговаривал? И вы знаете, – Елизавета посмотрела на Макса, – теперь мне стыдно.
– Ваш Пётр Сергеевич был большой оригинал, – пробормотал Макс. – И, должно быть, просветитель! Никогда не слышал, чтоб подружки бандитов ходили в библиотеку, хоть бы и за любовными романами!
– А вы многих знаете? Подружек?
Макс улыбнулся:
– Как вам сказать…
– Ну, эта, видимо, какая-то особенная. На мотоцикле катается. Однажды мимо меня пролетела, напугала до смерти! Они так ездят страшно, эти мотоциклисты!
Макс посмотрел на безмятежную Елизавету.
…Нужно быть аккуратным и хладнокровным. Ты ничего о ней не знаешь, и ты на службе! С каких пор тебе нужно об этом напоминать? С сегодняшнего утра?!
Джахан сказала: будь осторожен, ты сказал ей, что всегда осторожен, а она стареет. Может, и ты стареешь тоже? Тебе понравилась девушка, и ты раскис?..
Мы считали, что профессионал действует в рамках понятной логики и законов нашей службы, и не учитывали, что возможен сбой. А он возможен – в любую секунду.
Вот так зайдёшь ни с того ни с сего в старый дом с продуваемым насквозь подъездом, поднимешься по ветхой лесенке, позвонишь, и девушка откроет дверь. И всё.
– И любовные романы, и мотоцикл, – сказал Макс Шейнерман шутливо. – Как в кино. А почему она вас напугала? Она ехала по тротуару? Нарушала правила уличного движения?
– Вот вы смеётесь! Нет, я дорогу переходила как раз напротив библиотеки, а этот мотоцикл нёсся! Как она меня объехала, уму непостижимо, правда, словно в кино. Мне показалось, что она в библиотеку ехала, но увидела меня и решила напугать.
– Даже так?
Елизавета кивнула.
– Откуда вы знаете, что это леопардовая девица? Она без шлема была, что ли?
– В шлеме, – сказала Елизавета.
– Тогда как вы её разглядели?
Тут она страшно удивилась:
– Слушайте, мне это и в голову не пришло! Я почему-то сразу поняла, что это она, но вот… почему?
Она вытащила у Макса руку и энергично потёрла нос.
– Кожаная куртка, сапоги, всё как положено… И шлем, точно шлем был! Сидела она по-женски, мужчины совсем не так сидят…
– А как сидят мужчины?
– Вы не обращали внимания? Женщина всегда сидит, вцепившись в руль, а мужчина свободно! И в машине, и на мотоцикле. Мужчина едет просто потому, что едет, а женщина делает важное дело – едет! Понимаете?
Макс сказал, что понимает.
– Но это точно была она! А, ну конечно!.. У неё из-под шлема торчал хвост, а на хвосте заколка. Как раз леопардовая, со стразами! На солнце сверкала.
Тут Елизавета широко улыбнулась, потому что важное дело было сделано – она вспомнила! – и можно было заняться не менее важным делом, прогулкой с кавалером.
– Вы наблюдательная.
– Не всегда. Вообще-то я рассеянная. Особенно если попадается интересная книжка. В детстве я сто раз зачитывалась и опаздывала в музыкальную школу.
– Я тоже, – сказал Макс. – Зачитывался и опаздывал.
– Вы ходили в музыкальную школу?
– Конечно. Как любой ребёнок из хорошей семьи.
– Сольфеджио – это ужас, – вздохнула Елизавета.
– Ужас, – согласился Макс. – Почему вы не остались в Москве после университета?
Она пожала плечами, и он снова взял её за руку.
– Мне как-то никогда не хотелось навсегда уехать из Тамбова. И я была уверена, что найду здесь работу. Ладно, пусть три работы, но с голоду точно не пропаду. Здесь все, вся семья, а я одна не могу, не умею. И потом в Москве таких, как я, пруд пруди, а здесь я штучный товар!
…Если окажется, что Елизавета Хвостова, штучный товар, мой враг, я застрелюсь.
– Мне город очень нравится, – продолжала она. – И всегда нравился. Зимой сугробы, летом теплынь. Весной сады цветут, осенью листья шуршат. Из театра домой я всегда пешком хожу, здесь всё близко. И работы у меня хорошие, все три! На телевидении интересно и весело, там все полоумные, вы обратили внимание?
– Обратил.
– В галерее тоже интересно, но совсем по-другому. Наш Бруно Олегович всякие выставки устраивает, семинары, народу много приезжает, есть с кем поговорить. Молодых художников выставляет, хотя это дело неблагодарное. Они, как правило, никому не нужны, а как только становятся нужны, сразу уезжают.
– В Москву?
– И в Нью-Йорк, – сказала Елизавета. – Любой молодой художник стремится в Нью-Йорк, чтобы его там заметили. Если его там замечают, он моментально становится миллионером и живёт припеваючи. В этом суть современного искусства и главная задача – стать миллионером и больше ничего не делать.
Макс покатился со смеху, а Елизавета пришла в ужас:
– Я забыла, что вы искусствовед с мировым именем!
– Я знаю, вы рассеянная.
– Извините меня! Нет, правда! Вы бы меня остановили! Зачем вы слушали?!
– Затем, что это интересно. И, честно говоря, я совсем не разбираюсь в современном искусстве. Мне не хватает образования. Чтобы разбираться в том, что делается сейчас, нужно всё пройти – античность, раннее Средневековье, Возрождение, новейшие времена. Живопись церковную и светскую. Много всего.
– Ну, это устаревший взгляд, – заявила Елизавета. – В современном искусстве может разобраться любой недоумок. Собственно, и искусства никакого нету!.. Есть мода – на то, на это. Если художник модный, его покупают, он становится миллионером, потому что покупают задорого, и всё, дело сделано!.. Все пишут, чтобы заработать, а не потому, что пепел Клааса стучит в сердце.
– Интересно, – сказал Макс. – Впрочем, это сейчас как раз модная тема: искусство умерло, осталась одна коммерция! Так что ваши рассуждения вполне… в струе.
Кажется, она немного рассердилась.
– Например, картина в кабинете вашего Бруно просто превосходная, – продолжал Макс. – И её автор непременно прославится, вот увидите. Даже если навсегда останется в Тамбове! То есть в Нью-Йорке будут покупать его картины и говорить, что они написаны самородком из Тамбова.
– Хотите, я вас с ним познакомлю? С художником? И вы немного поможете ему прославиться! Хотите?
Тут Макс заподозрил, что художник этот, должно быть, интересует её не только как будущая знаменитость. Наверняка Елизавета Хвостова не проводила жизнь в одиночестве, дожидаясь, покуда в Тамбов явится Макс Шейнерман! И из Москвы она уехала вряд ли только из-за садов и сугробов. Ей хорошо здесь живётся, и рядом есть кто-то, с кем живётся особенно хорошо!
Впрочем, в её квартирке с печкой, книжным шкафом и столом, поделённым пополам, никакого мужского присутствия он не заметил!..
– Познакомьте меня с художником, – предложил Макс. – И я ему помогу. Он ваш возлюбленный?
– Не-ет. Почему вы спрашиваете?
– А кто ваш возлюбленный?
Елизавета Хвостова посмотрела на него с тревогой.
– Вы мне нравитесь, – признался Макс. – Я хочу знать, какие у меня перспективы.
– Господи боже мой.
Он взглянул на её руку и потрогал косточки, обтянутые перчаткой, – одну за другой.
– Я не хочу попасть в глупое положение, – объяснил он и опять потрогал косточки, как гамму сыграл. – Я хочу прогуливаться с вами по галерее. И по улицам Луначарского и Циолковского совокупно. В свете майских указов.
Сизые сумерки как будто немного вздрогнули – под голыми липами зажглись фонари. Небо потемнело и отдалилось, и сразу обозначившаяся луна повисла между ветвями. Было холодно и пахло снегом, талой водой и немного городом – бензином и подсохшим асфальтом, бодро и очень по-весеннему. Макс любил запах городской весны.
– Я не знаю, – пробормотала Елизавета. – Что сейчас нужно сделать-то? Отчитаться о своих романах?..
…Если она мой враг, подумал Макс в третий раз, точно застрелюсь!
– Отчитайтесь.
– Тогда пойдёмте на лавочку. Вон на той стороне сквер, там лавочки.
– Нет, лучше в кафе. Я устал и замёрз, – признался он. – И нервничаю.
– Вы?! – удивилась Елизавета. – Вы снисходительны и слегка насмешливы, как и полагается искусствоведу с мировым именем на прогулке с провинциальной простушкой.