Он навалил в свой стакан льда, добавил виски и сказал Илье:
– Хорошая девочка, правильная. Людям верит. Давай за неё.
И они чокнулись.
– А вот мы ещё мультики делаем, – вдруг сказал Артобалевский. – Не видела? Вот это правда хорошо! И придумано – блеск, и нарисовано отлично! Там совсем для другого люди работают и придумывают другое! Я тебе подарю диски, у меня в машине есть. Или в интернете посмотри. Там Бабка-Ёжка – любовь моя. Вот честное слово. И смешно! Каждый раз ржу, как придурок, когда смотрю. И чего там с этой Бабкой только не происходит! Хотя она молодая, это её зовут так – Бабка-Ёжка. Хорошо сидим, ребята! А ты в физике кто? Никто или учёный?
– Профессор я, – сообщил Илья Сергеевич. – Исследованиями занимаюсь.
– Вот это правильно, прямо правильно!.. Я бы тоже физикой занимался или медициной. Жаль, мозгов нет. Давай за мозги, Илья.
Они выпили за мозги.
– Какая-то дура ко мне привязалась, – пожаловался Артобалевский. – С пришитыми сиськами. Селфи ей надо. А мне не надо! Мне надо, чтоб никто не знал, что я здесь. Я её и послал. А она, главное, не отстаёт.
– Лилечка, – сказал Илья. – Она собиралась у тебя в кино сниматься.
– Да что ты говоришь, – нисколько не удивился Артобалевский. – Впрочем, они все творческие, хотят в кино сниматься или на сцене громко петь. Вон, в фильме, который сейчас вышел, у меня три звездищи снимались. У одной то и дело что-нибудь болит – то спина, то голова, то душа. Вторая всё время в гормональном дисбалансе. У неё сначала предменструальный синдром, потом критические дни, а потом постменструальный период. А третья ничего, пашет. Но снимать-то режиссёру всех трёх нужно, а не одну, которая пашет, вот он мне и названивает!.. Кино – это производство, а никакая не философия, девочка. Когда Данелия снимал, тогда философия была, а сейчас!..
И продюсер махнул рукой.
– Почему никто не должен знать, что ты здесь? – оживился Илья.
– Да я специально в глухомань такую ехал, чтоб никто тут меня не видел и не слышал. А не затем, чтоб селфи делать!..
– Да жалко тебе, что ли, сфотографироваться!
Артобалевский с удовольствием закурил, закинул локти на перильца беседки и сказал проникновенно:
– Да мне не жалко ни фига, только она в интернет выложит, и пропадай моя черешня!..
– Вы здесь тоже прячетесь? – поинтересовалась Ангел тихонько.
– А кто ещё прячется, девочка?
Она пожала плечами.
Великий продюсер Артобалевский засвистел, поднялся, стал коленями на скамейку и животом навалился на перила.
Илья Сергеевич немного выпил. У него слегка пошумливало в голове – приятно, – и хотелось умных и добрых разговоров, долгих прогулок, приятных людей вокруг и ещё виски.
– Красиво, да? На колокольню бы залезть, небось оттуда вид!.. – Артобалевский оглянулся. – Вы лазали?
– Нет ещё.
– Завтра полезем, – отдал приказ Артобалевский. – Сегодня точно нет, а завтра в самый раз.
Налетел ветер, с деревьев посыпались листья. Они всё летели и летели, и казалось, что началась метель. Такая странная золотая метель.
– Как ты думаешь, – спросил Артобалевский, не оборачиваясь, – почему жизнь так паршиво устроена? Твоя наука знает ответ на этот вопрос?
– Я, например, знаю, почему небо голубое, – сообщила Ангел.
Илья Сергеевич тоже встал коленями на скамейку, облокотился на перила и уставился на пруд, по которому плыли листья.
– Смотря что ты имеешь в виду, – сказал он и сбоку посмотрел на Артобалевского. – Наука многие странности объясняет. Странности и паршивости.
– Нет, но вот почему никогда не бывает – хорошо? Почему если одно хорошо, то всё остальное непременно плохо? Почему нужно то и дело какие-то решения принимать, чего-то кому-то объяснять, со всеми считаться? Почему нельзя просто жить?
Профессор Субботин подумал, что виски действует не только на него одного, но и на продюсера тоже. А поначалу казалось, что его ничем не взять!
– Просто жить очень сложно, – непонятно объяснил Илья.
Артобалевский помычал, соглашаясь, и профессор продолжал:
– Можно никого к себе не подпускать, тогда будет легче. Или обзавестись союзником.
– Одним? – перебил Артобалевский.
– Таким, чтоб на все времена.
– Таких союзников не бывает, брат.
Они помолчали, глядя каждый в свою сторону.
Ангел у них за спиной глотнула виски, поморщилась и запила остывшим чаем. Она знала, что виски полагается любить, что в нём нужно разбираться, его положено смаковать и ценить, чувствовать нежный вкус шоколада и сухофруктов, яблочного пирога и мёда, а также ваниль, но у неё всё никак не получалось. И она пообещала себе, что непременно научится, чтоб такие, как Артобалевский, не считали её отсталой дурой, а считали бывалой светской львицей.
Виски, хоть ей и не нравился, но действовал и на неё тоже.
– Вон девочка твоя наверняка думает, что любовь вечна, а ты-то куда?
Илья удивился – он вообще имел в виду не любовь и не думал о ней. Выходит, Артобалевский думал?..
– Что-то нехорошо мне, – серьёзно сказал Артобалевский. – Или я чего-то не понимаю, или всё наперекосяк пошло. Как будто… руль бросил.
– За рулём нужно быть осторожней, – напомнил Илья. – А ты по сторонам не смотришь.
– Да ладно, я же извинился!
– Куда ты в тот день делся? Я тебя высматривал, а ты как сквозь землю провалился.
– По башке хотел дать? – развеселился Артобалевский. – Да никуда я не делся. В Ярославль поехал.
– Зачем?
– За надом! Покататься решил. У меня там фильм снимается. Все фильмы снимаются в основном в Ярославле или в Твери. Ещё в Минске! Я сюда приехал, чувствую, что-то мне нехорошо. Вот совсем нехорошо! И так всё время, прикинь? Я и поехал их инспектировать. А потом сюда опять вернулся. Зато покатался. Напиться бы так, чтоб три дня спать. А лучше год! Представляешь?! Сейчас заснуть, а через год проснуться. Вот это дело!
Илья Сергеевич ни за что бы не согласился проснуться через год. Эдак самое интересное можно проспать. Самое странное и неожиданное, чего раньше никогда не было в его жизни. Он проснётся, и окажется, что всё это было год назад – село Сокольничье, осень, небо, листья, девушка с очень светлыми глазами, вот эта самая беседка и странные разговоры.
– Не хочу через год, – сам себе сказал Илья.
– Ты счастливый человек, – подытожил Артобалевский. – Ну чего, допиваем и по коням? Сколько там осталось?
Он залпом допил виски, распорядился по телефону, чтобы всё убрали, велел записать на счёт, очень определённым голосом сказал, что завтра непременно идём на колокольню, и твёрдым шагом пошёл к гостинице.
Илья и Ангел смотрели ему вслед.
– Непонятный мужик, – сказала наконец Ангел. – Как ты думаешь, про кино он врал?
– Мне так не показалось.
– И что он здесь делает? У него же явно какие-то дела! Он из конференц-зала выскочил и орал, что всё будет, как ему нужно, и никак иначе. То есть переговоры, что ли, вёл?
– Переговоры зашли в тупик, – объявил Илья Сергеевич.
– С кем у него здесь могут быть переговоры?
– Давай походим, – предложил Илья. – А то я сейчас засну и проснусь через год.
– Ты что, напился?
Не отвечая, Илья застегнул куртку, подал ей руку, чтоб она не оступилась на засыпанной листьями трухлявой ступеньке, и они пошли вокруг пруда к плотинке. Ангел загребала листья суровыми чёрными ботинками, и листья разлетались в разные стороны. Илья думал, понимая, что сейчас лучше как раз не думать. Сейчас вместо мыслей в голове восемнадцатилетний «Макаллан».
– Восемнадцать лет назад, – сказал он, чтобы не думать «Макалланом», – тебе было сколько? Семь? Шесть?
Она покосилась на него и взвихрила очередную кучу листьев.
– С кем ты сидела в беседке в прошлый раз?
– В какой… прошлый раз?
– В этот раз ты сидела с нами. А в прошлый? Когда убили Лилию Петровну? Зоя тебя видела. Ты с кем-то сидела в беседке.
Она молча шла и поддавала листья.
– Ты здесь прячешься. У тебя что-то случилось, ты поменяла внешность, накупила барахла в магазине «Ночные волки», решила говорить только правду и приехала сюда. Ты даже не носишь с собой телефон, чтобы не отвечать на звонки. От кого ты прячешься?
– Ни от кого! От себя.
Она запустила пальцы в свои дреды и стала с остервенением чесаться.
– Ну, он со мной работает, – сказала она наконец. – То есть работал. Вернее, он работает, а я уволилась.
Илья посмотрел на неё. У неё был очень несчастный вид.
– Он всё время мне врал. Вот всё то время, что мы были вместе. А я верила, дура!.. Идиотка. – На глазах у неё показались слёзы, и она смахнула их кулаком. – Он за мной ухаживал, я ему нравилась. Ну, я же точно знаю, что нравилась!.. Мы всегда были вместе, и на работе, и… так просто. И я ни о чём не догадывалась!
– У него в Пензе жена и дети?
– Откуда ты знаешь?!
– Я предположил.
– На самом деле не в Пензе, а в Челябинске. Он мне предложение сделал!.. Самое настоящее. А потом вдруг приехала его жена, разыскала меня, и… в общем, вышло безобразие. Он мне после этого сказал, что я вся ненастоящая и он со мной тоже был ненастоящий. Из-за того, что я фальшивая, на него затмение нашло.
– Остроумно.
– Он заявил, что в Москве все фальшивые.
– Разумеется.
– И всё, что было, всё неправда и фальшь, понимаешь? Он утверждал, что я играла, а он мне подыгрывал. Просто делал то, что мне хотелось. Не ему самому, а мне.
Профессор Субботин вздохнул:
– А ему на самом деле хотелось жить в Челябинске с женой и детьми, а не ухаживать за девушкой из столицы? А ты его заставила? Я просто хочу уточнить формулировки.
– Ну да, да. Не в прямом смысле заставила, а вынудила, потому что я от него чего-то ждала, и он был вынужден… соответствовать. А на самом деле он даже не знает, какая я. Ну, хорошая или плохая, умная или глупая, красивая или урод. За моим фасадом ничего нельзя разглядеть, он так сказал.
– И ты радикально перестроила фасад.