– Вы что, ездить не умеете?! Если не умеете, научитесь или не садитесь за руль!
– Ты чего, парень?.. Обалдел?
– Я не обалдел! А ты не обалдел?! Ты чего, хотел меня переехать, что ли?
– Да никого я не хотел переезжать, приди в себя!
– Я в себе! – заорал профессор Субботин. – А ты?! Как ты ездишь?! Или у тебя мозгов нету?!
Мужик захлопнул багажник и прищурился.
– Ты чего нарываешься, парень? Схлопотать хочешь? Я могу устроить!
– Я сам кому хочешь могу устроить! Зачем ты на меня налетел?!
– Да когда?! Когда я на тебя налетел?!
– Вчера утром! Я просто шёл, вон там, а ты выскочил из-за поворота!
– Не выскакивал я!
Они стояли на расстоянии двух шагов и орали друг на друга. Илья сжимал кулаки в карманах, а мужик упирал руки в бока. Неизвестно, до чего бы они долаялись, вполне возможно, что и до потасовки – обыкновенной уличной собачьей потасовки, но из эркера выскочила Ангел, на ходу напяливая куртку-стог.
– О чём беседуем, мужики? – зычным басом гаркнула она. – О погоде?
Они разом оглянулись – два ощетиненных взъерошенных пса. Илья с силой вдохнул и выдохнул.
– Наверняка на углу камера есть, там пешеходный переход, – сказал он. – Даю слово, я найду запись и подам на тебя в суд.
Его противник неожиданно дрогнул и как будто немного сдал назад. Он моргнул, опустил руки и повёл плечами, словно стряхивая злость.
– Да ты толком можешь объяснить, что случилось? И когда?!
– Вчера! Я шёл, а ты летел, как… как… – Профессор Субботин тоже несколько пришёл в себя и договаривать не стал. – Ты меня в лужу загнал, хорошо что не убил.
– Вчера утром? – переспросил противник и немного посоображал. Ангел, застёгивая куртку, подошла и стала рассматривать его машину. – Я тебя не видел, это точно.
– Зато я тебя видел!
– И чего? Я тебя задел, что ли?
Илья Сергеевич понял, что дискуссия зашла в тупик.
– Я шёл, – повторил он, – собирался переходить дорогу. Вон там. Ты летел. Ты меня не ударил, но в лужу загнал. Или ты по сторонам не смотришь, когда ездишь, особенно на пешеходном переходе в населённом пункте?
Этот «населённый пункт», как и упоминание о суде, ещё немного смягчило его соперника.
Он упёрся руками в крышу своей машины и посмотрел в асфальт.
– Вчера утром, говоришь? Да утром я… думал о другом. Мог и не заметить. Так ты меня… извини, парень. Как тебя зовут?
– Илья Субботин.
Мужчина сунул ему холодную жёсткую руку.
– Пётр Артобалевский.
Ангел оторвалась от созерцания машины и вытаращила глаза.
– Вы Артобалевский?!
Мужчине кивнул с таким видом, словно сожалел о том, что у него такая звучная фамилия. Илья Сергеевич ничего не понял.
– Вы знакомы? – спросил он у Ангела.
– С Петром Артобалевским все знакомы, – сказала та, рассматривая мужика во все глаза.
– Ай, бросьте, – махнул рукой мужик. – Слушай, Илья, если тебе надо… компенсацию там или чего, ты скажи, я заплачу.
Профессор Субботин молча смотрел на него.
– Не надо, я так понимаю? Ну, извини ещё раз. Я не нарочно. Я вчера не в себе был малость и по сторонам на самом деле не смотрел.
– В другой раз смотри, – посоветовал Илья.
Артобалевский кивнул, ещё раз сунул ему руку и пошёл к эркеру. Его машина мигнула жёлтыми огнями, запирая себя на замки.
Илья и Ангел проводили его глазами.
– Ты чего без куртки? – спросила она наконец. – Мороз на улице.
– Я закаляюсь. Кто такой Пётр Артобалевский?
– А то ты не знаешь!
– Я не знаю.
– Да ладно. Или правда не знаешь?
Профессор молчал.
– Слышь, вон там чайная. Она уже открылась или нет? Который час?
Илья сказал который.
– Пойдём там посидим. А то сейчас Зоя Семёновна явится, и ты за ней в Музей русской предприимчивости поволочёшься. Ты же у нас сочувствующий, как и все остальные. Людям помогаешь!
Скорым шагом они прошли вдоль особняка. На соседнем доме и впрямь красовалась надпись «Чайная» и над крыльцом – крендель.
Внутри было не так богато, как в ресторане Дома творчества, но деревянный пол чисто вымыт, на окнах весёлые занавески, а на буфете самовар. На второй этаж вела чугунная неширокая лестница. Илья Сергеевич остановился и изучил лестницу.
– Нравится? – басом спросила Ангел. – Ты тоже любитель старины, да? Теперь все прикидываются любителями старины!
– Литьё отличное, – проинформировал профессор.
– Можно подумать, ты разбираешься!..
– Примерно так же, как ты в истории русского крестьянства, – парировал Илья Сергеевич. – Давай вон за тот столик сядем. Где посветлее.
Ангел сняла свою куртку – Илья помогал, придерживая её за воротник – и отправилась прямиком к стойке, за которой копошилась девушка в белом колпачке и переднике.
– Что ты будешь? – зычно спросила Ангел. Впрочем, кроме них, в чайной никого не было. – Тут такая фишка, что нужно самим брать, за стол не приносят.
Гурьевская каша и горка оладий из печёнки – Илья никогда такой вкусноты не едал! – сделали своё дело, думать о еде было страшно. Илья попросил минеральной воды со льдом. Ангел приволокла ему зелёную бутыль и высокий запотевший стакан. Он наблюдал с интересом. Себе она взяла чаю с лимоном и… бутерброд с салом. На глиняной тарелке плотно лежали холодное сало, ломоть ржаного хлеба, солёный огурец и горка хрена.
– А водки? – осведомился профессор.
– Ты хочешь водки? – живо поинтересовалась Ангел и отхлебнула чаю из стакана. Стакан был весь резной, жёлтого хрусталя, в увесистом подстаканнике.
– Кто такой Пётр Артобалевский?
Она выложила сало на хлеб, добавила хренку и откусила. Подцепила с тарелки огурец и тоже откусила.
– Смотри, – сказала она с набитым ртом. – Пётр Артобалевский великий киношный продюсер. Его знают все нормальные люди. Он не только муть снимает для старпёров и жиртрестов, но и человеческое кино. Ты чего, фильмов не смотришь?
Илья налил в лёд немного воды – она еле слышно зашипела и стала стрелять крохотными каплями, – глотнул и сказал, что нет, кино он не смотрит.
– Нет, всякий примитив про любовь он тоже снимает, но ему прощают, правда. Он в Каннах недавно первую премию взял. Режиссёров всегда первоклассных приглашает, актёров неизвестных берёт. Не тех, которые в ящике всех переиграли, а настоящих, талантливых. Короче, нормальный чувак, профессионал. Ты правда кино не смотришь?
– Английские детективы смотрю иногда, – признался Илья.
– И вот этот фильм не видел, где священник приезжает в глухомань, вообще в полную жопу? Там все спились давно, а деревню цыгане держат, наркота, все дела. Он там чего-то служит, служит, а потом его подставляют, обвиняют в педофилии, ну, судят, и на зоне уголовники его убивают. Хороший фильм.
– Кино про попов я не люблю.
– Да это не про попов, а про философию, – объяснила Ангел, хрустя огурцом. – Про несовершенство мира. Понимаешь, он же приезжает служить. Он всем помогает, мечтает изменить жизнь, он скотов хочет сделать людьми. А скоты не хотят меняться. Им и так отлично! И они его предают, понимаешь?
Илья ещё попил воды.
– Предать могут друзья, – заметил он. – Союзники. Никак не скоты. Впрочем, это совершенно не важно. Пётр Артобалевский продюсер этого гениального кино, так?
Она кивнула.
– Он вообще не очень светится, только в жюри каких-нибудь и на красных дорожках.
– Должно быть, его тоже премировали путёвкой в Министерстве культуры.
– Какой путёвкой?!
– В наш Дом творчества.
Ангел захохотала.
– А правда, как он сюда попал?! Я не подумала!.. Может, просто решил отдохнуть?
– Или у него тоже денежные дела с Олегом Павловичем? – продолжал Илья. – Кто такой этот Олег Павлович, если все ему дают деньги и валом валят в село Сокольничье?
– Да сейчас всех в деревню несёт. – Ангел соорудила себе ещё один бутерброд. – Вон город Плёс, жил себе, не тужил. Его ещё Левитан писал, знаешь такого?
– Лично нет, не знаю, а картины видел.
Ангел перестала жевать.
– Хорош выделываться, а? – велела она и снова принялась за свой бутерброд. – Ну вот. Плёс как Плёс. А потом стал страшно модным местом. Туда теперь вся эта кодла прётся – светские дамы, собачки, содержанки, журналистки. И все живут в гостевых домах из брёвен, и чтоб обязательно русская печь! Без русской печи цимес не тот. И ходят на концерт казачьего хора. Это называется родину любить, я тебе говорила.
– Пётр Артобалевский тоже приехал родину любить, – сказал Илья. – Остроумно.
Он допил воду и посмотрел на улицу. Мимо чайной бодро прошествовал Николай Иванович в тёплом пальто и английском кепи.
– Между прочим, я даже не знаю, как выглядит наш неуловимый директор, – проводив глазами Николая Ивановича, продолжал Илья. – На сайте Дома творчества его фотографий нет. Я посмотрел в Ванечкином планшете.
– Да наверняка найдёшь, если поищешь! Ему в Кремле медальку вручали, из Кремля-то точно фотографии есть.
– Скорее всего, – согласился Илья Сергеевич, – но всё же очень странно, что их нет на сайте.
– Ты хочешь сказать, что он засекреченный?
Илья смотрел в окно. Катерина, показавшаяся ему за завтраком то ли рассерженной, то ли огорчённой, пересекла площадь и направилась к колокольне. Сегодня на ней были какие-то другие меха, но тоже роскошные.
– Красивая женщина, – сказал Илья задумчиво.
– Обыкновенная богатая стерва, – ни с того ни с сего ощетинилась Ангел. – Очень себе на уме! И держится, как будто ей все должны! Вот ты мне скажи, с чего они взяли, что им все должны?! С того, что их любовники или мужья денег наворовали и они теперь эти денежки прогуливают?
– Я бы не сказал, что Дом творчества в селе Сокольничьем такая уж гульба.
– Да ладно! Можно подумать, она сама хоть копейку в жизни заработала!
– А ты? – спросил профессор Субботин. – Ты заработала в жизни хоть копейку?
Ангел засопела.
– Я тут ни при чём. И я себя не веду, как царица Савская!..