Юноша Даше уже до смерти надоел.
– Позвоните мне завтра, – сказала она. – И мы всё обсудим, включая панельные дискуссии.
И дотронулась до его руки. Мальчик сглотнул. Капля поползла у него по виску и затерялась в кущах бороды.
Даше вдруг пришло в голову, что в бороде, должно быть, невыносимо жарко!.. Попробуй обмотать физиономию войлоком и так походить какое-то время, с ума сойдёшь.
– В прошлый раз я вас потерял, – пожирая её глазами, произнес мальчик. – А телефон вы мне так и не дали.
Даша назвала первое пришедшее в голову сочетание цифр, ещё раз дотронулась до плеча совсем уж распалённого собеседника, повернулась и чуть не упала.
Прямо перед ней, загораживая проход ефрейторскими плечами, стоял Паша-Суета, тамбовский авторитет и по совместительству Дашин крестник. На Паше была белоснежная концертная сорочка, стоящая колом от крахмала, и черный костюм с блеском на лацканах. В плохо гнущемся кулаке Паша держал букетик.
– Здрасти, – сказал Паша, неопределённо улыбаясь.
– Привет, – отозвалась Даша, рассматривая его. – Ты откуда?
– С Тамбова.
– Культурно отдыхаешь?
Бородатый мальчик смотрел на Пашу с явным неодобрением, подозрительно даже. Похоже, он собирался защитить Дашу от грязных приставаний!
– Идите, – посоветовала она мальчику. – Мы обо всём договоримся завтра. Идите!..
И улыбнулась.
Паша проводил мальчика взглядом, повернулся к Даше и сунул ей букетик.
– Чего тут у вас за хрень?
– Паша, зачем ты сюда припёрся?
Он вздохнул так, что всё его крахмальное облачение приподнялось и заскрипело.
– Так это… Повидать тебя решил.
– Ну, Паша, – изумилась Даша. – Ты даёшь!
– Пойдём, может, того?..
– Чего – того?
– Выйдем, может? У меня там внизу «гелик», покатаемся?..
Даша взяла его под негнущийся локоть и повела сквозь светскую толпу.
– Пашенька, – заговорила она, припадая щекой к его плечу. – Чего тебе надо? Только говори прямо! Когда ты политику наводишь, от тебя можно чего угодно ждать.
– Да я ещё тогда прощения попросил! Сколько ещё просить-то? Ну, приехал! А чего, нельзя? В Москве комендантский час или чего? Ну, соскучился и приехал!
– По мне соскучился, – утвердительно сказала Даша, и Паша кивнул.
Даша поздоровалась в толпе со знаменитым писателем Синицыным, и вежливый Паша поздоровался тоже. Писатель проводил их тревожным антиутопическим взглядом.
– Так чего делать будем?
– А что мы должны делать?
– Слушай, – сказал Паша с тоской и остановился. Их сразу же стали толкать со всех сторон. – Поедем со мной в Тамбов! – Тут он перепугался и зачастил: – Не, ты не подумай ничего такого, просто покатаемся, и все дела! Я тебе город покажу, у нас там турбаза есть, рыбалка, баня! Закачаешься!
– Какая рыбалка, Паша?!
Он замолчал. Даша смотрела на него.
– Не, ты как хочешь. – Он пожал плечами. – Я просто так. Может, думаю, прокатимся. Туда-сюда. Я, понимаешь, простить себе не могу, что тебя… того, Вероника столько времени под боком была, а я проморгал, урод.
– Так ты мне компенсацию за моральный ущерб предлагаешь?!
– Не-е, – Паша перепугался ещё больше. – Я так. Сам не знаю. Думал, вдруг согласишься. Ну, не могу я тебя из головы выкинуть, понимаешь? Хоть голову мне открути – не могу! Таких, как ты, не видал никогда. Я и решил: ты девчонка рисковая, заводная, мало ли чё, вдруг согласишься! А?..
– Ты, Паша, – заключила Даша, – у нас не только охотник за привидениями, но и последний романтик эпохи.
– Чего?
Даша немного подумала. Паша переминался с ноги на ногу, косил в сторону, двигал кулаками, сжимая и разжимая пальцы.
– А поедем! – сказала Даша весело. – Это даже интересно! Я тоже таких, как ты, не видала!
…Ох, попадёт мне от Джахан, пронеслось у неё в голове.
– Чё, правда?!
– Абсолютная! По крайней мере, развлекусь! Не всё же мне тут торчать!
– Да-а, – протянул Паша. – Тут торчать умом тронешься! Так чё, правда поедем?
– Машина, – соображала Даша, – моя машина внизу, в гараже…
– Я видел её, машину твою. В гараже-то этом…
– Да чёрт с ней, пусть остаётся! Ну, заплачу потом за парковку.
– Это сколько ж платить придётся?!
– Не трусь, Паша, я свои заплачу, твои целы останутся! – Ей уже было по-настоящему весело, как перед новым заданием. – Ну что? Двинули? Навстречу новым приключениям?
Она повернулась, взяла с подноса бокал шампанского и отсалютовала Паше. Выпила глоток, обняла закаменевшего Пашу обеими руками, прижалась всем телом, сладко зажмурилась и пропела ему на ухо:
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…
Когда она открыла глаза, оказалось, что кто-то, проходя мимо, опустил в её бокал красную розу.
Даша усмехнулась, потрогала лепестки и допела:
– Нам разум дал стальные руки-крылья и вместо сердца пламенный мотор!..
Селфи с судьбой
Электричка загудела и наддала, пассажиры качнулись вперёд, а потом назад. Пролетела, набирая скорость, осенняя бедная и голая станция под мелким дождём с тремя сошедшими дачниками в плащах и резиновых сапогах, и снова пошли за окнами поля и перелески, нищие деревеньки, и вдруг на горизонте над лесом возникла какая-то подозрительная труба, а потом переезд с бело-красным шлагбаумом, а к нему терпеливая очередь: две легковушки, «Газель» и лошадь с подводой – самая последняя.
Илья слушал басовитое гудение голоса в наушниках вначале внимательно, затем раздражаясь, а потом – то ли от покачивания поезда, то ли от того, что отвлекали мелькавшие за окнами чёрные ёлки и жёлтые берёзы – совершенно потерял мысль, выдернул из ушей пластмассовые штучки, заканчивавшиеся на тонких проводках, и стал тыкать в экран, чтобы остановить бухтение.
– …дак вот я и говорю, – дедок напротив как будто продолжал рассказ. Илья взглянул на него с изумлением и неудовольствием и опять уставился в планшет, – что убить-то убили, а посадили-то безвинно обвиноваченного! А у нас всегда так, закон что дышло: куда поворотил, туда, стало быть, и вышло, только все знают, что Петрович ни при чём! Вот хоть ты меня расстреляй – ни при чём Петрович!
– Какой Петрович? – машинально спросил Илья. Файл завис, и в наушниках, болтающихся на шее, всё продолжалось глухое размеренное бормотание.
Дедок удивился:
– Дак а я о чём тебе толкую?! Вон газетка-то у тебя заткнута, а там прям русским по белому сказано, что подозреваемый задержан! А какой он, на хрен, подозреваемый, если он не виноват ни в чём!.. Петрович не виноват, говорю!..
Не справившись с дурацким планшетом, Илья выдернул из гнезда наушники, чтоб в них не гудело, и скосил глаза на газету, засунутую в щель между спинкой и сиденьем. Он купил газеты в Ярославле, когда пересаживался с московского поезда на местную электричку, быстро и равнодушно прочитал, скомкал и бросил, решив, что лучше будет слушать доклад. Никодимов докладывал на учёном совете в минувший вторник, а Илья всё пропустил.
– А раз Петрович не виноват, – продолжал дедок, – стало быть, другой виноват! Кто-то ж её прикончил, не сама она… того, удушилась! Хотя кто вас разберёт, столичных…
Тут Илья вдруг сообразил, о чём дедок говорит, и это было… странно. Так странно, что он посмотрел внимательно и сел прямо, забыв про планшет.
– А чего ты глядишь на меня? Я старый уж, прямо говорю! Нету такого закону, чтоб людей в тюрьму сажать, потому что они, может, водку пьют и за себя не отвечают! Вот ты знаешь, почему Петрович водку пьёт? Вот ты можешь мне как следует ответить?
Дедок внезапно распалился, полез под синюю ватную куртку в нагрудный карман, сопя, покопался там, нацепил очки и уставился петушиным взором. Рядом с ним на пустом сиденье была утверждена корзина, укрытая куском брезента, в ногах стояла ещё одна, побольше, широкий потёртый ремень лежал у старика на колене.
– Нет, ты мне скажи, скажи!
– Да я бы сказал, – осторожно начал Илья, – но не знаю, что у вас случилось и кто такой… Петрович? И почему он водку пьёт, не знаю.
– То-то и оно-то! И никто не знает! А я знаю, я в Сокольничьем с малолетства вот такого живу! – Старик показал рукой невысоко от пола, почти вровень с корзиной. – А меня спросили? А вон соседей? А Клавдию? Клавдия в тот день с утра в лес ладилась, к обеду должна была вернуться, стало быть, путь ей один – мимо того магазина. И её не спросили!
Илья Сергеевич Субботин, доктор физико-математических наук, профессор и столичный житель, понятия не имел, как именно надо разговаривать в дальних электричках с привязчивыми стариками. И слишком невероятным было то, что попутчик сам заговорил о том, что в данный момент интересовало его больше всего, – об убийстве.
Слишком невероятно и странно.
– Ну, чего глядишь-то на меня?.. Я прямо говорю, как есть. На кой ляд Петровичу её душить? Он пьяненький был, да, кто спорит, бузил маленько, покрикивал. Гошка-милиционер его на площади усмирил да домой направил. А чего Гошка-то, он малец ещё! В отделение Петровича волочь? Так Петрович сроду в собаку камнем не кинул, не то что в человека! Поду-умаешь, нашли там у него чегой-то в карманах! Мало ли откуда оно у него взялось! Может, сама затетёха подарила, мы ж не в курсе!..
– Секундочку, – перебил Илья, – я сути не понял. Что случилось? Где? Кого убили?
Старик недоверчиво крякнул, сдёрнул с носа очки и ткнул ими в кипу газет:
– Эвон как! Читал, читал, а дело ни с места! Или неграмотный?..
– Грамотный, – сказал Илья нетерпеливо, – но вы мне лучше расскажите. Это интересно.
– Интересно, – передразнил старик язвительно. – Всем интересно, а Петровича, стало быть, в тюрягу, да? Чего там рассказывать, всё уж рассказано, вон пропечатано даже! Когда это? На позатой неделе, дня за два до выходных припожаловала затетёха эта. Она по осени очень уж любит у нас в Сокольничьем бывать. Это у вас, у столичных, называется родину любить. И она туда же: красоты, говорит, тута расстилаются, глаз не оторвать! А что, у нас и вправду красотища. На Заиконоспасскую горку взберёшься, по сторонам глянешь, до самых печёнок проберёт! Вот она и приезжает…