На даче слышно, как идёт поезд, летит полуночный самолёт, как вздыхает и похрапывает Хэм на своей подстилке. Илья знал, что Хэм непременно устроит ему выволочку, когда он вернётся. Пёс терпеть не мог, когда хозяин уезжал без него, и по приезде некоторое время делал вид, что никакого хозяина и нет – в кабинет не приходил, в ноги не заваливался, ждал под дверью Галю и бурно радовался её приходу, и даже отвергал сыр, до которого был большой охотник.
Думая о Хэме, Илья повернулся на живот и сунул обе руки под подушку.
…Интересно, понравится ему Ангел? Они с Хэмом разожгут в гостиной камин, усядутся на диван и попросят её почитать свои стихи. Она примется возмущаться, а они с Хэмом станут ею любоваться. Она смешная, когда возмущается.
…В его доме никогда не было никаких девиц. И он был уверен, что и не будет!.. Он даже гостей не выносил – никто не смел вторгаться в его дом и что-то такое делать там на своё усмотрение: есть, пить, бродить по участку, трогать его собаку, сидеть на его диване! Этот мир принадлежит только ему.
…Интересно, а Хэм понравится Ангелу? Может, она не любит собак!.. Или её волнует всякая ерунда вроде собачьей шерсти на брюках и пальто. Нет, это чепуха, нонсенс. Шерсть на пальто её огорчать не может.
И так прекрасно было думать о них обоих и чувствовать полный покой внутри плотной, безопасной, успокоительной тишины, что он начал засыпать, и заснул бы, и всё проспал, но вдруг подскочил и сел.
…Он должен установить истину. Он здесь вовсе не из-за девушки, которая ему понравилась. Он здесь потому, что ему предстоит установить истину, а он занят чем угодно, только не расследованием!..
Илья быстро оделся – джинсы, футболка, свитер, сапоги дяди Васи Галочкина – и спустился по лестнице, стараясь не слишком шуметь. За конторкой никого не было, и дверь на замке. Он отпер дверь и вышел на улицу.
Было очень холодно и тихо. Вдоль всей улицы горели жёлтые фонари, колокольня была подсвечена, и казалось, что она не настоящая, а декорация к спектаклю. В отдалении брехнула собака, и опять всё смолкло.
Илья сунул руки глубоко в карманы и быстро пошёл к плотинке. Какой дом? Клавдия сказала – с зелёной крышей? От холода он шмыгал носом, и страшно было подумать, что придётся идти в лес – вот прямо сейчас!.. Очень хотелось повернуть назад, завалиться в постель и спать, спать, а потом выйти к завтраку и увидеть Ангела.
…Он здесь совсем не затем, чтобы встречаться с девушкой и гулять по полдня. Он должен установить истину. Ему никогда не приходилось напоминать себе о деле, а теперь он то и дело напоминает!..
Сапоги стучали по брусчатке, и ему казалось, что стук их перебудит всё село. Он сошёл с дороги и пошёл по траве. Вода плеснула в озере – он посмотрел.
Никого вокруг.
Один дом на той стороне на самом деле был с зелёной крышей. Над крыльцом горел огонёк, и, кажется, окошко светилось. Клавдия не проспала!..
Он шёл по траве, стараясь не оступиться и не угодить в яму, и смотрел под ноги.
Вдруг послышался какой-то шорох, возня и скрип. Илья остановился и прислушался. Ему вдруг стало страшно.
– Давай, с богом, – послышался громкий шёпот, а за ним шаги. – Нет, погоди, я посмотрю сначала!
И опять скрип.
Между заборами и дорогой были насажены кусты, как это принято в русских деревнях, чтобы не так пыльно и из окошек видеть цветы и красоту. Сейчас они все облетели, но стояли плотно, сплошной стеной. Илья сделал шаг – ветки хлестнули по лицу – и прижался спиной к забору.
Из калитки показался тёмный силуэт.
– Иди! Никого нету!..
Появился второй, и опять послышался шёпот:
– Ты той стороной иди! А то прям на него наткнёшься! Ну, всё, с богом!..
Возня, шебуршание, второй силуэт пошёл вдоль пруда, а первый скрылся за забором.
Илья ещё посидел в кустах, но больше ничего не было слышно. Осторожно, стараясь не хрустнуть веткой и не выдать своего присутствия, он выбрался из кустов.
…Что здесь происходит?
Неясная тень удалялась от него, и нужно было дождаться, когда она вступит в световой круг от фонаря. На всякий случай Илья заглянул за забор, но там никого не было. Он чуть-чуть прошёл вперёд, держась за холодные доски, чтобы лучше видеть, – и увидел.
Бодрой походкой по дороге удалялся Николай Иванович в тёплом пальто и английском кепи.
Илья смотрел ему вслед, совершенно позабыв о том, что должен прятаться. Вот Николай Иванович дошёл до другой стороны пруда и свернул в тень под липы. Ещё раз мелькнуло его кепи, и он пропал, растворился в темноте.
Илья Сергеевич почесал замёрзший нос, вернулся к калитке, отворил, взбежал на крыльцо и постучал.
– Ты гляди, – громко заговорили из дома, – не проспал, явился!..
Дверь распахнулась.
– Ну, доброго утречка, грибник!.. – Клавдия в тёплых штанах и вязаной кофте казалась ещё более необъятной, чем обычно. Лицо у неё было весёлое, кудри взбиты. – Не дождит вроде, хорошо! А шапка где? В лес без шапки нельзя!
– Нет у меня шапки, Клавочка!
– Ну, я тебе свою дам, глянь, с бомбошкой!.. – И она кинула ему шапку с помпоном. – А корзину я тебе взяла. Вон та, поболе, моя, а эта, поплоше, твоя. Не обессудь. Ты за мной-то успеешь? А то я ходкая!..
Илья уверил повариху, что он в случае чего за ней бегом побежит. Ему очень хотелось зайти в дом, но Клавдия его не приглашала, а в крохотном коридорчике никаких следов пребывания Николая Ивановича не было.
– Мы сейчас прям по дороге двинем, пока темнять, а как развиднеется, в лес свернём.
– Мне бы на Заиконоспасскую горку подняться. Там, где с дороги поворот.
– Сдалась она тебе! Там грибы только в июне!
– Зато красиво, – туманно объяснил Илья Сергеевич. – Так говорят.
– Ох, вам всё красоту подавай, приезжим! – Клавдия навалилась плечом, запирая дверь. – Ну, шут с тобой, на обратной дороге забежим на горку.
Она потуже затянула под подбородком платок, пристроила на локоть корзину – которая «поболе», – вышла на дорогу, зыркнула по сторонам и скорым шагом двинула в сторону плотинки. Илья удивился немного – она на самом деле шла очень быстро, он не ожидал от неё такого проворства.
– Может, ещё клюковки подсоберём или бруснички. Клюква сейчас сладкая! Можжевельника веточку надо мне. Завтра баню буду топить, так после бани чаю брусничного нафурандаться – лучше нету. А ты по грибы напросился из баловства или впрямь лес любишь?
– Из баловства, – признался Илья. – Я люблю лес, но бываю даже не каждый год. Маленьким меня родители возили, а сейчас уже давно не езжу.
– Не каждый го-од, – протянула Клавдия недоверчиво. – А как же ты живёшь, остолбень? Без лесу никакой жизни-то и вовсе нету!.. Находишься, надышишься, наглядишься да сколько всего с собой принесёшь, полны руки!.. Ягоды, грибы, травки всякие! Я три дня не схожу, так как будто заболею!
– А зимой?
– Чего зимой?
– Зимой тоже ходите?
– В лес-то? Да я круглый год хожу! Зимой-то пореже, это верно. Но и то! У меня вон, в сарайке лыжи папанины, охотничьи самоделки. Двадцать вёрст отпашешь, и ничего, как новая! Я на магазинных-то походила, чуть жива вернулась. А папанины лыжи сами летят, только успевай ноги переставлять.
Они дошли до большой проезжей дороги и пошли по обочине. То ли глаза приспособились к темноте, то ли стало чуть посветлее, но Илья почти не отступался. Клавдия же летела, как тяжеловесная, но быстроходная машина!
Вскоре Илье Сергеевичу стало жарко, и он расстегнул куртку.
– Простудишься, грибник. Или чего? Разжарился?
– Почему вы одна живёте, Клавдия? Без мужа?
– Так ведь жизнь так заставила, не сама-то порешила – буду одинокой бабой век коротать! Только, видать, так и помру в одиночестве.
– Да вы всё время на людях, готовите так, что все по пять раз в день едят, весёлая, – и одна?
– Да мал ты ещё, чтоб жизнь понимать, – фыркнула Клавдия. – Я и сама её не пойму. Вроде всё было, а быльём и поросло. Как будто не баба я, а вот подруга боевая! Может, оттого, что громкая, видная, так оно и вышло. Ни в коня, ни в Красную армию. Ты-то вон тоже жениться не разбежался, а ведь наверняка девка есть, которая только тебя и ждёт. За кого ей замуж идти, если ты не возьмёшь? Так бывает, когда для тебя только одного человека Бог и создал.
Илья быстро шёл, смотрел под ноги и внимательно слушал.
– Вот и станет она с неподходящими мыкаться, да так и не намыкает ничего. Меня ещё Господь уберёг, детей нету. Хоть иногда и поревливаю, особенно как внуков чужих погляжу или на свадьбе у кого погуляю. А потом думаю – не, без отца, да случись со мной чего, сиротой на всём белом свете останется, и хорошо, что нету. А чего ж ты всё выспрашиваешь, а?..
– Мне нужно.
– Зачем тебе, Илюшенька, жизнь нашу разбирать? У тебя свои дела, а у нас тут свои.
– Я хочу знать, кто и почему задушил женщину.
– Да как же?! Кто задушил, тот в тюрьму посажен.
– Я в это не верю.
– Как?!
– Я не верю, потому что это нонсенс, – сказал профессор Субботин на ходу. – Бывший муж Зои Семённы Виктор никогда не заходил к ней в магазин. В тот день он выпивал на пристани, чтобы оттуда подняться, нужно много времени и сил. И самое главное – зачем? Зачем он это сделал?
– Да по пьяной лавочке и сделал! Теперь небось слёзы горькие проливает, только поздно уже, чего теперь проливать-то.
– Так не бывает, – возразил Илья. – Он мирный и незлобный человек, так про него говорят. Зачем он убил?
Клавдия помолчала.
– А мож, ты и правильно делаешь, – сказала она наконец. – Это ж хуже нету, когда безвинного человека в тюрьме держат. Это ж грех какой!
– Вот я и спрашиваю всех, и вас в том числе. Вы в тот день из леса возвращались и точно никого не видели?
– Да точно! Шофера видела возле сворота, он в машине сидел, это уж я тебе рассказывала. А больше кого же?.. Хотя постой! Как! Видела я какого-то, вроде как тоже пьяного.
Илья Сергеевич взял её за плечо.
– Он на лавочке возле Зоиного магазина сидел?