– Мила, перестань кричать, – велела Джахан холодно. Она знала, как говорить, чтобы человек услышал. – Сейчас разберёмся. Что случилось?
– Ой, – вскрикнула Мила и зарыдала. – Мой-то в тайгу еще на позатой неделе ушёл, одних нас оставил! А тут беда такая! Пойдём скорее, помрёт малая!
Джахан сунула ей таблетку и кружку.
– Вот это проглотить, из кружки запить. Что с Аллой?
Аллой звали заболевшую девочку.
Мила шумно проглотила таблетку, хлебнула воды. Руки у неё сильно тряслись, и глаза были безумные.
– Пришла вчера со школы, что-то, говорит, мама, нехорошо мне. А я как раз в печку рыбу сажала. И моя-то всё жмётся к печке, жмётся. Я у ней спрашиваю: чего это нехорошо-то, небось контрольную Вера Ивановна объявила, так тебе и нехорошо сделалось!.. А она бледненькая такая и дрожит вроде.
Джахан собиралась и внимательно слушала. Щёлкнул, распадаясь на две части, аварийный чемоданчик. Она проверила ампулы в гнёздах, шприцы, стетоскоп. Достала из холодильника антибиотик.
– Ну, не пошла с утра в школу, я-то ещё затемно на работу побегла, ей питьё оставила, чаёк тёпленький, чтоб попила. Обед тоже оставила, а сама побегла. Вернулась, двенадцати не было, а она лежит, и питьё нетронутое, и обед! Так целый день в жару и металась, и я с ней. К скотине только вышла, а так рядом сидела.
– Температура высокая?
Мила махнула рукой:
– Да градусник этот Витька ещё по весне разбил! Ртуть добывал, хотел по химии опыт сделать, а с тех пор…
– Горячая она?
– Ой, гори-ит, вся горит! И рвёт её, я тазик подставляла.
– Чем рвёт?
– Да ничем, не ела ж ничего, не пила. Всухую. Желтое там что-то…
Джахан собралась и скомандовала:
– Пойдём.
…Спрашивать, почему не вызвали врача, – глупо, нет никакого врача. Спрашивать, почему сразу не позвали её, не имеет смысла – как всегда, мать надеялась, что само пройдёт. Нужно спешить.
Джахан скатилась с крыльца, за ней тяжело топала Мила.
– Давай ящик-то твой, – проговорила она на ходу. – Я понесу.
– Я сама могу.
В доме у Милы было жарко и душно, как в бане, пахло зверобоем и баданом. Девчонка лежала в комнатухе за занавеской, веки синие, рот ввалился, губы словно в восковых плёнках. Брат Витька, тот самый, что ставил весной опыты по химии, перепуганно таращился из угла.
– Аллочка, – позвала Джахан, подтаскивая к кровати табуретку. – Посмотри на меня.
Девчонка медленно открыла бессмысленные глаза и сразу же закрыла.
Джахан посчитала пульс – судя по пульсу, температура была под сорок, – вдела в уши стетоскоп, откинула одеяло и приложила мембрану к худосочной, с цыплячьими рёбрами груди.
– Ну, чего с ней, а? – спросила Мила. – Аллочка, ты как?
– Не мешай мне, – приказала Джахан.
В лёгких было чисто, и она стала аккуратно и быстро щупать живот.
Девчонка застонала и открыла глаза.
– Так больно? Нажимаю, больно?
Девчонка с трудом кивнула.
– Давно заболело? Живот когда заболел?
– Аллочка, – заплакала Мила, – ты скажи тёте, скажи, не бойся.
Девчонка зашевелила губами, собираясь с силами. Джахан наклонилась к ней.
– Давно болит, – расслышала она. – Не сильно, чуть-чуть. С тех пор как я калины объелась.
– Когда ты объелась?
– Да это они с подружками в лес бегали, – прорыдала Мила. – Ещё тепло было, стало быть, недели две с гаком.
Джахан всё щупала живот.
– Ма, – растерянным басом промычал из угла Витька. – Это чего с ней, а?..
– Не знаю, сына, видишь, заболела малая наша! И папки нету, в тайге папка!
В наступившей тишине было слышно, как тяжело и редко дышит девочка, как тикают часы, как за стеной капает из рукомойника вода.
– Ну чего? – не выдержала Мила и тронула Джахан за плечо. – Чего с ней?
– Аппендицит, – сказала лекарка.
– Это опасно, да? Помирает? Если помрёт она, я тогда вместе с ней помру!
– Тихо! – приказала Джахан.
…Нужно открывать амбулаторию, готовить операционную. Ждать нельзя, положение критическое. Жаль, рядом нет Макса Шейнермана. Он всегда ей ассистирует, а сейчас всё предстоит сделать одной.
– Ты скажи, не таи. – И Мила снова потрясла Джахан за плечо. – Помирает?
– Нет, – отрезала Джахан. – Но нужно торопиться. Запрягайте лошадь, закутайте ребёнка и подъезжайте к амбулатории. Витя, сестру на руки возьмёшь и устроишь аккуратно, чтобы она лежала, а не сидела. Я пока там всё подготовлю.
– Не помрёт?
– Делайте, что я говорю!
В амбулатории было холодно и сыро – топить ещё не начали, а фельдшер Зотов не заглядывал сюда уже давно. Джахан первым делом зажгла везде свет – слава богу, электричество было! – включила стерилизатор и обогреватели. Достала из своего чемодана лампу на суставчатой ноге и установила над кушеткой.
…Ну, погоди, председатель, глава сельского поселения, твою мать! Дай только с девчонкой разобраться, увидишь ты у меня небо в алмазах и новый клуб с кино и танцами!.. Лёгкой жизни жаждешь, устрою я тебе лёгкую жизнь!
В ожидании, когда подъедет телега, Джахан вышла на крыльцо, достала телефон, похожий на полевую рацию, и, когда ответили, изложила проблему.
В телефоне помолчали.
– Операцию я сделаю, – продолжала Джахан, словно стараясь убедить собеседника. – Но у меня ничего нет – ни рентгена, ни УЗИ. Могут быть осложнения, и тогда потребуется помощь.
– Ясно, – сказали в телефоне. – Ждите.
Джахан спрятала аппарат в карман и прислушалась. Телега была уже близко, тряслась по разбитому асфальту.
– Аккуратно! – крикнула Джахан в темноту. – Не растрясите её!
Вдвоем с матерью они внесли девочку в амбулаторию и уложили на кушетку. Джахан стала её раздевать. Мать помогала, крупные слёзы капали на дочкино лицо и шею.
Брат растерянно мялся в дверях.
Джахан прикрыла девочку простынёй и зажгла свою лампу. Сразу в тесном помещении стало так много света, что пришлось зажмуриться.
– Я сейчас сделаю операцию, – сообщил Джахан спокойно. – Вы пойдёте в коридор и подождёте.
– Помрёт она, да? Девочка моя, цветочек мой ненаглядный!
– На всякий случай я вызвала помощь. Это понятно? При осложнении нам помогут.
– Кто нам поможет-то?! Господи, да за что мне это?! За что беда такая, Господи!
Джахан за руку вывела Милу в коридор, и, надавив на плечо, заставила сесть на коричневый клеёнчатый стул. Парень не говорил ни слова, только таращил глаза.
– Ждите, – приказала Джахан, зашла в смотровую и защёлкнула за собой замок.
Она ничего не боялась и ни о чём не думала. Она делала дело, пусть не совсем привычное, но понятное и хорошо изученное. Она никому не сочувствовала и никого не жалела. У неё была задача, и её требовалось решить.
Работать одной было непривычно и на редкость неудобно, и некоторое время она приспосабливалась – как встать, с какой стороны подойти, как проще брать инструменты.
Девчонка была совсем плоха, и следовало спешить.
Джахан закончила минут через сорок. Наложила последний шов и померила давление и пульс – во время операции она не могла отвлекаться. Ребёнок ровно дышал, и пульс, и давление были вполне приличными.
Теперь нужно ждать, когда она проснётся.
Джахан выключила свою лампу – в смотровой сразу наступили сумерки – и выглянула в коридор.
Там было полно народу. Непостижимым образом любая новость распространялась по селу в мгновение ока, куда там интернету и мировой системе оповещения! Как только повернулся ключ, Мила вскочила, прижимая руки к груди, и бабы, набившиеся в коридор, двинулись и застыли.
– Пока всё в порядке, – известила Джахан. – Ждём. Сейчас она должна проснуться.
– Не помрёт? – едва выговорила Мила. – Ты скажи, доктор, не помрёт она?
– Нет, – отрезала Джахан.
Мила стала валиться навзничь, бабы заголосили, мужики загомонили, но Джахан некогда было заниматься Милой!.. Она-то уж точно не помрёт.
Она вернулась к девочке, ещё раз посчитала пульс и померила давление.
Аллочка шевельнулась и открыла глаза.
– А мама? – спросила она очень тихо. – Где мама? Пить хочется.
– Мама в коридоре, а ты в больнице, – сообщила Джахан. – Попить я тебе попозже дам. Ты пока отдыхай. Что ты любишь? Море любишь?
– Я лес люблю.
– Вот представляй себе, что ты в лесу. Лежи тихонечко и представляй.
Телефон, похожий на полевую рацию, зазвонил, когда Джахан мыла инструменты.
– В двадцати километрах к востоку от вас находится военная база войск стратегического назначения, – сообщил телефон. – Туда направлен санитарный самолёт из Горноалтайска. Будет у вас в ближайший час. Эвакуация больного требуется?
– На мой взгляд, больной необходим стационар, – ответила Джахан. – Операцию я провела. Для послеоперационного периода здесь условий нет.
– Ясно, – сказал телефон. – Ждите.
Джахан убрала инструменты, покидала в бак шапочку и халат – стирать и кипятить. Свою стерильную хирургическую пижаму она почему-то не взяла из дома, забыла.
Под стенами амбулатории в свете фонаря толпились соседи, переходили с места на место, переговаривались и курили. Джахан время от времени посматривала на них в окно. Выходить и разговаривать с Милой ей не хотелось, но она понимала, что придётся.
Она тянула время, подходила к девчонке, смотрела, как та спит, проверяла, ровно ли дышит.
Джахан сильно устала и от усталости мёрзла, хотелось крепкого чаю и полежать под одеялом, но она понимала, что до этого ещё далеко.
Когда на дороге загудела и засигналила мощная машина, Джахан вздохнула и распахнула дверь в смотровую.
Мать сидела, привалившись к соседке, – глаза закрыты, лицо жёлтое, – и, когда Джахан вышла, Мила всполохнулась и вытянулась.
– Ну что?
– Всё нормально, – сообщила Джахан. – За ней прислали самолёт. Сейчас в больницу отправим.
– Какой… самолёт? – едва выговорила мать. – Что за самолёт, откуда?..
На улице зашумели, из коридора народ ломился к двери, и Джахан переждала, пока пройдут любопытные.