Генерал помолчал немного.
– А информацию долго искали, годами, – продолжил он задумчиво. – И с той стороны, и с нашей. Да так и не нашли. И знали о том, что она вся спрятана, только мой шеф да я. Ну и, видимо, тот самый министр догадывался, который собирался её рассекретить. Он долго бился! Такие интриги тут крутил, и не рассказать. Ну а потом время прошло, его в отставку отправили, и всё заглохло.
– Почему они активизировались именно сейчас? – это Джахан спросила.
– Так он после отставки в Штаты уехал. И совсем недавно там помер. Архивы остались, по всей видимости. Вот они и зашевелились. Такой лакомый кусок!.. Там в списках половина агентов действующих, многие, конечно, уже не работают, но и осталось много!.. Можете себе представить потери, которые могли быть, попади списки в ЦРУ? Да, впрочем, чего там представлять-то, все всё понимают.
Генерал махнул рукой и по очереди оглядел каждого.
– Ну? До вечера, ребятки. Вечером по традиции банкет, веселье, возлияния всякие, излишества. Ещё есть вопросы? Тогда все свободны. Погордитесь собой, погордитесь! Есть повод. Все поняли?
– Есть погордиться собой, – отчеканил Хабаров.
Остальные промолчали.
Перед знакомой дверью Макс помедлил.
Это было чистейшим малодушием, и вообще напоминало сцену из кино – герой тянет секунды перед тем, как нажать на звонок, – Макс морщился, но ничего не мог с собой поделать.
Он не был здесь много лет, жизнь с тех пор прошла. Несколько жизней, если быть точным!..
Ему было странно, что ничего не изменилось – те же высокие пыльные окна в подъезде, тот же отдалённый шум города за старинными стенами, та же лестница, поднимавшаяся пологими маршами. Даже кот, встретившийся ему на площадке третьего этажа, показался Максу старым знакомым.
Кот сидел под дверью на коврике и смотрел подозрительно.
Макс остановился и тоже посмотрел на кота подозрительно.
– Ты чей? – спросил Макс. – Ты здесь живёшь или ты приблудный?
Кот дёрнул хвостом и повёл ушами.
– Я же тебя не знаю!
Макс наклонился и погладил его. Тот брезгливо отстранился.
Когда-то у соседей было принято звонить в квартиру, если кот возвращался с прогулки и сидел под дверью, но кто сейчас выпускает котов гулять на московские дворы?!
Понимая, что делает что-то не то, Макс позвонил в солидный золочёный звонок. Внутри приглушённо зазвенели колокольчики, и дверь распахнулась.
– Не ваш? – спросил Макс, кивая на кота.
– Как не наш?! Конечно, наш! – вскричала девица в рваных джинсах и маечке с бретелькой через плечо. В одной руке у неё было яблоко, а в другой толстая книга, на носу – очки.
Кот, не удостаивая Макса взглядом, неторопливо потянулся в квартиру.
– Спасибо, что позвонили, – продолжала девица. – Он приходит и сидит как дурак. Никак не научится пользоваться ключами! Или хотя бы телефоном!..
Макс улыбнулся и кивнул на толстую книгу.
– Экзамены?
– Ага, – безмятежно кивнула девица. – Гомер и ветер в паруса!..
Макс подумал секунду:
– Странно, как смертные люди за всё нас, богов, обвиняют! Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?..
Девица тоже секунду подумала, а потом заключила:
– «Одиссея».
– Точно. Ни пуха ни пера.
– К чёрту.
Дверь с шумом захлопнулась, и Макс пошёл дальше.
Когда-то именно в этом доме он тоже зубрил науки и таскал за собой толстую книгу – учебник физики. Он ничего в ней не понимал, в физике!.. Ему нравилась математика – стройные, красивые, холодные схемы, – и отец ругал его за это.
Впрочем, когда Макс учился в этом доме, его уже никто и ни за что не ругал.
Когда остался один пролёт, Макс остановился и принюхался.
Вот это был удар. В самое больное место.
Здесь пахло так, как всегда пахло в детстве, когда его привозили в этот дом, и он знал, что впереди праздник, пир!.. Пахло тестом, ванилью, мясом, свежим огурцом и ещё чем-то прекрасным, принадлежавшим будущему веселью. Пахло радостью жизни, родителями, свободой, всеми праздниками на свете, символом которых был «наполеон» в тридцать слоев!
Вот тут он чуть было не повернул назад.
…Я зря всё это затеял. Никому не нужна экскурсия в прошлое, ничего не вернёшь, да я и не хочу возвращаться!.. Я не хочу, я придумал всё это в сентиментальном порыве, а сейчас не хочу.
Сбежать вниз, сесть в такси, приехать в Шереметьево, и через два часа я уже буду дома. Балтика, ветер, одиночество, много свободного времени. Мне больше ничего не нужно.
«Когда так много позади всего, в особенности – горя, поддержки чьей-нибудь не жди, сядь в поезд, высадись у моря».
Макс пересилил себя и дошёл до двери, и ещё тянул секунды, собираясь с силами.
Он всё ещё стоял и ругал себя, когда дверь открылась.
– Мальчик мой!
Тётя Фуфа простёрла руки, сгребла его в охапку, прижала к груди и немедленно зарыдала.
– Маленький! Ты приехал! Ты наконец-то приехал к тёте!..
Слёзы капали Максу на пальто, и пахло от Фуфы так, как всегда, он вспомнил и этот запах – кухни, сдобы, сладких духов, валериановых капель и лаванды. Они все – и мать, и её подруги – подкладывали эту лаванду в гардероб, чтоб из одежды выветрился запах «учреждения». Они все где-то служили, и им не нравились запахи «службы»!
– Почему тебя так долго не было?! Где тебя носило?! Тётя могла умереть, не дождавшись!..
Макс прижимался к ней, как маленький, и сердце у него дрожало.
Тут что-то случилось. Произошло какое-то движение, быстрый промельк, и перед его глазами возникла Марочка.
Она стояла в проёме, прижав к груди полотенце, и губы у неё тряслись, лицо ходило ходуном.
– Марочка, – проговорил Макс с трудом. Его подбородок лежал на плече у тёти Фуфы, и она гладила его по спине и по голове.
– Он приехал, – прошептала Марочка. – Это в самом деле он, и он приехал!.. Фуфа, к нам приехал наш мальчик!..
– Я вижу, – прорыдала Фуфа. – Я сейчас обнимаю его своими собственными руками и не верю своим собственным глазам.
– Фуфа, я тоже хочу его обнять!
– Подожди, Мара!
Макс раскинул руки за спиной у Фуфы, и Марочка бросилась и прижалась к Фуфиной спине.
Извернувшись, Макс дотянулся и поцеловал её в сморщенную щёку. И эта щека пахла дивно и знакомо – тальком, розовым маслом и немного канифолью. Марочка всю жизнь играла на скрипке.
– Мы должны как-то попасть в дом, – проговорила Фуфа, осыпая поцелуями его шею и подбородок. – Иначе мы все упадём замертво прямо здесь!.. Марочка, обними его! Что ты стоишь там, как чужая женщина?!
И немного подвинулась.
Марочка теперь прижалась к нему, и Макс подхватил её на руки, поднял высоко. Марочка завизжала от счастья и обняла его за голову.
– Как ты вырос, как невозможно ты вырос! Мара, посмотри, он совсем взрослый мужчина!.. Как будто настоящий!
– Тётя Фуфа, я и есть мужчина.
– Бог мой, что он говорит! Какой мужчина?! Ты ребёнок! Ре-бё-нок! – с наслаждением повторила она и закрыла глаза. – К нам приехал наш ребёнок!
– Мальчик, – выговорила Марочка, которую он всё ещё держал на руках. – Почему ты не приезжал так долго?..
– Я скотина.
– Это правильная самокритика, – подхватила несколько пришедшая в себя тётя Фуфа. – Но мы не станем тебя ругать, ты же таки приехал! Мара, слезь с него и помешай мясо! Оно подгорает, я чувствую сердцем.
– Если ты чувствуешь что-то сердцем, прими нитроглицерин, – отозвалась Марочка. – Натан подъедет к вечеру, а Володя и дядя Миша уже скоро! И вообще все, все приедут! Мы тебя так ждали, мальчик! Так ждали!..
Макс осторожно опустил Марочку на пол и поцеловал ей руки по очереди. Она тихонько, словно тайно, словно этого уж точно никто не должен видеть, погладила его по щеке.
– Мальчик, скорее в дом, в дом!.. Что ты хочешь сразу покушать? У нас только что сварился куриный суп, и Мара наделала домашней лапши! Ты же любишь домашнюю лапшу! Мара, подай ему тапочки!
– Фуфа, успокойся. Дай ему отдышаться.
Отдышаться было необходимо.
Макс зашёл в квартиру, дверь бабахнула, закрываясь. В громадной полутёмной прихожей всё было по-прежнему – полосатые обои, дубовая вешалка с перекладиной, громоздкий комод, на котором стояли сухие цветы и лежала пара летних шёлковых перчаток, должно быть, Марочкиных, медное ведёрко для угля, которое приспособили, чтобы ставить зонты, креслице, чтоб удобно натягивать башмаки.
Макс огляделся. В глазах щипало и трудно было собраться с мыслями.
Тётки, маленькая и большая, с двух сторон рассматривали его со смесью умиления, восторга и тревоги.
Макс сунул ноги в подставленные клетчатые тапочки и пошёл по коридору, заглядывая в знакомые двери.
В гостиной был накрыт стол в тёти-Фуфином духе – казалось, что ожидается по меньшей мере сто пятьдесят гостей, и все они по крайней мере неделю не ели!.. Больше того, к главному столу был подставлен ещё один, маленький, ибо большой не вместил всех яств и напитков.
– Булочки, – жалобно сказала Фуфа. – Скушай сразу булочку! Ты же с дороги.
– Фуфа, пусть он хотя бы руки помоет.
Макс взял с гигантского блюда «булочку», откусил и застонал.
– Я же говорю, он голодный! Неизвестно, чем он питался все эти годы!
– Из него вырос такой красавец, что питался он, должно быть, хорошо!
– Мара, как он мог хорошо питаться, если за ним не смотрел никто из взрослых?
Пока тётки препирались у двери, Макс медленно обошёл гостиную по периметру за спинками богатых стульев. Всё было на месте – горка с хрусталём и другая, с фарфором, комод тёмного дерева, картины на стенах. На одной изображены гондолы, мосты и дворцы, должно быть, Венеция, на другой девушка с кувшином, а на третьей гавань и античные развалины.
Маленький Макс очень любил именно гавань – там можно было подолгу рассматривать лодки, парусники, людей, и ему казалось, что он слышит скрип мачт, плеск воды, хлопанье парусов, иноземную речь и крик чаек. Став постарше, он полюбил девушку – под тонкой туникой, пронизанной итальянским солнцем, угадывались очертания тела, и это было так соблазнительно, так волновало…